Стража последнего рубежа

Правую руку девушки сковывал гипс, поэтому она несколько замешкалась. Наконец, водрузив на нос свои очки с поцарапанными стеклами, которые чудом не слетели с нее во время боя в обрпункте-14, Тамара посмотрела на Чеканина «вооруженным взглядом» и сразу отметила, как постарел, осунулся полковник.

«Он похож теперь на уставшего Санта-Клауса, — подумала девушка. — Наверное, у нас тяжелые потери, а он не хочет говорить, бережет меня. И прямо не спросишь — нельзя заставлять человека врать…»

— Но операция закончена? — вслух поинтересовалась она, подобрав наиболее нейтральные слова.

— Сложно сказать, — пожал плечами Чеканин. — У нас, душа моя, ничто никогда не заканчивается совсем. Мы — стража последнего рубежа нашего мира. У пограничников за спиной армия, авиация, флот страны. Солдаты на поле боя надеются на Бога и медицину. Пилот истребителя — на катапульту и парашют. Разведчик знает — в случае чего его прикроют дипломаты и политики. И только нам отступать некуда. Работать становится все сложнее — заклятия Красной печати ослабели, старая сила уходит, а новая… Впрочем, не будем о грустном.

— Та рыжая девушка… — охотно сменила тему Тамара.

— Софья Разумовская, — кивнул Чеканин, оживляясь. — Страннейший случай! Я б даже сказал — загадочный. Простая девочка, студентка в одночасье стала сильной чаровницей и оказала нам неоценимую помощь. Аналитики считают, что при инициации сработал дополнительный эмоциональный фактор.

— Какой?

— Любовь, душа моя. Просто любовь. Она же парня своего спасала. Этакие Иван-царевич и Василиса Премудрая получились. Но сила у этой Разумовской невероятная. Мыря говорит…

— Мыря? Жив? — радостно перебила полковника Тамара.

— Ну да. Они ж вместе… Хотя ты не видела уже. Погоди, а ты вроде с ним не очень ладила?

— Ну, так… — Тамара закусила губу, чтобы скрыть улыбку.

В дверь заглянула медсестра, сухо кашлянула в кулачок, намекая, что гостю пора уходить.

— Все, все! — Чеканин улыбнулся, поднимаясь. — Давай, последний вопрос, душа моя.

— Что было нужно этому Убелю в архиве? — выпалила Тамара.

Полковник помрачнел, снова сел и негромко ответил:

— А вот это так и осталось тайной. Под завалами обнаружен только раздавленный ящик, вынесенный из «спецблока 500». Но он пуст. Канаев, хозяин «Кошкиного дома», ничего рассказать не в состоянии — он до сих пор находится под воздействием какого-то необыкновенно сильного психотропного препарата, считает, что он на войне, в плену у врагов. Медики говорят, что прогноз весьма серьезный. Возможно, наш олигарх станет пожизненным пациентом «желтого домика».

— А сам Убель?

— Тело ищут. Обрпункт после того, как мне пришлось обрушить перекрытия, представляет собой слоеный пирог из бетона, земли и арматуры. Там сейчас работают эксперты. Они уже откопали останки незнатей из наших, местных разбойничков и проходческую машину, которой пользовался Убель. Представляешь, душа моя, с сороковых годов стояла на консервации и до сих пор в рабочем состоянии! Впрочем, это детали. Так или иначе, но дело о скрытном проникновении на территорию России под видом гвардов группы демонов закрыто. Противник уничтожен.

Уже в дверях Чеканин, пропустив в палату медсестру со шприцем в руке, попрощался:

— Выздоравливай! Работы невпроворот, а людей в отделе не хватает.

Тамара помахала полковнику здоровой рукой и тяжело вздохнула — она понимала, почему у Чеканина не хватает сотрудников.

— До Можая дойдем, там торжище кажный четверг, — прошамкала Алконостиха. — Добычу нашу с большой выгодой продать можно. Незнати, что из лесов приходят, хорошую цену за такие интересины дают.

— Добыча эта не наша, а моя, — отрезал Два Вершка. — И продавать ее я не собираюсь. Самому сгодится. Да и какое у диких может быть торжище? Обман один да смертоубийство.

— Э-э, не скажи, милок! — рассмеялась надтреснутым голосом Алконостиха. — Это в столице у вас такое представление, дескать, за сто первой верстой дичь да разор. А на деле не так все. Даже больше тебе скажу — за Кругами охранными самая жизнь и есть. Настоящая, вольная. Ни тебе Красной печати, ни Кощевых молодцов, ни личеней-чаровников. Незнати своим укладом живут, как встарь. Это раньше, при прежнем личеньем государстве, тяжко было, а теперь никому дела до нас нет. Ну, коли Ный проспит — сам все увидишь.

Два Вершка промолчал, угрюмо шагая по тайной тропе, вьющейся по-над берегом реки мимо спящих голых рощиц. Тропа эта вела из Зареченска на полночь и закат. Проложена она была незнатями в незапамятные времена, но в последние годы пришла в запустение. Однако древние чары еще жили в ней, ограждая всякого, кто ступил на давний путь, от врагов и дурного глаза. Временами ныряя под корни деревьев, петляя меж замшелых стволов, иной раз уходя в барсучью нору, чтобы потом выбежать из неприметной земляной дыры под обрывистым склоном приречного холма, тропа надежно укрывала двух беглецов от всякой погони.

Опасаться ее Два Вершка и Алконостиха имели все основания. После побоища в старой личеньей подземной крепости лишь им двоим из всей ватаги матухи Вошицы удалось ускользнуть невредимыми. И сама матуха, и торопень Давло, и овинник Горох — все они остались под завалом вместе с пришлым чаровником и его слугами.

Когда стало ясно, что дело дрянь и надо уносить ноги, Два Вершка бросился к давно примеченному крысиному ходу, на бегу готовясь перекинуться в свое звериное обличье — крохотную собачку-пустолайку. Неожиданно ему на глаза попался зеленый ящик, что вынес из земляной дыры их новый хозяин. Приподнять крышку и сунуть в заплечную котомку что-то, завернутое в белую полотняную ткань, было делом пары секунд. Выбравшись наружу, Два Вершка кинулся бежать и бежал долго, пару часов, пока не унюхал тайную тропу. Тут его и нагнала Алконостиха. Старуха видела, как росстаник уворовал хозяйский трофей, и теперь постоянно намекала, что она тоже в доле.

Остановившись передохнуть в темном ложке, заросшем мусорной ольхой и бересклетом, Два Вершка не утерпел — достал из мешка добычу, развернул полотно и с удивлением увидел серебряную чашу на короткой ножке, выполненную в виде птичьей головы, увенчанной зубчатым венцом. Чаша хранила на себе отпечаток личеньей руки, и веяло от нее чарами древними и могучими.

«Эдакая вещь, если ею с умом распорядиться, озолотить может, — прикинул палец к носу Два Вершка. — Но вылежаться ей надо до поры…»

Потому и согласился росстаник идти к городу Можаю, где у Алконостихи, по ее словам, жила «кума большого ума», такая же обдериха, только помоложе.

Незнати мчались по тропе, не тревожа снега. Ветви деревьев качались над ними, ветер дул в спины, подгоняя и без того спешащих путников. По сторонам они не глядели, потому и не заметили двух рыбаков, сидящих над лунками на изгибе замерзшей реки.

Рыбалка неожиданно удалась, несмотря на то что Петр решил не возвращаться на Спасское озеро — далеко, а сесть на Камаринке, у излучины, где в реку впадал Талый ручей.