Студзянки

Когда вчера двинулись в атаку — страх подумать: по ровному полю! — он тянул с Фрончаком связь на самом правом фланге, вслед за танком. Этот танк немцы подожгли около белой часовни, но деревню рота захватила. Связь они передали хорунжему Парысу, устроившись в погребе с толстым бревенчатым накатом.

Потом линия оборвалась. Двое побежали, чтобы восстановить связь, но тут немцы начали стрелять из пушек и минометов, в атаку пошли танки. Трубка отозвалась: хорунжий Гугнацкий приказал пехоте отойти, а связь пока поддерживать. И капрал Лозовский остался: было его дежурство. Капрал Фрончак сказал, что вдвоем веселее, и остался тоже, «за компанию».

Они долго ждали, и им уже стало не до смеха. Адам Фрончак, более молодой и расторопный, решил выйти осмотреться и узнать, что же делать. Он выскочил из погреба. В этот момент засвистели бомбы. Земля заходила ходуном. Лозовский сначала подумал, что это немецкие самолеты, но, когда стих гул моторов, он услышал крики немцев: два их танка горели. Это было видно сквозь щели между бревнами.

Только теперь он понял, что остался один в тылу у фашистов. Стал кричать в трубку: «Нарев», «Нарев»!, но трубка молчала, или, быть может, на линии был обрыв. Взрывной волной вход в погреб засыпало землей, замело следы. Лозовский ничего не трогал и не откапывал, только потянул кабель и постепенно втащил внутрь, чтобы нельзя было обнаружить его по проводу. И тут же подумал, что и так, наверное, найдут.

Найдут или не найдут, а уж если наши ударят, то немцы так же быстро сбегут отсюда, как и пришли. А если они будут уходить, то он даст им сзади из автомата. Патронов хватит — два диска, и в карманах наберется еще на пять. К тому же есть и две гранаты.

От возбуждения он грыз уголок воротничка мундира и не мог допустить мысли, что ведь наши могут не дойти, что ведь гитлеровцы могут… Ерунда, ничего они не могут. Самое большее, что они могут, — это убить, но жизнь он даром не отдаст!

Время тянулось невыносимо медленно. Голода он не испытывал, потому что в углу под мягким песком нащупал солому, а еще глубже — бочку с квашеной капустой. Ел, чтобы успокоить нервы, пока не заболел живот и на зубах не навязла оскомина.

День клонился к вечеру. Лозовский выглянул и увидел, что земля у входа усыпана листками белой бумаги. Ему стало любопытно, и он. преодолев страх, приподнял крышку погреба и палочкой втащил один листок внутрь. Начал читать. Дело подвигалось медленно: в погребе стояла темень, буквы были мелкими, и он волновался. Тем не менее Лозовский понял, что от него требуют сдаться, иначе получит пулю в лоб. Его очень удивило, что немцы пишут ему по-польски, да еще печатными буквами.

— Как бы не так, — буркнул он.

Лозовский решил, что ночью выйдет и будет пробиваться к своим. Когда стемнело, он долго ждал. Немцы ходили взад-вперед, разговаривали, а потом вдруг как бы притаились в засаде и — ни гугу. «Я возьму вас измором, — решил он. — Вот подожду до полуночи и посмотрю, что вы замышляете».

Но минула и полночь, а он все сидел в погребе. «Ты что, капрал Лозовский, трусишь?» — разозлился на себя он и, повесив телефонный аппарат через левое плечо, а катушку с кабелем через правое, взял в руки автомат, снял с предохранителя и вылез из погреба. Прополз по ровному двору сожженной хаты, потом спустился в мелкий окоп.

Ракета!

Он застыл, а когда ракета опустилась ниже, впереди в кустах, в метре от себя, Лозовский увидел лежащего на земле Фрончака — без каски, с темной каплей, застывшей посередине лба.

— Адам…

Лозовский протянул руку и тут же отдернул, обожженный прикосновением к холодной, как камень, щеке Фрончака. Нет, Лозовский не испугался. Он лишь почувствовал, как у него пересохло в горле, и страстно захотел, чтобы в эту минуту ему подвернулся какой-нибудь шваб. Он внимательно осмотрелся, держа автомат наготове. За поворотом окопа замелькали тени. Не раздумывая, он взял их на мушку. К счастью, кто-то из них споткнулся и выругался:

— Вот черт!

— Ребята, не стреляйте. Это я, Лозовский!

Они подозрительно осмотрели его. Подошедший старшина роты узнал Лозовского и сурово спросил:

— Ты что здесь делаешь?

— Я остался со вчерашнего дня. Линия была прервана. Вот здесь, рядом, погреб как раз под склад для гражданина сержанта. Есть даже бочка с квашеной капустой.

Оборона, атака и отступление

После ампутации генерал Вальтер Гартман долго пролежал в госпитале и привык к определенному образу жизни: спал после обеда и работал после полуночи. Утром он обычно бывал в хорошем настроении, но сегодня — все как будто против него, даже донесения офицеров собственного штаба.

Вот, пожалуйста, «приятные» известия о событиях в ближайшем тылу корпуса: между Радомом и Кельце — крупное сосредоточение советских и польских партизанских отрядов. С какой же стороны, черт возьми, проходит линия фронта? Два или три дня назад эти негодяи разбили две ремонтные роты и, как кабана на охоте, застрелили из засады командира 1-го гренадерского полка дивизии «Герман Геринг».

Генерал Шмальц должен был представить план операции. Гартман поднял трубку и спросил адъютанта:

— Где командир дивизии «Герман Геринг»?

— В пути, герр генерал, скоро должен быть здесь.

— Попросите его, как только приедет.

Некоторое время он сидел, выпрямившись, постукивая протезом по столу, а затем снова прочитал полученную вчера шифрованную телеграмму командующего 9-й армией:

«Командиру 8-го корпуса.

Приказываю командиру 8-го корпуса с 13.8.44 г. перейти к обороне в районе плацдарма Магнушев и удерживать занятый рубеж.

Доложить, имеется ли возможность занять более удобные позиции на участке танковой дивизии «Герман Геринг» путем перемещения главной линии обороны на рубеж Ходкув, Грабноволя…»

«В этом документе — весь Николаус фон Форман, — подумал генерал, скривив губы. — Приказывает удерживать позиции и одновременно представить проект отхода танковой дивизии на рубеж Ходкув, Грабноволя».

Тихо звякнул колокольчик, адъютант доложил о прибытии командира дивизии «Герман Геринг» и тактично вышел. Прибывшиё вытянул руку в партийном приветствии, которое со времени покушения на фюрера стало обязательным для офицеров в армии.

— Хайль Гитлер!

Гартман поднял руку, указал тому на стул и заговорил со злостью:

— Между Варшавой и Наревом противник продвигается вслед за нашими отходящими войсками. Что вы намерены предпринять, не сумев выполнить первоначальной задачи, генерал? Попытаться оторваться от врага?

— Нет, вот проект моего решения.

Какое-то время они пристально смотрели друг другу в глаза.

Гартман мгновенно оценил план своего подчиненного. Командир танковой дивизии решил сходящимися двойными ударами с севера и юга отсечь концы советских клещей, впившихся у основания клина. Тогда линия фронта прошла бы от высоты 142,1 по опушке леса через высоту Ветряную, кирпичный завод и лесную сторожку Остшень под Ходкув. Образовался бы своего рода трамплин для будущих наступлений. Это было приемлемое предложение.