Структура и динамика психического (сборник)

2. Специальная феноменология

252 Давайте теперь обратимся к специальной феноменологии. В первом разделе мы выделили пять основных групп инстинктов и шесть модальностей. Тем не менее, эти общие понятия в том виде, в котором они были описаны, обладают лишь академической ценностью. В реальности психика – это результат сложного взаимодействия всех этих факторов. Более того, в соответствии с особенностями своей структуры она демонстрирует, с одной стороны, бесконечное разнообразие индивидуальных вариантов, а с другой – не менее выраженную способность к изменению и дифференциации. Способность или тенденция психического варьироваться объясняется тем фактом, что оно не является гомогенной структурой – по-видимому, оно состоит из унаследованных элементов, достаточно свободно связанных друг с другом, и поэтому демонстрирует очень заметную тенденцию к расщеплению на части. Тенденция же к изменению обусловлена влияниями, идущими как изнутри, так и извне. С функциональной точки зрения, обе тенденции тесно связаны друг с другом.

253 1. Давайте обратимся сначала к вопросу о тенденции психики к расщеплению. Наиболее отчетливо эта особенность наблюдается при психопатологии, однако она представляет собой нормальное явление, которое легко можно распознать в проекциях, характерных для примитивной психики. Тенденция к расщеплению подразумевает, что части психического настолько обособляются от сознания, что не только кажутся ему незнакомыми, но и ведут собственное, независимое от него существование. Речь здесь идет не об истерической множественной личности или о проблемах, связанных с шизофренией, а о так называемых «комплексах», которые совершенно не выходят за рамки нормы. Комплексы – это фрагменты изначально более целостного психического «узора», отколовшиеся вследствие травматических воздействий или несовместимости определенных тенденций. Как показывают эксперименты в области словесных ассоциаций, комплексы чинят помехи намерениям воли и срывают сознательное исполнение тестовых заданий; они служат причиной нарушений памяти и блокировок в ассоциациях, они появляются и исчезают согласно своим собственным законам, способны временно завладеть сознанием или воздействовать на речь и поведенческую сферу. Одним словом, комплексы ведут себя как независимые существа – особенно очевиден этот факт становится при анормальных состояниях психики. Они проявляются в голосах, которые слышатся душевнобольному, и в некоторых случаях эти голоса могут даже индивидуализироваться и получать собственное эго наподобие тех духов, которые свидетельствуют о себе через автоматическое письмо и другие похожие техники. Интенсификация комплексов ведет к возникновению болезненных состояний, выражающихся в обширных множественных диссоциациях, характерных тем, что они наделены собственной необузданной жизнью.

254 Проявления новых содержаний, которые констеллировались в бессознательном, но еще не ассимилированы сознанием, сходны с проявлениями комплексов. Эти содержания могут базироваться на сублиминальных восприятиях или по своему характеру оказываться весьма креативными. Подобно комплексам, они ведут свою собственную жизнь до тех пор, пока не сделаются сознательными и не интегрируются в жизнь личности. В сфере художественных и религиозных явлений подобные содержания также могут появляться в персонифицированном виде, особенно в качестве архетипических фигур. В мифологических исследованиях их обозначают как «мотивы» (motifs), Леви-Брюль называет их representations collectives [29] , Юбер и Мосс – «категориями воображения». Для того чтобы охватить все эти архетипические формы, я ввел в употребление понятие коллективного бессознательного. Архетипы – это психические формы, которые, подобно инстинктам, свойственны всему человечеству, и свидетельства их присутствия можно найти повсюду, где сохранились соответствующие текстовые документы. Архетипы оказывают существенное влияние на человеческое поведение. Они способны также оказывать воздействие на личность в целом посредством процесса идентификации. Наилучшее объяснение этого эффекта состоит в том, что архетипы, по всей видимости, символизируют типические жизненные ситуации. Множество свидетельств идентификации с архетипами можно найти в психологическом и психопатологическом материале. Хорошим примером может послужить также психология ницшевского Заратустры. Различие между архетипами и диссоциированными продуктами шизофрении заключается в том, что первые представляют собой сущности, наделенные личностью и заряженные смыслом, тогда как вторые – всего лишь фрагменты со следами смысла, продукты дезинтеграции. И те, и другие, однако, в значительной степени обладают способностью влиять на эго-личность, контролировать и даже подавлять ее, следствием чего является временная или пролонгированная (долгосрочная) трансформация личности.

