Стражи Красного Ренессанса

— Работа у меня такая, — сказал помрачневший Петр Георгиевич, — вчера я был занят, а сегодня начались Кашинские чтения.

— Да, — согласилась Аиша, — уж слишком много у тебя дел для обыкновенного университетского профессора. Так ты приедешь?

— Приеду, — сказал Ионов, подойдя к окну и глядя на Бирюлевский лесопарк с высоты двенадцатого этажа, — обязательно приеду. Сейчас сдам дела и сразу же в твой Музей.

* * *

Сорокаэтажное здание МГУ-2, построенное в 2053 году, своим видом напоминало старый корпус на Воробьевых горах, с тои лишь разницей, что по бокам были добавлены точные копии центрального сектора. И вместо одного здесь возвышались три шпиля, устремляющиеся ввысь, будто желающие проткнуть небо. Они отливали пурпуром и были увенчаны черной, желтой и белой звездами.

В те времена, когда возводилось МГУ-2, шла Вторая Великая Кавказская война. Кроме того, советские подразделения совместно с другими государствами участвовали в боях в Северном и Восточном Китае. Сама Конфедерация представляла собой весьма рыхлое политическое образование, а сеть ВАСП, созданная не столько для защиты прав угнетенных классов, сколько для постепенного стягивания невидимыми нитями расползающихся регионов, не имела того могущества, которое приобрела годы спустя. Одним словом, период смуты не предполагал осуществления монументальных проектов. Однако советское правительство с Кириллом Кашиным во главе решило, что новая эпоха должна иметь свои собственные символы, одним из которых и стало здание МГУ-2.

Возле центрального сектора недалеко от скульптурной группы "Прометей попирает поверженного Зевса" Ионова ожидал личный автомобиль. Петр Георгиевич бросил взгляд на бронзового восьмиметрового титана, в одной руке у которого был факел, а во второй — кусок глины, затем посмотрел на бородатого позолоченного бога, лежащего навзничь. Левая нога Прометея покоилась на груди Зевса.

"Наш ответ Рокфеллеру", — подумал профессор, садясь в советский "Фольксваген". Сердце его при этом недобро екнуло.

— Куда едем? — спросил Петра Георгиевича, бритый наголо водитель Игнат.

— Мне нужно на Руновский переулок, — сказал Ионов, — но, дружище, поезжай-ка к Царицыно. Хочу на метро прокатиться. А ты свободен на сегодня, время уже вечернее.

— Как скажите, — обрадовался водитель.

Петр Георгиевич, являясь стражем первого поколения, принадлежал к так называемой "Стальной тысяче" — группе влиятельнейших людей Конфедерации. И простые рабочие, офисные клерки, студенты и домохозяйки очень сильно удивились бы, если бы узнали, что с ними в одном вагоне метро частенько ездит некий профессор, который в тайной иерархии имеет статус, равный должности министра. Впрочем, Ионов был по — настоящему равнодушен к своему высокому положению. Более того, имея орден "Серебряного воробья", он мог бы продвинуться еще дальше по карьерной лестнице, но не захотел.

Как-то раз один из журналистов — подхалимов, славословя в адрес Кашина, сравнил его со степным орлом, чьи могучие крылья простерлись над Родиной и защитили от лютого воронья.

— Неужели я похож на дона Рэбу, — удивился Кирилл Константинович, — нет, я, скорее, воробей, который не побоялся склевать таракана из сказки Корнея Чуковского. Пятьдесят лет жалкие насекомые угнетали страну, и управу на них нашли маленькие птички вроде меня, капитана в отставке. Нет, друзья мои, никакой я не орел…

С тех пор в Советской Конфедерации появился новый орден. И именно эта награда не позволяла Петру Георгиевичу, несмотря на близкое знакомство с высшими чинами ТУ ВАСП, желать чего-то большего, нежели кураторство над несколькими звеньями Шестого отдела. Потому что когда-то он склевал своего таракана, который затем поселился в голове старого стража и отныне не давал покоя по ночам в полнолунья. Только однажды Ионов воспользовался своим положением и выбил себе должность в Первом отделе, занимающимся педагогикой. "Серебряный воробей" дозволял совмещать работы.

Профессор вышел на Новокузнецкой. Пересек улицу с тем же названием и минуту спустя оказался на Руновском переулке перед недавно построенным Музеем Либерального Террора. Само грибообразное здание, слепленное из бетона, стекла и металла имело бледно — серый вид, отчего казалось, что оно вырастало прямо из асфальта. У музея не было ни одного прямого угла, а овальные окна походили на гигантские глаза какой-то совершенно нереальной, но в то же время готовой не задумываясь поглотить любого случайного прохожего монструозной биомассы.

"Жутковато", — подумал Петр Георгиевич.

Однако его смущала не только нелепая форма модернистской постройки, но и что-то еще. Подумав, Ионов понял: бугристые неровные стены. Сперва кажется, что это пьяный штукатур как попало наляпал раствор на гладкий стеклобетон. Но присмотревшись, можно увидеть совершенно иное: слепки человеческих лиц. С пустыми глазницами и открытыми ртами. Они будто зазывали посетителей. Или, может, наоборот, пытались предупредить: не входи! Войдешь, тебя переварят, и ты станешь одной из масок на фасаде здания, похожего на вскрывшийся гнойник на теле планеты.

Однако профессор не побоялся — вошел. В холле он обнаружил дочь. Аиша, черноволосая, темноглазая тридцатипятилетняя женщина, вежливо улыбаясь, провожала последних посетителей. Вечерело, и музей закрывался. Увидев Петра Георгиевича, она просияла и, подбежав, повисла на его плечах. Аиша всегда так делала: и в пять лет и в пятнадцать, и в двадцать пять.

— Привет, папочка, — сказала она.

— Здравствуй, дочка, — ответил профессор, чмокнув женщину в щеку.

— Наконец-то, я тебя выцепила.

— Ты так говоришь, как будто мы не виделись несколько лет.

— Еще не хватало! — возмутилась Аиша. — Две недели! Мы живем с тобой в одном городе, и я тебя не видела две недели.

Петр Георгиевич не стал спорить, он просто заглянул в ее глаза и подумал, что она очень похожа на мать, которая, наверное, тоже любила своего папочку, но погибла тридцать три года назад. Впрочем, Аиша выросла в полноценной семье. Профессор был женат и имел двух детей.

— Пап, — бывало, спросит пяти-, пятнадцати- или даже двадцатипятилетняя девочка, — а почему тебе не нравится рассказывать о маме?

— Потому что она умерла, — с неохотой ответит Петр Георгиевич, — и мне тяжело об этом говорить.

— И от нее осталось всего две фотографии?

— Это было страшное время. Тогда многие люди исчезли без следа. И многие базы данных были стерты.

— А какая она была? — спросит Аиша.

— Красивая, умная, добрая, как ты, — ответит профессор.

— А ты ее очень любил?

— Да, я ее очень любил, — обманет Петр Георгиевич.

— А почему тогда вы не поженились?

— Не успели, — снова обманет Петр Георгиевич, — я много позже узнал, что она родила от меня маленькую славненькую девочку. А потом маму убили этнонацисты, а тебя удалось спасти.