Стриптиз на 115-й дороге (сборник)
Шрифт:
Я шуганулся еще больше. К чему бы это? Пробормотал что-то про контрольную по немецкому. Она хохотнула и сказала утвердительно:
– Пойдем погуляем.
Встретились на трамвайной остановке. Комиссарова была в длинном сером пальто и бежевых сапогах на высоком каблуке. Выглядела предельно взрослой. Макияж, маленькие золотые серьги, серьезные глаза. Она была без шапки, чтобы показать прическу. Осень вступила в стадию загнивания, забродила брагой. Вот-вот должны были ударить холода.
– А я здесь живу, – ткнула она пальцем в желтую пятиэтажку с продовольственным магазином на первом этаже. – Заходи в гости.
Мы пошли по аллее, тянувшейся параллельно трамвайным путям. Разговаривали
– Ты хорошо прыгаешь в длину, – сказала она. – Я приходила к вам на соревнования.
– Казаков прыгает лучше, – отозвался я. – На полтора сантиметра.
Она опять похабно рассмеялась.
– А я не могу ни бегать, ни прыгать. Прошла флюорографию. У меня каверна в легких. От курева. Теперь Петр Иванович меня бережет.
Вечером позвонил Штерну. Рассказал про пожар. Выслушав его человеконенавистнические шутки, упомянул о прогулке с Лорой.
– А что… Это выход… – задумчиво протянул он. – Не обижайся, конечно. Но это выход. И девушка она клевая. Рельефная.
Я не ожидал от него такой реакции.
– Ты дурной, что ли?
Женька детально изложил мне свои воззрения на баб. По его мнению, они мало чем отличаются друг от друга. Я не должен упускать такой шанс. Хотя бы в интересах нашей дружбы.
– Подумай! – закончил он.
С Лорой мы встретились еще несколько раз. Сходили в кино на «Золото Маккенны». Детям до шестнадцати лет. Нас пропустили. После кино она позвала меня в гости.
В общежитии они с матерью занимали две комнаты, соединенные изнутри широким проходом. Проникнуть в квартиру можно было как через дверь с номером «19», так и с номером «20». Преимуществ в такой планировке Лора не видела. Когда мы вошли, поставила чайник на электрическую плитку.
– Может, сгонять за вином? – спросила она.
Мы купили бутылку «Кавказа», выпили по глотку. Она – из граненого стакана, я – из фарфоровой чашки. Пока я ходил в туалет в конце коридора, убрала фотографию какого-то бородатого мужчины, стоящую до этого на книжной полке. Переоделась в легкомысленный халат, но осталась в колготках.
– Ну и что мы будем делать? – засмеялась она неестественным голосом, притянула меня к себе и протяжно поцеловала.
Комиссарова положила мою руку к себе на колено и быстро придвинулась, чтобы рука оказалась выше. Я зарделся и вздрогнул, как дурак. Посмотрел на ее приоткрытый рот в размазанной помаде, на умные глаза в пробуждении радостного бесстыдства.
– Лариса, можно я приду завтра? – сказал я хрипло. – Мне нужно…
Я не знал, что придумать. Лора еще не поняла моих настроений и продолжала ласкаться. Она пыталась управлять моей рукой, распахнула халат, показывая белый застиранный лифчик, начала быстро целовать мои лицо и шею. Она была намного живей и опытней моих сверстниц.
– Мама все равно в больнице. А ты такой славный…
– Лариса! – Я встал с постели, и она инстинктивно взяла меня обеими руками за ремень джинсов. – Понимаешь…
Она убрала руки с моих брюк и презрительно смерила меня взглядом.
– Из-за нее? – спросила она, повысив голос. – Из-за этой сучки с идиотским именем?
Мой роман с Иветтой в те дни только начинал разворачиваться. Я не мог предать ее, хотя до дрожи в коленках хотел сейчас остаться с Лорой.
