Стража! Стража! (авторский сборник)
Шрифт:
— Да, сержант. Я так решил, — холодно промолвил он. — А теперь иди и выполняй.
Оставшись один, Ваймс умылся холодной водой и побрился, после чего принялся рыться в дорожном сундуке. Рылся он довольно долго, пока не выудил оттуда церемониальный нагрудник и алый плащ. Точнее, плащ, НЕКОГДА бывший алым, — кое-где он по-прежнему оставался таковым, хотя большая часть его поверхности напоминала скорее мелкую сеть, которую долго и успешно использовали для ловли моли. Имелся также шлем, вызывающе бесплюмажный; его золотое покрытие толщиной в молекулу облезло так давно, что о
Однажды Ваймс начал откладывать деньги на новый плащ. Но они куда-то подевались.
Штаб Ночной Стражи был пуст. Эррол лежал на обломках ящика из-под фруктов, который Шноббс стащил специально для него. Остальное было съедено или растворилось.
В теплой тишине непрекращающееся бурчание драконьего желудка звучало особенно громко. Время от времени дракончик начинал скулить.
Ваймс задумчиво почесал Эррола за ушами.
— Что с тобой, малыш? — спросил он.
Дверь со скрипом распахнулась. Вошел Моркоу, увидел Ваймса, стоящего на корточках рядом с поверженным ящиком, и отдал честь.
— Мы тут забеспокоились, — начал он. — Уголь совсем не ест. Все время лежит, подергивается и скулит. Как вы думаете, сэр, может, с ним что-то не в порядке?
— Вполне возможно, — кивнул Ваймс. — Но для дракона подобное состояние вполне нормально. С ними всегда так. Не из-за одного, так из-за другого.
Эррол смерил Ваймса скорбным взглядом и опять закрыл глаза. Ваймс набросил на дракончика кусок одеяла.
Что-то запищало. Ваймс пошарил около трясущегося дракончика, вытащил маленького резинового бегемота, некоторое время удивленно разглядывал игрушку, а затем пару раз сдавил.
— Я решил, может, хоть это его развеселит, — слегка смущенно объяснил Моркоу.
— Ты купил ему игрушку?
— Да, сэр.
— Какая добрая мысль.
Ваймс искренне надеялся, что Моркоу не заметил валяющийся в углу ящика пушистый мячик. Этот был гораздо дороже.
Оставив Моркоу с Эрролом, он вышел во внешний мир.
Флагов и транспарантов заметно прибавилось. Несмотря на то что до коронации оставалось еще несколько часов, на главных улицах уже начали собираться люди, занимая места вдоль маршрута следования. И все равно общее впечатление было крайне угнетающим.
Внезапно Ваймс почувствовал голод — такой, который парой глотков не удовлетворишь. Широким шагом он зашагал к «Реберному дому Харги». Это заведение он посещал уже много лет, но сегодня его ждал еще один неприятный сюрприз. Обычно единственным украшением «Реберного дома» был жилет Шэма Харги, а пища представляла собой добротное, надежное топливо — в самый раз для холодного утра, сплошь калории, жир и белок, да еще, быть может, тихо плачущий от одиночества витамин. Сегодня комнату пересекали сделанные вручную бумажные гирлянды, а на стол перед капитаном положили раскрашенное цветными карандашами меню, в котором на всех неизменно кривых строчках фигурировали слова «Коронасьон» и «Рояль».
Ваймс устало ткнул пальцем в верхнюю строчку.
— Что это такое?
Харга уставился в меню. Кроме них, в заведении никого не было.
— Здесь сказано: «Купите Рояль Заказ», капитан, — гордо объяснил Харга.
— А что это значит?
Харга почесал затылок половником.
— Это значит, — сказал он, — что если сюда зайдет король, то ему понравится.
— А
ничего менее аристократического у тебя нет? — кисло осведомился Ваймс, после чего согласился на плебейские гренки и пролетарский бифштекс, приготовленный настолько «с кровью», что мясо до сих пор судорожно подергивалось.Ваймс ел у стойки. Вдруг течение его мыслей нарушил странный скребущий звук.
— Чем это ты там занимаешься? — он поднял голову от тарелки.
Харга, высунувшись из-за стойки, ответил ему виноватым взглядом.
— Да так, ничем особенным, капитан, — пожал плечами он.
Когда Ваймс устремил орлиный взор за изрезанную ножами стойку, Харга сделал попытку скрыть порочащую улику за спиной.
— Ладно тебе, Шэм. Уж мне-то можешь показать.
Харга с неохотой поднял в воздух мясистые лапы.
— Я всего лишь соскребал со сковородки старый жир, — неловко пробормотал он.
— Ясно. Кстати, Шэм, как давно мы друг друга знаем? — убийственно-дружелюбно спросил Ваймс.
— Много лет, капитан, — сказал Харга. — Ты сюда почитай каждый день приходишь. Один из лучших клиентов.
Ваймс перегнулся через стойку так, что его нос оказался на одном уровне с расплющенным розовым предметом посередине лица Харги.
— И за все это время ты хотя бы раз пытался отскрести со сковородки старый жир?
Харга сделал попытку увильнуть от ответа.
— Ну-у-у…
— Он был мне как друг, этот жир, — продолжал Ваймс. — И эти черные кусочки в нем, я их полюбил, мы чуть ли не здоровались при встрече. Этот жир — сам по себе еда. Наверное, кофейник ты тоже вычистил, да? Сразу чувствуется. В жизни не пробовал более мерзкого пойла. В том, прежнем, кофе — в нем был АРОМАТ.
— Ну, я подумал, вроде бы уже пора…
— А ПОЧЕМУ ты так подумал?
Пухлые пальцы Харги выронили сковородку.
— Ведь ко мне может заглянуть сам король и…
— Да вы все чокнулись!
— Но, капитан…
Обвиняющий палец Ваймса уперся в обширный жилет Харги.
— Ты хоть имя-то его знаешь, этого короля? — проревел он.
— А вот и знаю! — обиделся Харга. — Ясное дело, знаю. Оно ж везде написано, на транспарантах и так далее. Его зовут, э-э, Виват Король!
В отчаянии покачав головой и скорбя в сердце над низкопоклонством человеческого рода, Ваймс оставил трактирщика в покое.
Библиотекарь, пребывающий в совсем другом времени и в совершенно ином месте, завершил чтение. Он добрался до конца текста. Но не до конца книги — потому что книги оставалось еще много. Однако оставшаяся часть обуглилась и скукожилась до нечитаемого состояния.
Последние несколько оставшихся страниц дались крайне нелегко. Рука автора дрожала, он писал быстро, то и дело ставил кляксы. Но библиотекарь имел огромный опыт чтения кошмарных текстов, самых худших из когда-либо переплетавшихся памятников письменности, — ему доводилось читать те слова, которые в то же самое время пытались читать его, и слова, которые корчились и бегали взад-вперед по странице. Здесь, по крайней мере, было не так тяжело. Просто человек, писавший данный текст, был крайне напуган. Он из последних сил стремился запечатлеть предупреждение — предупреждение о смертельной опасности.