Студенты. Книга 1

Встревоженный охранник открыл первую дверь, ведущую в кухонку, и постучался в дверь комнаты-камеры, где обитал Эдик. Никакого ответа. Рванув дверь, охранник увидел лежащего ничком на столе Эдика. Дотронувшись до него, охранник понял, что тот мертв. Рядом на столе лежал двадцатиграммовый шприц и какая-то бумажка. Это была записка, написанная рукой Эдика.

«Отец, прости и прощай. Мама, не плачь. Я не оправдал ваших надежд. Извините, если сможете, но жить так больше не могу. Я ухожу добровольно, никого не вините. Это мой выбор. Ваш сын Эдик».

Прочитав записку, охранник выскочил в коридор и нажал кнопку экстренного вызова старшего по смене. Капитан, выслушав сбивчивый доклад подчиненного, доложил по команде наверх. Вскоре собралось все руководство колонии.

— Товарищ подполковник, что будем делать? — спросил майор Головня начальника колонии.

Тот медлил с ответом. По инструкции он должен был бы сразу поставить в известность свое непосредственное начальство в области и местную прокуратуру. Но тут особый случай. Дело может принять совсем ненужный оборот, если кто-то будет в нем заинтересован.

— Да… Ситуация! Звоните отцу заключенного, — распорядился он наконец.

— Кто это должен сделать? — уточнил его заместитель, подполковник Кружков.

— Майор Головня. Он врач, ему и карты в руки. Пусть объяснит, как положено в таких случаях.

Майор весь напрягся, но не возразил начальнику. Он достал мобильный телефон и набрал номер Курбатова-старшего. На звонок долго никто не отвечал.

«Может, не подойдет? — мысленно успокаивал себя майор. — Пусть шеф с ним объясняется. Они между собой вась-вась, а я отдувайся…»

Но тут трубку взяли.

— Слушаю, — прохрипел голос в трубке.

— Это майор Головня. Тут… — майор запнулся, — Тит Валентинович, ваш сын умер…

Трубка долго молчала. Через минуту все тот же хриплый голос спросил:

— Когда?

— Сегодня ночью.

— Я скоро буду, ждите.

— Что теперь? — уточнил подполковник Кружков?

— Ничего, все свободны. Приедет отец, будем решать вопросы дальше, — четко и по-военному коротко отрезал начальник. — Все свободны!

Оставив все того же сержанта охранять покойного, остальные разошлись.

Через полтора часа чёрный шестисотый «Мерседес» влетел в ворота колонии. Тит Валентинович ни слова не говоря и не поздоровавшись с начальником прохрипел:

— Где он?

Его повели в камеру. Увидев мертвого сына и шприц, Тит Валентинович спросил:

— Что он себе ввел?

— Воздух, скорее всего, — ответил майор Головня.

— Воздух?

— Да. Эмболия сердечной мышцы и мгновенная смерть, — пояснил майор.

— А где он взял шприц?

— Шприц наш, из санчасти. Эдик ходил на процедуры и, наверное, ухитрился взять со стола процедурной медсестры. Недоглядели…

— Мы проведем служебное расследование и строго накажем виновных, — подхватил подполковник Шумилин.

Курбатова даже передернуло.

— Какое расследование?! Накажете… Сына-то нет!

— Я понимаю ваше горе, но…

— Молчи! Молчи, мент! — заорал вдруг Тит Валентинович. — Оставьте меня одного с ним, — он кивнул на труп сына.

— По закону не имеем права… — начал было возражать начальник колонии.

— По закону он должен жить! — снова взревел багровея Тит Валентинович. — Я что, мало денег в твою дыру перечислил, чтобы мне отказывали с мертвым сыном наедине побыть?

Начальник колонии не произнес больше ни слова, вышел из камеры, сел на стул в «предбаннике» и стал ждать Курбатова-старшего. В его голове одна за другой бродили разные мысли, но ничего путного из этого не выходило. Подполковник был в каком-то отрешенном полуобморочном состоянии. А вдруг Курбатов обвинит его в смерти сына? При его связях это считай смертный приговор. «Черт знает эту молодежь, чего от них ждать. Впечатлительные очень. Чуть что — кто в петлю, кто вот так… Э-э-эх! И надо же, всего полгода осталось до пенсии, а тут… Сейчас такое может закрутиться, что и сам под суд угодишь. Нет, что-то надо делать. Но что? Может, доктора, профессора этого, как его там, Савву Николаевича, попросить объяснить отцу что да как. Человек он грамотный, кажется, очень порядочный. Где-то его телефон был. Надо немедленно позвонить ему, это первое. Второе — начальству доложить. Но тут спешка не нужна. Подготовим бумаги, справки, показания свидетелей. Главное объяснить, где зек взял шприц. Хотя это можно скрыть. Да и вообще смерть может быть и от другой причины. Сердце не выдержало и все. Да мало ли что ещё. Надо только, чтобы майор Головня ушами не хлопал, а переговорил с патологом, который вскрывать будет. За деньги тот напишет все как надо. Так что все можно решить. Вот только что с отцом делать? Не дай Бог пойдет на принцип, тогда беды не миновать. Ах, ты, грехи наши тяжкие!»

Такие вот мысли бродили в голове подполковника Шумилина, словно разрозненное стадо овец. Постепенно они стали выстраиваться в некую последовательность, и уже помимо воли подполковник стал бессознательно приобретать посылы к действию. Так всегда бывает при крайнем перенапряжении, когда разум, кажется, отказывается понимать и осмысливать происходящее и человек почти полностью парализован и деморализован. Природа мудро сотворила свой венец, заложив в нем неподдающийся разуму механизм спасения, когда человек, сам того не осознавая, совершает невероятные, иногда героические поступки, помогая и себе, и другим.

Вот и сейчас подполковником Шумилиным руководил не осмысленный разум, а его второе «Я», которое пыталось разрешить ситуацию.

Через десять-пятнадцать минут Тит Валентинович вышел из камеры. Лицо его было бледным и непроницаемым. Увидев остолбеневшего начальника колонии, он подошёл к нему.

— Вскрытие прошу не делать, незачем. Тело заберем завтра к обеду, подготовьте необходимые документы.

И вышел не попрощавшись.

Вот так и закончилась история жизни Эдика, студента-зека.

Глава 21. Итоги

Савва Николаевич прошёл к себе в кабинет и набрал номер деканата факультета, где уже учился его внук. Трубку взяла секретарь:

— Слушаю вас.

— Профессор Мартынов из N-ска, здравствуйте.

— Добрый день.

— Геннадий Григорьевич на месте?

— Да, но у него сейчас совещание.

— Понятно. Я вас попрошу соединить нас, как только он освободится.

— Да-да, конечно, Савва Николаевич. Я обязательно доложу о вашем звонке шефу.

— Спасибо.

Савва Николаевич, в свою очередь, предупредил своего секретаря: как только будет звонок из Питера, соединять его немедленно. Сев на диван, Савва Николаевич задумался, глядя в зимний сад за окном. Вот и снова зима! Какая же по счёту в его жизни? Кажется, шестьдесят четвёртая. Как незаметно пролетели годы! Господи, кажется, ещё вчера он за руку с матерью шёл по полустанку. Мать молодая, красивая, в шёлковом цветастом платье и он, маленький, пухленький, белобрысый, в коротких летних штанишках на лямочках. Он ещё всего боится. Например, соседского петуха, важно вышагивавшего по двору в ярко-красной раскраске. Особенно Савва боялся его острого клюва. Раза два петух бежал за маленьким мальчиком, стараясь клюнуть его, но мать всегда успевала вовремя.