– Я тебе сделаю то, что она тебе никогда не сделает! – закричала она. – Никто не сделает! Никто в этом гребаном городе.
Она упала на подушки и очень по-настоящему зарыдала.
На следующий день Василий Козлов мастерски саданул мне по скуле в школьном сортире. Второй удар мне удалось заблокировать. Он сплюнул, выругался и вышел вон. В актовом зале начинались танцы.
Мы с Сашуком и Штерном хряпнули перед ними каберне в гаражах на улице Гоголя и сейчас скрывались от физрука, который учуял запах. На дискотеку подвалила шобла из Парижа.Они толклись в скверике перед школой и выдуривались друг перед другом. Шура-акробат, удивительно спортивный и борзый паренек невысокого роста, ходил перед толпой на руках. Он передал через Лапина, что ему нужно поговорить со мной. Парижских было человек десять. В школу их не пускали. Здесь мне хватало Еловикова с Козловым. И физрука с его нелепыми претензиями. Они загнали меня в ловушку, даже не сговариваясь. Я слонялся по школьным этажам, не решаясь подняться на танцы. Во втором отделении я должен был лабать «Plantanion boy» на ритме. Выступление, похоже, отменялось.
В коридоре я встретил Иветту, явно чем-то раздраженную. Она стояла с маленьким зеркальцем в руке и выщипывала пинцетом брови.
– Прячешься, – констатировала она насмешливо. – Я бы на твоем месте тоже пряталась. – Иветта разочарованно вздохнула. – Я не знала, что ты такой трус.
Я посмотрел на нее и увидел то, чего не видел раньше. Ее слова пронзили меня больней грядущего мордобоя. Я подумал, что я действительно трус, но лишь потому, что не осмелился вчера остаться у Лоры Комиссаровой на ночь. Штерн был прав, когда сватал ее ко мне. Сегодня не было бы всего этого. Никаких проблем. Никаких метаний и обид. У нас с друзьями была бы другая жизнь. К тому же целуется Лора гораздо лучше.
Из школы мы вышли с Ларионовым. Шпана расступилась.
Когда у Комиссаровой умерла мать, я зашел к ней в общежитие с букетом красных гвоздик, но Лариса со мной даже не поздоровалась.
Первая любовь
Разговорились однажды с приятелями, кто и как лишался девственности. Один подхватил триппер. Другого застукал со своей бабой взбешенный муж. Сюжет, интрига. Только я не мог сказать ничего толкового. То ли это случилось слишком давно, то ли я не заметил, как это случилось. Чудовищно, да? Знаковое, казалось бы, событие. Бывает только раз в жизни. А тут – провал в памяти. Полный игнор вступления в мир взрослого секса.
Я помню школьные танцы, резкий запах тонального крема на щеках возлюбленной, трогательные телефонные разговоры, свою руку у нее под юбкой на последней парте. А радости первого сближения и даже первого поцелуя не помню. Несерьезный я человек.
Мы долго готовились к этому. Читали образовательную книгу, переведенную с языка одной из соцстран. Выбирали время, искали место. Маман моей девушки работала бухгалтером в драмтеатре, возвращалась домой часов в пять. После занятий у нас оставалось часа два-три на любовные прелюдии. Возвращение мамы Гали нависало над нами дамокловым мечом. Мешал дневной свет, моя нерешительность, отсутствие опыта. Барышня тоже боялась. Или делала вид.
– Если мы останемся на ночь вдвоем, это получится само собой, – говорил я. – Инстинкт возьмет свое.
– А если не возьмет?
Мы неоднократно раздевались в их дощатом доме в низовьях улицы Красноармейской, но на большее решиться не могли.
– Давай потом, – говорила она в последний момент. – У меня болит голова. Я сегодня не в духе.
К моменту нашей поездки всем классом в хлебный город Ташкент мы уже были страстными любовниками. Обрели привычки, любимые положения и уникальную технику движений. За спиной оставались чужие квартиры, палатки, пустынные пионерские лагеря и подворотни.