Студент 2

— Я ее прекрасно понимаю, — подчеркнула Люба. — Никогда в жизни я не видела своего отца. Не знаю его, да и знать незачем. Очень может быть, что он какой-то мудак. А может, нет. Не сомневаюсь, что мама выбрала его по внешним данным: чтобы ребенок получился красивым. Неважно, мальчик или девочка…

Я подумал, что в маминых рассуждениях была своя логика. По крайней мере, она оправдалась. Девочка Люба действительно удалась.

Да, ну так вот: долгожданная вечеринка состоялась. Было человек десять. Пили шампанское и югославский франчайзинговый «Наполеон», неизвестно как попавший сюда. Ели апельсины, рижские шпроты и московскую «салями» из «кремлевского распределителя», как значительно поведал хозяин — правда это или нет, неведомо. Грешным делом, окосели, конечно. Порножурналов не было. По крайней мере, Люба не видела. Но в целом, светская жизнь заколбасилась в полный рост, дым коромыслом.

— Ну я, что уж тут говорить… — Люба поежилась, — тяпнула, конечно. Дура дурой стала…

По ее словам, она втрескалась в эсквайра так, что скажи он ей: прыгни с моста в реку — прыгнула бы. Наверняка он прочел это в наивных голубых глазах. И сделал вывод: прыгать с моста, пожалуй, незачем, а вот подарить ему, паршивцу, девичью невинность — это годится.

— Подарила? — я постарался, чтобы голос мой звучал чуть-чуть иронически и в то же время сочувственно.

— Ну а куда ж денешься, — она зевнула, — когда ума нету… Мало того, еще и залетела с первой же палки. Извини за грубость…

— Да ничего, — сказал я примирительно.

О дальнейшем Любе говорить, видимо, было неохота, но раз уж прозвучало «а», давай и «б». Конечно, денди, своего добившись, свернул удочки, и все проблемы двум одиноким женщинам, матери и дочери, пришлось решать самим. В результате год по окончании школы пролетел впустую… А кавалер поступил в здешний университет, все на тот же истфак, считающийся кузницей карьерных кадров.

— Сейчас на четвертом курсе должен быть… — задумчиво промолвила Люба. — Не знаю. Странно, я его не видела больше никогда, хотя на каких только мероприятиях ни бываю… Да и хрен с ним! Не знаю, как ты, а я уже спать хочу.

— Я тоже.

Мы поудобнее пристроились на узкой кровати в обнимку — и это было так уютно, тело девушки было такое теплое и нежное… Я ощутил, как мягкие волны сна бережно овевают меня.

Глава 13

Мне часто снится, что я летаю во сне. Ну, часто-не часто — раз-другой в месяц. И вот так прямо «полет во сне» и не скажешь. Это больше, чем полет, хотя и он тоже. Я чувствую, как свободно парю в пространстве, и что-то вроде облаков со мною рядом… И хочу — взмываю ввысь, хочу — несусь вниз в бешеном пике, зная, что в любой миг легко войду в вираж и вновь помчусь куда хочу… Но это все-таки лишь часть волшебного мира, иногда приходящего ко мне. То, в чем я так свободно парю — не назвать небом над Землей. Не берусь назвать, но знаю, что это неизмеримо большее. Вряд ли я смогу сравнить его с чем-то в привычной нам жизни…

Вот и сейчас ко мне пришло это. Я очутился в дивном пространстве, обладая полной свободой движений. И сам я был как будто часть этого пространства, как бы растворен в нем, но в то же время строго сам по себе. Вот я, вот мир. Счастье лилось в меня, оно было и светом, и теплом, и дыханием этого мира… И как это бывает во сне, ход времени здесь был совсем другим. Эти полет, пространство счастья — это были секунды, и все так непрочно, не успел я впитать в себя то, что мне дарил этот мир. И проснулся.

В комнате был полумрак, но ясно было, что уже утро. Светает. Я протянул руку, взял часы — почти пол-седьмого. Секунды сна — и вся ночь!

