Stripper

Она не была похожа на тех стриптизерш, что притащила Рита, хотя бы потому, что ее танец был взаимодействием. Она не просто завлекала телом, миллиметр за миллиметром оголяясь, вызывая животную похоть. Она подчиняла разум. Действовала как амфетамин, единожды испытанный. Поглощала, вызывала зависимость и желание сломать источник такого неправильного состояния.

Если это было ее падением, она все равно оставалась выше их всех.

И не сожалела.

Не сожалела, приближаясь к краю и коленями опираясь о темное дерево рамки. Не сожалела, цепляя за серебряное плетение, обвивающее шею смотрящего на нее. Не сожалела, обнажая мелкие зубы в некоем подобии странной улыбки, прежде чем они соприкоснулись висками, и ее неровное дыхание почти незаметно колыхнуло концы его светлых волос. И позволяя горячим рукам все же лечь на ее спину, чтобы мгновением спустя расстегнуть крючки бюстгальтера, тоже не сожалела. Только надеялась, что хотя бы это останется за объективами камер: она прекрасно знала, что ее выходку в гостиной все равно донесут отцу. Но той половины для него было бы достаточно, а для ее растоптанных сегодняшним вечером внутренностей — нет.

Разбивая так старательно укрепленные рамки поведения, подогнула ногу, свободной стопой скользя по бедру стоящего напротив Кира. Представляя возмущенно багровеющее лицо папы, внутренне смеялась и расстегивала ремень: последние пуговицы рубашки секундами ранее были безжалостно оторваны из нежелания возиться с ними дольше. И не могла точно сказать, полностью ли из стремления смести все родительские запреты и наставления, хотела сейчас молодого человека перед ней.

Ей было двадцать лет, она уже давно не являлась невинной девочкой, но до этого момента все ее связи имели под собой влюбленность.

Самого Кира ее мотивы абсолютно не интересовали. Достаточно было влечения к действительно превосходному телу и магнетизма, исходящего от него. Понимания, что от него вообще не хотят ничего кроме секса: ни тех-самых-возвышенных слов, ни излишнего внимания, ни обещаний. И сложно было спорить с тем, что гордость и некоторое превосходство, столь явно читающиеся в ней, отличные от пустой и дешевой стервозности, привлекали, заставляли задержать взгляд еще ненадолго, изучить еще чуть внимательнее. Заставляли признавать ее, а не воспринимать как одноразовую шлюху. Она хотела его тело, но иначе. И этого было достаточно.

Не отсчитывались секунды-вопросы, якобы созданные для того, чтобы проверить трезвость решимости каждого. Не изливались тонны нежности, призванной не испугать напором. Хриплый голос солистки заменил любые возможно-потребовавшиеся-бы слова людям, не знавшим даже имен друг друга. Беззвучно повторяя те же фразы, Сашка едва повернула голову, чтобы дотронуться губами до выемки между ключицами: по коже, вызванные легкой щекоткой, пробежались мурашки, и до того изучавшие узкую женскую спину руки скользнули ниже, надавливая на четко прослеживающиеся ямочки у поясницы. Полустон-полувздох — как главная реакция, подтвердившая одну из догадок: с ней и вправду следовало действовать не так, как с большинством. Еще один полустон-полувздох — в ответ на быстрый поцелуй за ухом, и уже ее холодная ладонь накрыла низ его живота, двигаясь вдоль темной линии волос.

Изгибающаяся перед ним девушка, с насмешкой в стальных глазах до пронзительной боли сжимающая и массирующая головку его члена, сбивала с толку, вызывая крайне противоречивые и не поддающиеся классификации чувства: то ли предлагала соперничество в странном поединке, но при этом он не мог — и не хотел — представлять ее умоляющей; то ли стремилась что-то доказать, но явно не ему, а какому-то отсутствующему здесь свидетелю; то ли — что пробивалось лишь краткими мгновениями — просто о чем-то просила. Но просьбы не вязались с ее образом, нарисованным получасом их (не)знакомства и семью минутами стриптиза.

Вынужденная вцепиться в его плечи, чтобы удержаться на деревянной рамке, когда он резко вошел в нее, Сашка еще сильнее прогнулась в спине, с извращенным наслаждением отмечая, что ни один из них не стремился особо доставить другому удовольствия, действуя скорее эгоистично и по собственным ощущениям, нежели по чужим, но назвать себя обделенным не смог бы ни один. Кир — она это прекрасно чувствовала — не меньше ее был рад отсутствию долгой прелюдии, хотя стриптиз можно было бы счесть за ее подобие. Да и то, что руководство процессом переходило из рук в руки, похоже, тоже не вызывало вопросов — они держались на грани, балансируя по острому лезвию, но каждый новый порез лишь вводил в кровь новую порцию экстази. Ошметки какого-то якобы-вечного чувства разлетелись по внутреннему миру, похожему на выжженный ад, и Сашка с равнодушной ясностью поняла, что ей было абсолютно наплевать, кто сегодня просил бы ее руки: взбесил лишь факт требований, предоставляемых папой ее потенциальному-будущему мужу. Но не отказ именно Грише.

