Стрелы на ветру

– Господин, – подал голос Таро, – если только вы окажетесь у него в руках, он вас уже не отпустит.

– В самом деле? Ты это предвидишь?

Все возражения мгновенно смолкли. Гэндзи и не сомневался, что упоминание о предвидении окажет свое обычное действие.

* * *

Каваками хотелось затянуть удовольствие. Он указал на разнообразные кушанья и напитки, которые его адъютант расставил перед Гэндзи.

– Не желаете ли чего-нибудь отведать, князь Гэндзи?

– Благодарю за гостеприимство, князь Каваками, но я не голоден.

Каваками поклонился, показывая, что не воспринял отказ гостя как оскорбление.

– Должен признаться, – сказал Гэндзи, – что смысл этой встречи ускользает от меня. Наше положение безвыходно. Мои помощники полагают, что вы вознамерились схватить меня.

– Я дал слово, что не стану этого желать, – отозвался Каваками, – и намерен сдержать его. Я хотел увидеть вас, пока вы еще живы, – а мы оба прекрасно понимаем, что жить вам осталось недолго, – и окончательно прояснить наши отношения.

– Вы говорите так, словно мы – чужеземцы. Это они стремятся к завершенности и ясности, а потому и обретают их. Мы же отличаемся куда большей утонченностью. – Гэндзи улыбнулся. – Бесконечная неопределенность – вот суть нашего мышления. А потому мы никогда не проясним наши отношения до конца, вне зависимости от того, кто сегодня умрет, а кто останется жив.

– Вы так говорите, словно это еще не ясно.

Гэндзи поклонился:

– Я стараюсь быть вежливым. Конечно же, это абсолютно ясно.

Каваками, вопреки обыкновению, не стал злиться на возмутительные намеки Гэндзи или эту его постоянную улыбочку. Он улыбнулся в ответ и произнес самым дружелюбным образом:

– Само собой, я не претендую на неизменность. Я не ребенок, не глупец и не чужеземец, чтобы верить в подобную нелепость. Я желаю прояснить лишь то, что требует ясности, и завершить лишь то, что необходимо завершить. Не стану скрывать: я делаю это главным образом ради удовольствия окончательно показать лживость ваших провидческих способностей.

– К прискорбию своему должен заметить, что эти способности настолько неоднозначны, что и в этом отношении вашему предполагаемому триумфу не суждено осуществиться.

– Пожалуйста, приберегите свое сострадание для тех, кто его заслуживает, – пока у вас еще осталась возможность его выказывать.

Каваками, не оборачиваясь, взмахнул рукой. Адъютант тут же поднес сосновый ящик, обернутый в белый шелк, и поставил между Гэндзи и Каваками.

– Пожалуйста, примите от меня этот подарок.

– Поскольку мне нечего подарить вам в ответ, я вынужден отклонить ваше любезное предложение.

– Уже одно то, что вы его примете, станет для меня драгоценным подарком, – сказал Каваками.

Гэндзи знал, что в этом ящике, – не благодаря видению, а благодаря выражению лица Каваками. Поклонившись скорее неизбежности, чем хозяину шатра, Гэндзи принял предложенный дар, развернул шелк и открыл ящик.

* * *

Сигеру неспешно ехал в сторону монастыря Мусиндо. Тело его было расслаблено, а на лице читалась полнейшая безмятежность. Однако же он был начеку. Сигеру знал, что найдет Сохаку, и знал, что без труда убьет его. Вот Каваками – это уже серьезнее. Нападение Сохаку – атака кавалерии, не поддержанная пехотой, – явно не было частью замыслов Каваками. А это означало, что где-то впереди их поджидает еще одна ловушка, более хитрая и смертоносная. Въедливый Глаз никогда не станет атаковать в открытую, невзирая ни на какое превосходство в людях и вооружении. Он предпочтет действовать из засады. Скорее всего это будут снайперы, чтоб стрелять издалека, с безопасного расстояния.

Он въехал в долину, над которой возвышался монастырь, нырнул в молодой лесок – и исчез.

* * *

– Где он? – спросил первый снайпер.

– Тише, ты! – прошипел второй. – У Сигеру слух, как у ведьмы!

– Но куда же он делся?

– Успокойтесь, – сказал третий снайпер. – Вспомните, какое вознаграждение мы получим за его голову.

– О, вон что-то движется среди деревьев.

– Где?

– Да вон!

– А, вижу! – взволнованно выдохнул первый снайпер.

– Погодите. Это только его конь.

– Что?

Все три снайпера подались вперед.

– Я не вижу никакого коня.

– Да вон же он! Нет, это просто тень…

– Пошел-ка я отсюда, – сказал первый снайпер. – Покойнику золото ни к чему.

– Стой, глупец! Где бы он ни был, он слишком далеко, чтобы причинить нам хоть какой-то вред. Ему придется пересечь вон ту поляну. А там его легко подстрелить.

– Раз это так легко, ты это и делай.

И второй снайпер припустил следом за первым.

– Дураки!

Но все-таки и третий снайпер последовал примеру своих товарищей.

* * *

– Что-то случилось. Смотрите.

Один из тройки снайперов на втором посту указал на соседний холмик. Те, кто сидели там, стремительно покинули позицию.

– Заткнись, – прошипел командир, – и смотри вниз!

Снайпер подчинился. Но вместо того чтобы смотреть в указанном направлении, стал беспокойно зыркать во все стороны.

* * *

Три снайперских поста. Из них два уже покинуты. Сигеру продолжал ждать. Несколько минут спустя последние снайперы тоже обратились в бегство.

Сигеру нахмурился. Подобное отсутствие дисциплины – даже со стороны врагов – внушало ему глубокое отвращение.

Он снова послал коня вперед.

* * *

– Отец!

Это был детский голос. Голос его сына.

– Нобуёси?

Никто не ответил.

Сигеру огляделся, но ничего не увидел. Впервые он готов был благословить видение, если только оно вернет ему Нобуёси – пускай это будет длиться всего лишь миг, пускай сын предстанет перед ним в виде окровавленного призрака. Пусть он будет держать собственную голову в руках и осыпать отца проклятиями – Сигеру и на это был согласен.

– Нобуёси!

Он отчаянно желал узреть то, чего здесь не было. Ведь сколько раз видения являлись ему против его воли! Неужто он не может один-единственный раз вызвать видение по собственному желанию?

Но Сигеру так и не разглядел ничего, кроме деревьев и зимнего неба. Никаких наваждений, никаких встреч с умершими. Может, и голос сына просто померещился ему?

– Господин Сигеру! Какая честь для меня!

Впереди на тропе стоял Сохаку, рядом с ним – какой-то самурай. Погрузившись в мысли о сыне, Сигеру едва не наехал на них. По Сохаку незаметно было, чтоб его и вправду серьезно подстрелили. Доспех его был в безупречном состоянии, да и сам настоятель хорошо держался в седле и говорил твердо и отчетливо.