Страж раны
Шрифт:
Арцеулов покачал головой, подумав, что хорошо бы позвать Семена Богораза. Самому Ростиславу с его юнкерским училищем понять подобные вещи было явно не по плечу.
Вода кипела пару минут, затем ее цвет стал меняться. Из прозрачной она постепенно стала розовой, потом красной, а еще через минуту — бурой. Кипение продолжалось, пузыри яростно лопались, и Степа вдруг сообразил, что старик держит серебряную чашу в руке. Сам бы он на подобное едва ли решился.
Старик, казалось, понял его мысли, вновь сочувственно улыбнулся и осторожно поставил чашу на каменный пол. Кипение тут же прекратилось, и вода начала медленно светлеть.
— Пить, что ли? — понял Косухин. — Так ведь… Да ладно!
Он решился и сделал глоток. Обыкновенная вода, вкусная и свежая, словно только из колодца, причем совершенно холодная.
Осмелев, Косухин сделал еще один глоток, затем протянул чашу Арцеулову. Тот выпил, не задумываясь, и вернул чашу хозяину.
— А ничего! — заметил Степа. — Хотя по здешнему холоду, я бы лучше спирту…
— Сейчас согреешься, воин…
Степа замер — это сказал старик. Сказал, как и раньше, на своем незнакомом языке, но теперь Косухин понимал каждое слово. По разом застывшему лицу Арцеулова стало ясно, что он тоже понял сказанное.
— Сейчас согреешься, — повторил старик. — Это сома дэви.
Степе действительно стало жарко, но не от воды, а от всего происходящего. Между тем, Арцеулов вновь пытался вспомнить — слово «сома» показалось знакомым.
— Я думал, мы поймем друг друга и без этого, — продолжал старик. — Но вы были слишком невнимательны…
— Так ведь… — начал Степа, но старик перебил его:
— Знаю. Те, что искали вашей смерти, были тоже невнимательны. Вы разучились смотреть и слушать. Это, наверное, плохо…
По бледным губам вновь скользнула улыбка.
Несколько секунд все молчали. Наконец, Арцеулов решился:
— Кто вы?
Он хотел добавить «сударь», но сообразил — это обращение никак не к месту. Впрочем, называть незнакомца «дедушкой» по примеру бесцеремонного Степы он тоже не решился.
— Я тот, кто послан встретить вас, — чуть помолчав, ответил старик. — Думал, вы догадались… Вы спешите, воины, и не успеваете даже подумать…
— Да чего тут думать!.. — решительно отреагировал Степа, но продолжать не стал.
— Подумайте, — вновь улыбнулся старик, но на этот раз его улыбка была печальной.
Степе как-то не думалось. На представителя китайской секции Коминтерна старик никак не походил, а больше встречать в этой далекой стране красного командира Косухина было, пожалуй, некому.
Арцеулов тоже не стал размышлять. Невеселая улыбка старика подсказала ответ:
— То есть… Нам что — конец?
— Я пришел встретить вас. Ваш путь закончен. Вы прошли его до последнего шага…
— Как это? — не сообразил Косухин, но вдруг понял и испуганно замолчал.
— Вас сторожат у тропы. Скоро они поднимутся наверх, и на этот раз будут более внимательны…
— И что? — тихо поинтересовался Степа. — Ничего сделать нельзя? Ну, спрятаться там?
— Вам незачем прятаться. Вы уже пришли…
Арцеулов молчал. Спрашивать было не о чем — он все понял. Много раз капитану представлялось, как это случится, но подобного он не ожидал.
Впрочем, Ростислав подумал, что, наверное, никто не представляет, как произойдет такая встреча…— А… вы всех так встречаете? — любопытство не оставляло Косухина даже в этой ситуации.
— Не всех…
Издалека, со стороны дороги, сухо прогремел выстрел. «Сигнал подают», — автоматически отметило сознание Арцеулова. То, что еще несколько минут назад воспринималось как чуть ли не самое важное в жизни, теперь стало далеким и неинтересным.
Степа между тем напряженно размышлял. Непробиваемый атеизм все же не отучил его сверяться с реальностью. Пещера, странный старик — все это было вполне реально, как и смерть, поджидавшая совсем рядом. Но все же Степа чувствовал — главное еще не сказано. Старик явно что-то не договаривает.
— Вот что, товарищ, — на этот раз «дедушка» стал «товарищем». — Вы бы это… досказали. Чтобы все сразу… А то непонятно что-то…
— Что вам непонятно, Степан? — поинтересовался старик.
На свое имя Косухин не реагировал. Мало ли откуда здесь могут знать комиссара Челкеля?
— Все непонятно. Если нам и вправду крышка, так обычно и без таких… встречающих… обходится. Видел уж, знаю…
— Хорошо, объясню, — старик вздохнул, но без всякого раздражения, словно разговаривал с ребенком. — Вы прошли путь до конца. Но это был не ваш путь, Степан, и не ваш, Ростислав. Вы сбились с дороги, хотя и не по своей воле.
— Ага! — напрягся Степа. — Это, значит, мы сюда по ошибке попали?
— Не по ошибке. Это не так легко объяснить. Представьте, вы плывете по реке. Внезапно начинается буря, вас уносит в море, и вы попадаете совсем не туда, куда рассчитывали…
— Значит, мы не должны были заниматься «Мономахом»? — вмешался Арцеулов. Почему-то он понял, что старик знает и об этом.
— А вы подумайте! — старик уже не улыбался, его небольшие серые глаза смотрели по-молодому остро и решительно! — Собирались ли вы еще месяц назад сокрушать покой небес? Приходило ли вам в голову, что такое возможно? Да и возможно ли это вообще?
— Стоп, — мотнул головой Косухин. — Значит, по порядку. Ясное дело, не собирались. Но то что возможно — это уж, извините. Сами видели…
— Вы видели много невозможного. Точнее, смотрели, но видели ли — не знаю. Наверно, вы меня не поймете. Просто поверьте — то, что случилось — это и была буря, сбившая вас с пути. Ваши пути закончились не так, как должны были. И меня послали вас встречать. Могу лишь сказать — не бойтесь. Все страшное уже позади.
Этого говорить, вероятно, не следовало. Даже Арцеулов, несмотря на овладевшую им апатию, почувствовал нечто вроде обиды. Степа же буквально вскипел.
— Вот чего, батя! — новое обращение соответствовало тону. — За политбеседу спасибо, но я лучше пойду наружу. Глядишь, перед смертью прихвачу с собой другого-третьего! Наслушался я этой поповщины!
Старик покачал головой:
— Вам уже ничего не сделать, Степан. Вам незачем даже ждать пулю. Вот…
Он легко взмахнул рукой. И в то же мгновение вокруг что-то начало меняться. Стало теплее, повеяло весенним ветром, откуда-то донесся легкий запах цветущего сада. Внезапно каменная ниша за спиной у старика засветилась легким, еле заметным светом. Камень, в котором она была вырублена, стал светлеть, исчезать, превращаясь в золотистый туман, закрывавший проход.