Строговы

Когда мужики подошли, Матвей уже крепко спал, подложив под взлохмаченную голову свою широкую ладонь. Калистрат Зотов присел на корточки и молча толкнул Матвея в плечо. Тот мгновенно открыл глаза и, увидев мужиков, вскочил на ноги.

– Что там? – спросил он, понимая, что в кедровнике что-то произошло.

– Все пропало, Захарыч! Солдаты там, – почти шепотом сказал Калистрат Зотов, и на безбородом худом лице его отразилось такое страдание и обреченность, что Матвей отпрянул от него и, чувствуя, как нехорошо заныло сердце, постарался успокоить его:

– Ничего, ничего, Калистрат, сами солдатами были.

– Про то же и я говорил, – вступился малорослый, кривоногий Филипп Горшков. – Сами, мол, солдатами были. Подойдут, мол, скажем – так и так. А они, – указав рукой на Калистрата и Терентия, продолжал Филипп, – оробели, вишь.

– Плохо это, очень плохо, – покачивая головой и неодобрительно посматривая на Калистрата, проговорил Матвей.

– Помирать-то разве охота, Захарыч? – сказал Калистрат Зотов, и морщинистое лицо его так все стянулось, что стало похоже на испеченную в золе картошку.

– Много ли солдат-то? – спросил Матвей, про себя думая: «Неужели все погибло?»

– Порядочно, Захарыч, – ответил Калистрат.

– Ну сколько все-таки: взвод, рота?

– Как тебе сказать… Не считали, – замялся Калистрат.

– Двадцать четыре, тятя, – сказал Максимка. – А двадцать пятый – офицер.

С минуту он уже стоял позади Матвея.

Максимка играл у церкви с ребятишками в городки, когда по улице к дому Юткиных на шести телегах проехали солдаты. Побросав городки, ребятишки взобрались на крышу пустовавшей избы Егора Свистунова, уехавшего всей семьей на заработки на прииски, и стали с интересом наблюдать за солдатами. С крыши было видно, как солдат угощали обедом, как Евдоким подносил им по стаканчику водки, как после обеда они во дворе у амбара забавлялись двухпудовой гирей. Вскоре из дома во двор вышел офицер в сопровождении Евдокима Юткина, и солдаты, отбросив гирю, вытянулись и смолкли. Когда солдаты на тех же подводах, а Евдоким вместе с офицером в бричке поехали по дороге в кедровник, Максимка, оставив товарищей, пустился на поля к отцу.

– Чубастые или стриженые? – выслушав сына, спросил Матвей.

– Все стриженые. А у одного, тятя, вот тут на груди бляха на ленточке болтается. Ясная! – восхитился Максимка.

– Медаль, – усмехнулся Матвей и, помолчав, сказал Максимке: – А дед с матерью и с Артемкой смородину пошли собирать. Вон в тот ложок. Беги-ка к ним да скажи – пусть без меня начинают молотить. Я скоро приду. Ну что ж, пошли к Мартыну, – обернувшись к мужикам, сказал Матвей. – По дороге захватим Силантия и Архипа, надо посоветоваться.

Час спустя мужики сидели у балагана Мартына Горбачева. Вид у всех был растерянный, и даже Архип Хромков, чудивший по всякому поводу, присмирел и молча покручивал усы.

Матвей попросил мужиков высказать, что они думают.

– Чего тут думать, Захарыч? Плетью обуха не перешибешь, – пробасил Силантий, широко разводя руками.

Потом почти так же немногословно, но выразительно высказались остальные. Только один Мартын Горбачев был другого мнения.

– Солдат-то, мужики, пустяки, – один взвод. Разве они сдержат народ? Больше для острастки привезли их, так мне сдается, – проговорил он.