Люба спала так умилительно, прижавшись ко мне, уткнувшись в плечо, сладко посапывая. И ее живое тепло чудесно разливалось по пространству, она как будто согревала собой меня и комнату.

Я осторожно, чтобы не разбудить девушку, выбрался из ее пленительных объятий. Она шевельнулась, что-то пролепетала неразборчиво, но не проснулась. Я стал бесшумно одеваться. Сделав это наполовину, посмотрел на спящую.

Оставшись в постели одна, она раскинулась повольготнее, обнаженную правую руку забросила за голову. Простыня малость сползла, задержавшись на груди. Озорство взыграло во мне, я осторожно потянул простыню, откинул ее к стенке, оставив барышню в первозданном виде.

Она лежала в позе почти «Спящей Венеры» Джорджоне, с той разницей, что Венера левой рукой целомудренно прикрывала самое интересное, а Люба, сама того не желая, предъявила это замечательное сокровище напоказ всему миру в моем лице.

Улыбаясь, я смотрел на нее, упиваясь мыслью, что столь легко смог заслужить страсть и нежность такой очаровательной цветущей женщины. Смотрел, смотрел… и просмотрел, как она проснулась.

То ли без покрывала ей стало прохладно, то ли просто утро есть утро, но она приоткрыла глаза — левый побольше, правый поменьше — отчего лицо ее приобрело смешное и беспомощное выражение. Видимо, ей потребовалось несколько секунд, чтобы перейти из сна в явь. Я улыбнулся:

— Доброе утро!

— Доброе, — она поспешно накинула на себя простыню, поежилась под ней, проворчав: — Смотри-ка, глазеет он… Я тебе что, пейзаж? А ты кто, Шишкин? Айвазовский?

— Чего нет, того нет. Но чувство прекрасного во мне присутствует.

— Прекрасное… — она зевнула. — Прекрасное — это вон, лесные дали. Поля да реки, небо, облака. Рассветы и закаты. Вот это прекрасное, я понимаю. А голая баба существует для того, чтобы ее е…

И она произнесла короткий грубейший глагол в неопределенной форме.

— Невозможно не согласиться, — сказал я и стал раздеваться обратно…

Мы предались страсти стремительно и броско, совсем не похоже на то, как это было вечером. Отработали как машины, достигли результата, замерли на несколько мгновений — и расслабились со странными выражениями лиц, какими-то отчужденно-виноватыми, что ли. Как будто этот утренний сеанс разбил то хрупкое и неясное, что между нами вроде бы возникло.

Она бегло поцеловала меня в щеку. Шероховатой ладошкой потрепала по плечу:

— Спасибо тебе! Ты молодец. Ударник половой жизни. Можешь собой гордиться! Меня сложно… того самого. Прямо скажем, капризная особа. Но тебе удалось.

— Приятно слышать. Горжусь.

— А мне приятно было ощутить. Тебе, надеюсь, тоже.

— Конечно.

— Ну, иди. Тебе же на практику?

— Скорее на работу.

— Ну, это неважно. Иди.

— Иду.

Я быстро оделся. Она сказала:

— Ты выйди, дверь прикрой, а я потом запрусь на ключ.

Я вышел и прикрыл, и пошел к себе. Было почти совсем тихо, разве что где-то непонятно где стеклянно звякнула посуда всего один раз. И я услышал, как за спиной дважды звучно щелкнул ключ в замке.

Как будто не дверь закрылась за мной, а нечто большее. Кусок судьбы.

Я усмехнулся этому. Какие-то дурацкие слова. Но разве глупость не может быть правдой?..

На этот вопрос я отвечать не стал, просто откинул его. Поднялся на четвертый, в коридоре мельком подумал, что Витек, может, еще не вернулся от Татьяны — было семь двенадцать. И здесь, на четвертом этаже почему-то было гораздо шумнее и оживленнее, чем на третьем. Слышались неразборчивые голоса и музыка, и где-то даже хлопнула дверь, но почему-то в коридоре никто не появился.