Страждущий веры

— Лайсве, живей, а то без еды останешься! — сварливо крикнул Вейас. Он что нянечкой мне сделался?

Чувствуя в тонких парчовых туфельках каждую неровность под ногами, я спустилась по лестнице. Вейас с Петрасом ждали в гостиной, сидя на стульях одинаково заложив ногу за ногу. Увидев меня, первым поднялся кузен и протянул руку.

— Замечательно выглядишь, я знал, что оно тебе подойдёт, — Петрас сверкал, как медный кувшин, неправдоподобно широкой улыбкой и надувался от гордости.

Едва удалось подавить смешок. Я обернулась к брату. Вейас недовольно хмурился, словно злился на что. Но ведь всё прошло замечательно. Мы добыли шкуру белого варга, скоро Вейаса примут в орден, и все поймут, насколько мой брат хорош на самом деле. Так почему у него вид, будто он хоронит кого?

— Подтверди, Вей, в этом платье твоя сестра просто красавица! — требовательно окликнул его Петрас.

— Мою сестру даже холщевый мешок не испортит, — угрюмо бросил тот и поплёлся на кухню.

Вскоре мы трое устроились за пышно накрытым столом.

«Что с тобой?» — спросила я брата, пока Петрас доставал из закромов кувшины с вином.

«Ничего, отстань!» — нагрубил брат, даже не глянув в мою сторону. Я не стала настаивать.

Хотелось услышать от него что-нибудь более искреннее, чем постоянное ёрничанье и сарказм. Так сложно сказать, что я хорошо выгляжу, не играя на публику?

А Петрас сыпал комплиментами без умолку: о моём стройном стане, манере держаться в седле, бесстрашии во время охоты, блистательном остроумии... Последнее звучало особенно нелепо, потому что во время разговора я только кивала, жала плечами и глупо улыбалась.

— А куда делся Юле? — спросила я, устав от бесконечного словесного потока.

Вейас молчал и пялился в стенку, словно был не с нами. Почему он замкнулся? Никогда его таким не видела.

— Да... — Петрас потянулся за ломтиком хлеба. — Я отпустил его на пару дней отдохнуть в награду за то, что он так быстро тебя вылечил.

— Жаль, мне так хотелось его отблагодарить и попрощаться, — я понурила голову.

Юле умел и слушать, и говорить так, что я боялась упустить хоть слово. Я буду очень скучать по его простой мудрости.

— Отблагодаришь ещё, — заверил кузен.

На столе стояла тушёная крольчатина с овощами, грибная подливка, закуски из сыров и колбас, пирог с капустой и печёные яблоки на сладкое. Всё очень вкусное, приготовленное Юле с большим умением и любовью. Я ела с аппетитом, но больше потому что не знала, куда деться от Петраса. Переносить его пристальное внимание становилось все тяжелей. Кузен щедро разливал по кружкам молодое вино. Оно бодрило и не давало уснуть, хоть и заволакивало разум туманным хмелем. Казалось, что я раздвоилась: моя внешняя оболочка поддерживала пустой разговор с кузеном, улыбалась и даже немного шутила, а вторая скучала и раздражалась, наблюдая за нами сверху. Внутренний голос будто хотел что-то подсказать, но мои разделённые половины его не слышали.

— Сегодня полнолуние — может, устроим что-нибудь эдакое, — заговорщически шепнул кузен. Мои половины слились в одну, поддавшись любопытству. — Можем призрака вызвать: моего отца, твоей мамы или знаменитого воина.

— Спиритический сеанс? — едва не в полный голос удивилась я. Петрас шикнул и указал глазами на брата.

— Только мы с тобой. Ты ведь хочешь?

Я закусила губу, раздумывая. Неучтиво тревожить мёртвых понапрасну. И всё же... может, мне удастся попросить прощения и чувство вины прекратит грызть меня изнутри? Я стараюсь держаться, прячусь от него даже наедине с собой, но оно всё равно выползает из глубины уродливым монстром. Тогда к лучшему, если Вейас этого не увидит.

