Стреляющий компромат

Допрос придвинулся к самой болезненной и опасной черте, за которой — черный провал.

— Никому не передавала… Почему вы мне не верите, — всхлипнула девушка и полезла за носовым платком. — Откуда мне знать, что в том мешочке? Может выронила…

Мужчины переглянулись. Они устали — бесплодный допрос длился уже больше трех часов. Может быть, поэтому начинали верить «подследственной». Один только москвич упрямился.

— Знает она, точно знает, — твердил он, будто сплевывал. — Повезу телку в Москву, передам знающим дружанам — по ниточке вытащат, кровушку по каплям соберут. Никуда не денется — откроется, на коленях будет вымаливать легкую смерть.

Говорит, полуотвернувшись от допрашиваемой, а сам косится: струсила или все еще держится? Людмила старалась «держаться», не показать страха, твердила: ничего не знаю, зря мучаете.

В конце концов решение принято: переправить в столицу.

— Я повезу, — сплюнул щелястый посланец Николаева. — У меня не сбежит.

Капитан переглянулся с очкариком. Если москвич представлял группировку сомнительного толка, то они — официальные лица. Что скажут в верхах, узнав о том, что с таким трудом задержанную секретаршу они передали неизвестной личности?

— Не получится, — возразил капитан. — Повезете вдвоем: вы и наш человек. До аэропорта проводит сержант.

— Не доверяете? — еще больше выпятил нижнюю челюсть москвич. — Забыли — мы с вами одной веревкой связаны, в одних браслетах ходим?

Торговались в присутствии Людмилы, словно она — не живой человек, а кусок деревяшки, манекен в витрине. Капитан, поддерживаемый очкариком, гнул свою линию, москвич — свою. Ни одна, ни вторая сторона не шли на компромисс.

Сдался москвич.

— Хрен с вами, кореши, согласен. Все одно телку везти в одну фирму. Только чтобы без фокусов, — снова переключился он на угрожающий тон.

— Какие там фокусы, — отмахнулся капитан. — Ты действительно прав — одно дело делаем, одну голову подставляем.

На самом деле, милиционеры толком не знали с кем имеют дело. Внешне — представитель Министерства — об этом говорит удостоверение, подписанное Министром. По манере вести себя и жаргону — примитивный бандюга. Лучше опереться на первое, так спокойней. Пусть в Москве разбираются…

На улице потемнело, небо заволокли тучи. Будто наверху, в небесной канцелярии, стали постепенно гасить свет, лампочку за лампочкой.

Разместились в милицейском газоне по новой схеме: сержант сел за руль, рядом с ним устроился посланец Николаева, на заднем сидении — Людмила и очкарик.

Когда выбрались за город, окончательно потемнело. В ярком свете фар кружилась мошка, иногда перед носом машины дорогу перебегала какая-то живность.

— Погляди сюда, телка, — москвич вынул из-за пояса брюк черный пистолет. — Стреляю без промаха, учти. Надумаешь выпрыгнуть из машины — в лет подшибу, папу с мамой забудешь покликать на помощь.

Людмила покорно склонила голову. Ну, и дурень же достался ей в охранники! Как же бежать из мчащейся машины? К тому же, рядом сидящий прыщавый очкарик вцепился колючими пальцами в локоть.

Неожиданно милицейский «газон» обогнал верткий «жигуленок». Вильнул задом, будто проститутка, приманивающая выгодного клиента, и… резко тормознул. Сержант не успел ни свернуть в сторону, ни затормозить — в"ехал носом в задний бампфер нарушителя.

— Задний ход, падла, и — по нейтралке! — орал москвич, прижимая носовой платок к рассеченному лбу. — Скорей, дерьмовый сявка!

Но было уже поздно. Из пострадавших «жигулей» выскочило трое в натянутых на головы колпаках.

Димка профессионально вырубил сержанта-водителя, Юрка выбил из руки москвича пистолет и не менее профессионадбным ударом по горлу отправил его в забытье. Очкарик, позабыв про оружие в кармане, забился в угол сидения и выбивал зубами просьбу о пощаде.

— Милочка, скорей! — Валерка выхватил подружку из салона, поднял на руки и бегом понес к «жигуленку». — Все в норме, милая, все — о, кэй! — на ходу успокаивал он плачущую девушку. Десантники задержались. Вытащили обоймы из пистолетов, выбросили их в протекающий вдоль дороги грязный ручей. Для острастки, в виде задатка, дали по морде трясущемуся очкарику. Предварительно сняв с него дорогие очки. Все это делалось беззвучно и споро, не произнесено ни одного лишнего слова, по которому впоследствии можно вычислить напавших на милицию.

Откатили «газон» на обочину. Издали с удовольствием полюбовались результатами многотрудной работы.

— В порядке, дружище, — содрал с головы чулок Димка. — Теперь газанем… Эх, черт лысый, рацию не попортили! — крепко постучал кулаком по крутому лбу. — Овчарик сейчас подгорода поставит на дыбы… Ходу! Газуй, Юрец!

Завладевший рулем чужой машины Юрка газанул так лихо — пассажиров откинуло на спинки сидений. Димка командовал: вправо… влево… разворот. Одновременно подробно излагал дальнейшие действия.

— Сейчас выбросим Юрца около станции, пусть поторапливается в родной Тихорецк, зарабатывает алиби… Прости, друг, так надо. Морды мы спрятали, а все остальное — наружу… Заберешься к жене под бочок, проконсультируй, что и как сказать, ежели сыскари доберутся… С тобой — ясно… Теперь — с Валеркой и Людкой…

Ловко обогнали пыхтящий автофургон, свернули к станции.

— Быстро, выметывайся!

— А ребят куда?

— Мои проблемы, а тебе знать не нужно — проболтаешься. Устрою — дам знать.

Юрка бодро выпрыгнул из машины, поднял сжатый кулак. Но пассаран! Сказать ничего не успел — пострадавший «жигуль» фыркнул и исчез за углом.

— Сейчас поедем к сестре матери, тетке Горпыне, подзакусим, передохнем. Потом отвезу вас на хутор Ручьистый к дядьке Федору. Место — дай Боже, глуше не отыщешь. Живите сколько душе захочется, надумаете дать деру — звякните по межгороду. Не сами, конечно, через племяша дяди Федора… Запишите телефон.

До станицы добрались в шесть утра.

Увидев на пороге белой, ухоженной хатки дебелую казачку, девушка остолбенела. Пришлось Димке бесцеремонно схватить ее за руку и потащить в хату.

— Времени нет на разглядывания да причитания. Тетка Горпына, принимай гостей, откармливай их, как откармливешь боровков. На все — час времени, потом — сматываемся.

— Боже ж ты мой! — всплеснула пухлыми руками хозяйка. — Милая дивчинонька, все ж приихала! Да ни одна — с парубком… Я ж вас знатно подкормлю, спать устрою… Никуды не отпущу!

Вышедший на голос жены Иван не удивился, будто загодя знал о появлении московской знакомой. Скривился в понимающей полуулыбке и пошел в погреб за четвертью самогона.