Несвоевременное понимание на миг заставило замереть, и даже грудь, кажется, прекратила вздыматься на полувдохе. Кир, не имеющий представления о том, что с ней происходило, притянул девушку ближе к себе, бессознательно находя ее губы своими — в момент необходимости полноценной разрядки оказалось совсем не до принципов, и жадный, требовательно-подавляющий поцелуй, которого не должно было быть, все же случился. Отвечая в той же эгоистичной манере, ощущая пожирающий ее голод и возвращаясь к заданному ритму их тел, Сашка успела лишь бессвязно констатировать внутри себя, что сейчас она уже и не помнила о вечернем разочаровании. И о своих отношениях, длившихся до того момента, тоже.

Наверное, она была отвратительна и бесчеловечна.

Потом мысли сместились эмоциональным взрывом, и стало просто не до каких-то не случившихся помолвок и якобы-официальных-бойфрендов, которые стараниями ее отца станут уже-не-бойфрендами.

Ей было двадцать лет, и в металлической сетке вокруг ее чертовой жизни, кажется, наметилась новая дыра к свободе.

I’ll have no regrets

***

— Ритка могла не тратиться на стриптизерш. Может, профессию сменить, — восстанавливая дыхание, без какой-либо цели озвучила внезапную идею Сашка. Взгляд ее, привычно-ироничный, был устремлен куда-то через плечо Кира. Тот только сощурился, невольно отмечая, что не хотел бы знать, как она танцует перед кем-то другим. Даже не обнаженной. Впрочем, это не его дело: уже через четверть часа они будут друг другу никем, и вряд ли еще когда-то пересекутся: он больше не попадется на уловки сестры, а больше у них нет общих точек. Да и не надо.

— Не переоценивай свои умения: стриптиз был посредственным, — посоветовал ей Кир, за что был вознагражден убийственным взглядом. Однако в тех же глазах, что излучали желание расчленить его незамедлительно (он явно сознательно ударил по ее самолюбию), разгорался вызов и недоверие к произнесенной фразе. Вряд ли бы они сорвались на секс без предварительного возбуждения — он не тянул на такого человека — так что кто-то или талантливо врал, или не менее талантливо хотел ее задеть.

— И мне крайне интересно, в чем я должна была идти домой, — добавила она. — Туфли остались в зале. И клатч с ключами от машины тоже.

— По крайней мере теперь ты можешь за ними вернуться, — если бы его голос не сбивался точно так же, перемежаясь тяжелыми вдохами и выдохами, она бы даже не поверила, что между ними что-то было: настолько ровно-насмешливо прозвучала фраза. Проведя пальцами по выступающим шейным позвонкам и едва заметному рубцу шрама ближе к затылку, который она обнаружила минутами ранее, Сашка спрыгнула с деревянной рамки, оказываясь еще ближе к Киру. Зрительный контакт, железной цепью сковавший обоих, не желал прерываться ни с одной из сторон, каждая из которых ожидала поражения оппонента. Даже малейшее скольжение взгляда вниз пресекалось тут же, и сокращающиеся миллиметры превращались в бесконечность, пока она непроизвольно кусала припухшую губу, а он иронично приподнял бровь. Что-то где-то играло на фоне, но даже если бы музыка внезапно пропала, затопившая обоих тишина бы не нарушилась даже шумом дыхания. Определить, кто здесь кролик, а кто удав, становилось невозможным: Сашка тяжело сглотнула, надавливая подушечками пальцев на самый выступающий шейный позвонок — ответ обрисовывающим ямочки на ее пояснице рукам.

Ей было двадцать лет, и она впервые ощущала себя больной от уничтожающего голода.

— Тебе тут какой-то «ПМЕВПП» названивает уже минут пятнадцать, чередуясь с Михаилом Степановичем: я честно пыталась игнорить, но… — бесцеремонно ввалившаяся в бильярдную Ритка прервала тираду, присвистнув в ответ на открывшуюся ей картину. Заинтересованно склонив голову, она скользнула взглядом сначала по подруге, пытавшейся нашарить рукой на столе бюстгальтер, потом по брату, с ледяным спокойствием застегивающему ремень на джинсах. Расплывшись в довольной улыбке, рыжая умиленно хлопнула в ладоши. — …можно продолжать его игнорить и вообще занести в черный список. Праздник удался?