— Давай, — я сжала под столом ладонь Петраса.

Он опустошил последний кувшин с вином и с сожалением заглянул на дно.

— Закончилось — вот незадача, — кузен пихнул сидевшего от него по другую руку Вейаса локтем. — Не рассчитал, что это вино под крольчатину так хорошо пойдёт.

— Выпей моё, — брат передвинул к нему полную до краёв кружку.

Похоже, сегодня он решил устроить голодовку вместо меня: ни к еде, ни к вину не притронулся, так и просидел угрюмо нахохлившейся неясытью весь ужин.

— Съезди-ка лучше к винарю и привези ещё, — уже не так радушно процедил Петрас. И вдруг зарычал: — Съезди, говорю!

Вейас напрягся и вытянулся. Вот-вот колкость выпалит, и тогда все старания пойдут насмарку!

— Уже за полночь. Меня даже за городские ворота не пустят, — заговорил Вейас на удивление спокойно.

— Дашь им денег, они тебя ещё и в зад поцелуют, — смерив его холодным взглядом, ответил Петрас.

Казалось, воздух между ними вот-вот вспыхнет и подпалит льняную скатерть.

«Пожалуйста, сделай, как он просит, — взмолилась я. — Не порти всё в шаге от победы».

«Ты продалась за тряпки и побрякушки!» — разочарованно воскликнул он.

Я опешила. Какой демон в него вселился?

— Вейас?! — только когда услышала собственный голос, я поняла, что заговорила вслух.

— Иду уже!

Брат с шарканьем отодвинул стул. Петрас швырнул ему кошелёк и подмигнул мне. Вейас ушёл, не оборачиваясь. Даже не ответил на мой мысленный зов. Захотелось броситься следом и помириться, но я лишь мило улыбнулась Петрасу. Нельзя показывать слабость и неучтивость. По крайней мере, не сейчас.

Ведь он не причинит мне зла. Он благородный Страж. Он поймёт, что это лишь игра. Обнимет и поцелует пару раз после вызова духов, пока мой мрачный братец не вернётся — ничего страшного в этом нет, я потерплю, а потом объясню про свои чувства им обоим.

«Глупая-глупая Лайсве! — свербел издевательский внутренний голос. — Ты даже не представляешь, какими опасными и жестокими могут быть взрослые игры. — Я дёрнула головой, гоня прочь дурные мысли: — Я хочу попробовать, узнать, не трусить хотя бы один несчастный раз в жизни! Я сильная, я справилась с варгами, я смогу его унять, если всё зайдёт слишком далеко».

Когда за братом захлопнулась входная дверь, Петрас поднялся из-за стола и, галантно взяв под локоток, повёл меня в гостиную.

Мы сдвинули с середины комнаты мохнатую медвежью шкуру. Я уселась на неё, а Петрас взял кусок мела и принялся выводить на полу замысловатые узоры: большой круг, в нём человек в полный рост с вытянутыми в стороны руками и ногами, в пустых секторах по бокам обозначения четырёх стихий, внизу между ногами знак смерти — перевёрнутый анк, и птица над головой — символ души. Я знала все это по книгам, а ещё по тому, чему обучали Вейаса. Любила поглядывать за его уроками, мечтала, чтобы и меня допустили до подобных таинств, а не заставляли заниматься рукоделием и танцами, к которым у меня никогда ни склонности, ни желания не было.

Петрас расставил у ладоней, ступней и головы человека толстые свечи с вырезанными на воске рунами, по секторам раскидал грубые коричневые осколки янтаря. Я подобрала один и провела пальцем по шершавой поверхности.

— Нравится? Можешь оставить, — подмигнул Петрас.

Он принёс сверху гладко обтёсанный ольховый посох. Круглый набалдашник тоже был из янтаря, правда, более ценного, зелёного с застывшим внутри пауком.

— Правда, красивый? — проворковал Петрас, любовно поглаживая навершие. — Мне его отец после испытания подарил. Последний его подарок.