?Студёная любовь?

Время трещало, обвивало лодыжки холодными жгутами, будто пыталось задержать или остановить.

Время забирало жизнь. Тик-так. Тик-так… тик…

До комнаты я дошел, едва чувствуя тело. Губы ссохлись или смерзлись, уже и не поймешь, лицо и спину стянуло, словно на мне тяжелая кольчуга. Дыхание замедлилось, кровь холодила вены, я чувствовал, как она медленно перекатывается под кожей и вот-вот остановится.

Если я умру, умрет и Белянка…

Как же ее оторвать от себя и не причинить вред?

Ввалившись в комнату будто пьяный и едва не растянувшись на пороге, я закрыл дверь на ключ.

Озноб пробивал насквозь, рассекая позвоночник снизу вверх и обратно, а легкие не раскрывались, словно внутри мехов теперь колючки.

Наверное, я добирался сюда слишком долго, почти сразу кто-то робко постучал.

— Уходи… — прижавшись лбом к полированному полотну, я шевельнул губами.

Знал, что это она. Услышал. Почувствовал.

Весна, сладость на языке, а на берегу теплого озера, прячась от зноя в тени деревьев, звенят чашечки ландышей. Снежные хлопья, летящие с неба, не обжигают кожу, а исчезают в темно-синих потоках.

Меня уносило невероятной иллюзией в вязкий сумрак, где я с трудом мог шевелиться или говорить.

— Открой, Синарьен, — невеста царапнула по двери, но голос был отдаленным, сжатым, словно ей неприятно.

Не-невеста теперь…

— Зачем? — выдохнул я со свистом, подрагивая от холода.

Она не ответила, лишь снова стукнула костяшкой по двери, неуклюже, неуверенно, а я заулыбался очевидности, отчего мерзлые губы потрескались до крови.

— Ты пришла не ради меня, а чтобы не умереть.

— Тебе проще убить нас обоих? — сначала взвилась Любава, но после запнулась и надолго замолчала.

Я не удержался на каменных ногах и, прижавшись спиной к двери, сполз на пол.

— Я давно мертв, Любовь. Года три уже.

— Почему три? — прошептала она, а после умоляюще протянула: — Но я ведь еще жива…

Я прыснул, облизал пересохшие губы, что тут же покрылись корочкой льда.

— Значит, тянуть до последнего, отворачиваться, а потом делать из меня изверга тебе проще? В тот вечер ты ласкала меня, изводила, провоцировала, а потом я виноват?!

— Ты напал на меня. Я… испугалась.

— Ты хотела меня не меньше.

— Нет!

— Правильно, лучше врать себе, я тоже так делаю, — откинул затылок назад, отчего в голове взорвались белые искры. — Лучше беги, Белянка, пока я еще при разуме.

— Я… — ее голос жутко дрожал, смешивался с сипотцой, — не уйду.

Холодная боль сминала сознание, я уплывал в темноту и едва различал силуэты комнаты, сидя какое-то время без движения.

И когда уже ухватиться было не за что, впереди, в полном мраке, возник танцующий огонек. Вытянув руку, я бережно коснулся его пальцами, но не дотянулся. Тряхнул головой. В ушах зазвенело. Между ребер заныло.

Тихий вздох пролетел под щелью двери, и в холодной груди нерешительно затрепетало тепло.

Волны жара наплывали медленно, боязливо. Я пошевелил пальцами. Они потеплели. Осторожно повернувшись плечом к двери, прошептал:

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь тебе помочь, — тихим шелестом ответила Любава.

Тихий стон коснулся моих ушей, и я потянулся к ручке. Вставать было сложно, ноги все еще деревенели, но я смог щелкнуть замком и даже повернуть темную головешку, но толкнуть полотно не получилось. Словно с другой стороны двери кто-то придерживал.

Не справившись с головокружением, я рухнул навзничь. Было ощущение, что тело от падения разлетится на куски, как лед.

Дверь распахнулась. Холодный сырой воздух из коридора коснулся щеки.

Дверь захлопнулась, щелкнул замок, сквозняк отступил.

— Ты можешь уйти, — отчеканил я твердыми губами. Не ее, а себя упрашивая остановиться, запретить, заткнуть нахрен низменные желания. Магия не может лишать нас выбора! Не имеет права.

Я хотел Любаву, как безумец, но теперь — это будто жрать горький перец, пытаясь набить голодный желудок. Только хуже станет. И каждый раз, прикасаясь, я буду думать, что она не со мной, а думает о другом. Представляет какого-то оборванца на моем месте.

Любава подступила ближе, мягкая ткань платья коснулась моих рук, что безжизненно лежали на полу. Легкое движение размотало нервы, вызвало жуткую дрожь по всему телу. Сдерживаясь изо всех сил, я смотрел в потолок и почти умолял:

— Уходи …

— Уйду, но не сейчас.

Я перевел на Любаву злой взгляд. Светлые зрачки расширились от увиденного, но она не отступила и не попятилась. Румяная, растрепанная, дышит часто. Нежно-персиковое платье придерживает на плечах и вдруг… отпускает.

С тихим шорохом шелк упал ей к ногам, открывая обнаженное стройное тело.

— Твоя жизнь привязана к моей, — прошептала девушка, стискивая опущенные вдоль тела руки.

Я прищурился. Слабого тепла, что почувствовал сквозь дверь, было мало, но вытянутая фигурка, вздернутый подбородок, брошенные слова и непокорность во взгляде Любавы на мгновение оглушили. Я ей не нужен.

Сжал зубы, поднялся на ноги. Возвысился над хрупкой девушкой качающейся горой. Она смотрела на меня сквозь побелевшие ресницы и подрагивала, кусала губы, стискивала руки. Розовые вершинки груди на молочной коже притягивали взгляд. Я шагнул ближе. Не-невеста натянулась, слабо дернулась, но осталась на месте.

— Что может быть хуже безысходности и отсутствия выбора? — прошептав, я приподнял ладони, собрал мелкую дрожь с ее опущенных рук. Выше, выше, до плеч, чтобы одной кистью заперетъ ее дыхание, сжав шею, вторую уронить на упругую грудь. Любава с сухим выдохом закрыла глаза и будто окаменела, резко втянула воздух через зубы и задержала дыхание. Цветок, что до этого покоился на ее плече темным рисунком, вдруг засиял, затрепетал разными переливали алого. Лозы сине-серебристого цвета выскользнули из центра метки и ласково огладили мои пальцы. Дали глоток желанного тепла.

Но этого ничтожно мало.

Меня трясло. От жажды. От злости. Но больше от последнего.

— Одолж-ж-жение… д-да? — вытолкнул из скривленных губ. — Ради своего спасения стараешься?

Девчонка распахнула глаза и шарахнулась, но я вовремя переместил ладонь с шеи на затылок и резко потянул ее на себя. Приблизился к открытым губам. Так близко, что каждый ее судорожный выдох обжигал кожу. А каждый вдох будто вытягивал жизнь. Несколько раз глубоко подышал, надеясь, что этого хватит продержаться пару дней без ее прикосновений.