29

Коллективные представления (франц.).

255 2. Как мы только что увидели, свойственная психике тенденция к расщеплению означает, с одной стороны, диссоциацию на множество структурных элементов, а с другой стороны – благоприятную возможность для изменения и дифференциации. Это позволяет определенным частям психической структуры выделиться с тем, чтобы, за счет концентрации воли, они могли быть натренированы и доведены до максимального уровня своего развития. Таким путем определенные способности, особенно те из них, что обещают быть социально полезными, могут поощряться, в то время как другие остаются без внимания. В результате мы имеем дело с неустойчивым состоянием, аналогичным тому, которое вызывается доминирующим комплексом, – то есть с изменением личности. Отметим, что мы трактуем такое состояние не как одержимость комплексом, но как односторонность. Тем не менее, фактически эти состояния являются приблизительно одинаковыми, с той разницей, что односторонность входит в намерения индивида и поощряется всеми средствами, имеющимися в его распоряжении, тогда как комплекс ощущается им как нечто, наносящее ущерб и порождающее тревогу. Люди часто не способны понять, что сознательно культивируемая односторонность является одной из наиболее важных причин появления нежелательных комплексов, и наоборот, определенные комплексы служат причиной односторонней дифференциации, имеющей сомнительную ценность. Некоторая степень односторонности неизбежна, и в той же самой мере неизбежны комплексы. С этих позиций комплексы можно было бы сравнить с модифицированными инстинктами. Инстинкт, подвергшийся слишком большой психизации, способен «отомстить», приняв форму автономного комплекса. Это одна из основных причин возникновения неврозов.

256 Общеизвестно, что очень многие способности у человека могут видоизменяться. Я не хочу углубляться в подробности конкретных историй болезни и должен ограничиться здесь рассмотрением нормальных способностей, всегда присутствующих в сознании. Сознание – это, в первую очередь, орган ориентации в мире внешних и внутренних фактов. Во-первых, оно устанавливает тот факт, что нечто существует. Я называю эту способность ощущением, имея в виду не специфическую деятельность какого-либо одного из органов чувств, но восприятие вообще. Другая способность позволяет интерпретировать то, что воспринимается; ее я называю мышлением. Посредством этой функции воспринимаемый объект ассимилируется и трансформируется в психическое содержание в гораздо большей степени, чем при простом ощущении. Третья способность направлена на установление ценности объекта. Эту функцию оценки я называю чувством. Чувственная реакция боли-удовольствия знаменует собой наивысшую степень субъективации объекта. Чувство устанавливает между субъектом и объектом настолько тесные взаимоотношения, что субъекту необходимо выбирать между принятием объекта или его отвержением.

257 Этих трех функций было бы вполне достаточно для ориентации, если бы рассматриваемый объект был изолирован в пространстве и времени. Однако с пространственной точки зрения каждый объект находится в бесконечном множестве связей с другими объектами, а с временной представляет собой лишь переход от первоначального состояния к последующему. Большая часть пространственных взаимоотношений и временных изменений в момент ориентации неизбежно остаются бессознательными, и все же для того, чтобы определить значение объекта, необходимо оценить его пространственно-временные связи. Возможность определения пространственно-временных взаимоотношений, по крайней мере приблизительного, дает четвертая способность сознания – интуиция. Это функция восприятия, позволяющая оценить сублиминальные факторы, то есть возможное отношение к объектам, не появляющимся в поле зрения, равно как и возможные изменения объекта, прошедшие и будущие, относительно которых сам объект никаких сведений или подсказок не дает. Она представляет собой непосредственное знание об этих отношениях, которые невозможно было бы установить при помощи других трех функций в момент ориентации.