Но Калистрат Зотов принялся с горячностью оспаривать Мартына:

– Они такую покажут острастку, что своих родных не узнаешь! Народ в кедровник пойдет скопом. Будут тут и малые и большие. Раз-два залпом дадут – и не встанешь. Тогда народ нам спасибо не скажет. Как хотите, мужики, а я на такое дело не пойду. Пропади он пропадом и кедровник этот!

Мартын опустил голову. Мужики хмуро молчали, выжидающе смотрели на Матвея, ожидая, что он скажет.

– Плохие дела, – задумчиво проговорил Матвей. – Сегодня кедровник отберут, завтра с распаханной земли к черту сгонят… Думается мне, прав Мартын, – больше для острастки привезли солдат. Ну и то надо сказать: разве поднимешь теперь народ на шишкобой? Раз вон даже Калистрат…

– За себя я ничуть не робею, – перебил Калистрат Зотов, – если и убьют, так убыток небольшой. Да ведь народ загубим, Захарыч!

– Так что же, мужики, неужели отступимся без борьбы? – спросил Матвей.

Мужики толковали до ужина и разошлись, так ни до чего и не договорившись.

2

Солдаты стали биваком на опушке кедровника, на таком месте, которое было видно с дороги.

В воскресенье мужики съехались в село, и Матвей еще раз попытался убедить их, что отступать от кедровника немыслимо. Но они в ответ на все его уговоры твердили одно:

– У самой дорожки, Захарыч, выставились, куда там идти!

Матвей пришел домой, в душе негодуя на мужиков. Анна по его виду поняла, что надежды мужа не оправдались.

– Конец? – спросила она, приглядываясь к мужу.

– Конец, – сказал Матвей и тяжело опустился на лавку.

Привалившись спиной к стене, он устало закрыл глаза и задумался. Анна посмотрела на его вспотевшее лицо и про себя ужаснулась: Матвей выглядел совсем стариком. Щеки его одрябли, короткая русая бородка подернулась проседью, глаза ввалились. Не старела только шея. Она была такой же по-мальчишески нежной, как и двадцать лет назад.

– Пошел бы на кровать да и заснул на часок. Ты и ночь-то все что-то ворочался да бормотал, – ласково сказала Анна.

Матвей открыл глаза, посмотрел на нее задумчивым взглядом.

– Нет, спать я не хочу. Жалко вот, труды пропали.

В избу влетел Максимка.

– Тятя, тебя на дворе какой-то барин спрашивает! – крикнул он. – В щиблетах, в шляпе…

– Да это кузьминский приказчик, наверное… черти носят, – недовольно проговорила Анна.

– Нет, мама, тот черный, чисто жук, а этот рыжий, – замотал головой Максимка.

– Ну, пойдем, пойдем. Посмотрим, что там за барин. – Матвей неохотно поднялся и вышел вслед за Максимкой.

Через минуту Анна услышала радостные возгласы Матвея и чей-то зычный голос. Она выбежала на крыльцо. У крыльца, обняв друг друга, стояли Матвей и Антон Топилкин. Изумленный Максимка смотрел на них, опустив руки и широко раскрыв глаза.

– Вот тут кто! Антон Иваныч! – воскликнула Анна, радуясь почему-то появлению Антона.

Здороваясь с Антоном, осматривая его с ног до головы, она подумала: «Веселый мужик! И за что я его раньше Не любила?»

Матвей глядел на Антона ласковыми глазами и, улыбаясь, говорил:

– Ты, черт рыжий, приоделся, важный стал. Максимка вон за барина тебя принял.

– Неужели это Максимка такой? А ведь я думал – это Артем! – с улыбкой посматривая на Максимку и поглаживая свою огненно-рыжую бороду, сказал Антон.

– Хо, брат! Артем такой вымахал, что хоть правофланговым ставь, – засмеялся Матвей. – Ну, пошли в избу, пошли.

Они скрылись в избе, а Максимка пустился в огород сказать деду Фишке о появлении гостя, которого отец обнимал от радости, потом назвал «рыжим чёртом» и сейчас увел в избу угощать.