Стрельцы у трона
Шрифт:
Оба царя и царевна прослушали литургию в честь чудотворной иконы Казанской Божьей Матери, после чего свершается всегда большой крестный ход из Кремля на Красную площадь, в Казанский собор.
Одни цари обычно являются в этом шествии.
Но Софья, вопреки ритуалу, взяла образ Богоматери, именуемый "О Тебе радуется"... и заняла место наряду с обоими братьями.
– - Скажи царевне-государыне, негоже ей с нами, государями, вровень идти да и вовсе нелеть открыто на народе с крестами ходить. Осталась бы лучче, так я прошу, -- бледный, словно сам опасаясь своей отваги, сказал Прозоровскому Петр.
– - Сам бы не шел, коли ему зазорно со мной рядом быть, -- громко и резко отрезала Софья.
Вспыхнуло все лицо Петра. Какая-то судорога пробежала по нем.
Изредка, но появляется эта неприятная гримаса на красивом лице царя. И впервые появилась она после майских убийств.
Не говоря ни слова, Петр поставил икону, которую должен был нести, вышел боковыми дверьми из храма и поскакал в свое Преображенское...
С той минуты поняла Софья, что Петр подсчитал свои силы и только ждет удобней поры, чтобы явиться и сказать:
– - Оставь место, которое заняла не по праву. "Нет, -- думала царевна, -- лучче уж я вперед поспею, братец любимый...".
И стал после этого быстро созревать большой, опасный заговор на жизнь Петра, на жизнь его матери, заговор против всех, кто ему предан, кто мог бы постоять за юношу-государя.
Пути и выходы в таких делах были хорошо знакомы, давно испытаны непреклонной царевной. Подкуп, жалобы, уговоры, посулы и угрозы -- все было пущено в ход.
И вот 7 августа 1689 года, накануне дня, когда решено было привести в исполнение хитро задуманный план, по Москве пробежала тревожная весть:
– - Подметное письмо объявилось в верху, в царских хоромах: "В ночь на 8 августа внезапно придут потешные конюхи царские из Преображенского на избиение царя Иоанна и всех сестер его, царевен, с Софьей во главе...".
Сейчас же был отдан приказ: ночью кремлевские ворота держать на запоре.
Повсюду в стрелецких слободах получен был указ от Шакловитого и Василия Голицына: посылать от каждого полка по сотне людей в Кремль для охраны царской семьи.
Были поставлены отряды и в других местах: на Лубянке, на Красной площади.
Никто не знал хорошенько, для чего собирают стрельцов в полном вооружении, против кого они должны действовать, куда их поведут?
Только самые близкие люди знали правду.
Никитка Гладкий, посредник и клеврет Софьи, полагая, что дело уже бесповоротно затеяно царевной, открыто говорил в Кремле товарищам по караулу:
– - Я, гляди, уж и веревку привязал ко Спасскому набату. Как пойдем на Патриаршие палаты... Примемся за казну патриаршую богатую... А я так и зыкну громким голосом на Акимку-простоту: "Гей, из риз-то из цветных долой, никоновец... Возденут их на плечи истового пастыря Христова, не на твои, што, подобно волку, хитишь стадо Божие...".
– - А ково же на место ево?
– - спросил другой приятель Софьи, Стрижев.
– - Али отца Селиверста Медведева таки поверстают в патриархи?
– - Вестимо, ево... Нет лучче попа на Москве. И учен, и приветлив, и за нашу веру стоит... А нарышкинское племя пора и вовсе выполоть из царства...
– - Чево зевать, -- поддержал Кузьма Чермной, и теперь ставший в первые ряды мятежников, --
хоть всех уходим, а корня не выведем, пока не убьем старой медведицы...– - Наталью-то убить?.. Гляди, сын не даст. Во как заступитца. Он -- малый бравый... Всем бы царь, коли бы не никоновец...
– - И ему спускать нечево... За чем дело стало?.. На всякова коня узду найти можно. У бердышей глаз нету. Ково хватит, тот и сватом...
И стрельцы рассмеялись в ответ на зверскую шутку...
Но судьба спасла Петра.
Всегда доступный простому люду, умный, решительный, прямой, он имел много искренних, хотя и тайных, ему неведомых друзей среди рядовых того самого Стремянного полка, на который больше всего надеялись и Софья, и Голицын, и осторожный, увертливый Шакловитый.
Главным таким приверженцем Петра был набожный и добродушный пятисотник Стремянного полка Ларион Елизарьев, которому Шакловитый, не опасаясь ничего, раскрыл весь план нападения на царя и Наталью в Преображенском.
К Елизарьеву пристали: пятидесятник Димитрий Мелнов, десятники Ладогин, Феоктистов, Турка, Троицкий и Капранов -- все приближенные денщики того же Шакловитого. Они должны были передавать приказы начальника своего во все концы, на заставы, в полки стрелецкие.
Когда протазанщик Андрей Сергеев позвал всех этих людей на сборное место, на Лубянке, и они убедились, что "дело зачинается", сейчас же Елизарьев с товарищами вошел в церковь святого Феодосия, стоящую по соседству с площадью, и здесь на святом кресте и Евангелии дали клятву спасти Петра.
Ладогин и Мелнов поскакали в Преображенское, а остальные решили наблюдать, что будет дальше?
В Преображенском было темно и тихо, когда около полуночи прискакали туда спасители-стрельцы. Очевидно, вести о сегодняшнем нападении преображенцев на Москву были пустою сказкой.
– - К государю допустите нас. Дело тайное, слово и дело государево имеем сказать.
Только услышал Стрешнев эти речи стрельцов, стоящих на крыльце, куда и сам боярин выскочил полуодетый, испуганный ночной тревогой во дворе, сейчас же у него мелькнула тревожная мысль: "Мятеж... Не подосланы ли эти тоже?.."
– - Нельзя пустить, -- проговорил он.
– - Ранней осмотреть вас надо.
– - Смотри, боярин, да скорее... Поздно бы не стало...
И сами скинули с себя почти все, до рубахи. Дали оглядеть карманы шаровар, сняли сапоги.
– - Ну, идите... Да потише. Почивает с устатку государь... Не испужать бы...
Спальник Петра тихо стукнул в дверь.
– - Што там еще, ужли вставать надо?.. Рано, кажись, -- спросил звучный молодой голос.
– - Государь, не все здорово в Кремле... Вести пришли... Выслушай, изволь, -- доложил Стрешнев.
Быстро распахнулась дверь. Царица Евдокия только успела скрыться от чужих глаз в соседнем покое.
– - Што?.. Мятеж?.. На меня... на матушку идут?
– - словно отгадывая события, тревожно спросил Петр.
Он стоял на пороге в одной длинной шелковой рубахе, с расстегнутым воротом, и все большое, красивое тело и лицо юноши стало подергиваться мелкой дрожью.
– - Покуда -- нет еще беды, а близко, -- заговорили оба стрельца.
И все рассказали, что сами знали о заговоре, что видели в Кремле и на московских площадях.