258 Я упоминаю об ориентирующих функциях сознания потому, что они доступны для эмпирического наблюдения и легко поддаются дифференциации. С самого начала для разных индивидов эти функции имеют различную важность. Как правило, одна из них особенно развивается, накладывая тем самым характерный отпечаток на умственное состояние индивида в целом. Преобладание одной или другой функции приводит к развитию типических установок, носителей которых можно отнести к мыслительному типу, чувствующему типу и т. д. Тот или иной тип выражает определенную склонность, своего рода призвание той или иной личности. Если нечто было возведено ею в ранг принципа или добродетели, в силу ли приверженности к данному принципу или же по причине его полезности, это всегда приводит в итоге к односторонности или к неодолимой тенденции к односторонности, исключающей все другие возможности, и это в такой же степени относится к людям воли и действия, как и к тем, чей жизненный объект – постоянное воспитание памяти. Все, что мы упорно исключаем из сферы сознательного воспитания и применения, тем не менее, сохраняется, но в неподготовленном, неразвитом, инфантильном или архаическом состоянии – в диапазоне от частичной до полной бессознательности. Бессознательные влияния примитивного свойства всегда в той или иной мере присутствуют и ставят помехи намерениям сознания и разума, поскольку ни в коем случае нельзя предположить, что формы активности, подавленные или не замечаемые индивидом, лишены тем самым своей специфической энергии. Например, если бы даже человек целиком полагался на зрительные данные, то это не означало бы, что он перестал слышать. Даже если бы он смог переселиться в беззвучный мир, он при первой возможности вскоре удовлетворил бы свою потребность слышать, предавшись слуховым галлюцинациям.

259 Тот факт, что естественные функции психики не могут быть лишены своей специфической энергии, приводит к характерным антитезам, которые хорошо заметны всюду, где бы эти четыре ориентирующих функций сознания ни вступили во взаимодействие. Основные противоречия – это противоречия между мышлением и чувством, с одной стороны, и между ощущением и интуицией – с другой. Первая оппозиция хорошо известна и не нуждается в особых комментариях. Противоположность между членами второй пары становится яснее, если ее понимать как противоречие между объективным фактом и простой возможностью. Очевидно, что при появлении новых возможностей никто не станет удовлетворяться наличной ситуацией, а будет стремиться преодолеть ее, насколько это в его силах. Наличие полярности, естественно, раздражает, и это справедливо вне зависимости от того, происходит конфликт в душе одного человека или между индивидами с противоположным темпераментом.

260 Я убежден, что проблему противоположностей, которой я здесь только бегло касаюсь, следовало бы сделать основой критической психологии. Подобного рода критика явилась бы величайшей ценностью не только в более узкой сфере психологии, но и в гораздо более широкой сфере наук о культуре вообще.

261 В настоящем докладе я свел вместе все те факторы, которые, с точки зрения чисто эмпирической психологии, играют ведущую роль в детерминации человеческого поведения. Многообразие аспектов, требующих внимания, обусловлено природой психики, отражающейся в бесчисленном множестве граней, и они есть мера тех трудностей, с которыми приходится сталкиваться исследователю. Огромная сложность психических явлений ложится всей своей тяжестью на нас только после того, как нам становится ясно, что все попытки сформулировать исчерпывающую теорию обречены на провал. Предпосылки всегда выглядят намного проще. Психическое – отправная точка всякого человеческого опыта, и всякое знание, достигнутое нами, в конечном счете снова возвращает нас к нему. Психическое – начало и конец всякого познания. Оно является не только объектом изучающей его науки, но и ее субъектом. Это позволяет психологии занимать уникальное место среди других наук: с одной стороны, существует постоянное сомнение относительно того, является ли она наукой вообще, тогда как, с другой – психология обретает право поставить теоретическую проблему, разрешение которой станет одной из труднейших задач для будущей философии.

Боюсь, что в моем обзоре, по необходимости слишком сжатом, я оставил без упоминания несколько прославленных имен. Тем не менее, среди них есть одно, которое мне бы не хотелось пропустить. Это имя Уильяма Джемса, чья психологическая проницательность и прагматическая философия неоднократно служили для меня ориентирами. Именно его проницательный ум помог мне осознать, что горизонты человеческой психологии расширяются до неизмеримого.

Примечание

Первоначально была прочитана (на английском языке) в форме лекции в Гарвардском Университете в 1936 году на конференции по гуманитарным и естественным наукам, посвященной трехсотлетию университета, и опубликована в составе материалов симпозиума (Факторы, определяющие человеческое поведение [Кембридж, 1937]). С незначительными изменениями была вторично опубликована под названием «Человеческое поведение» в материалах другого симпозиума, изданных Рут Нандой Эншен: Наука и человек (Нью-Йорк, 1942). Здесь публикуется последний вариант работы, с дополнительными незначительными изменениями, основывающимися на первоначальной немецкой машинописной рукописи.