Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея
Шрифт:
– Вы мне, Лавр Петрович, скажите только, что они любят, – перебил его Стукин, – так я постараюсь…
– Она любит все прекрасное, все изящное, – отвечал директор.
– Может быть, стихи-с?.. Так я этого не умею. Иной, знаете, умеет это к каждому слову и кстати, а я…
Директор нахмурил брови и сказал:
– Какой вы глупый! Да что вы, ее за горничную считаете, что ли?
– Виноват-с, Лавр Петрович…
– Да как же… Вдруг вы эдакие слова! Стихами это только писаря с горничными разговаривают. Прежде всего вы должны держать себя при ней тихо, скромно.
– Помилуйте, да разве
– Потом я бы советовал вам обратить внимание на вашу внешность… Одевайтесь получше.
– Помилуйте, Лавр Петрович, из каких доходов? Я вот тут летом сшил себе серенькую парочку у портного, да и посейчас не могу ему уплатить.
– Я вам дам на костюм, сейчас дам… Вот возьмите семьдесят рублей и купите себе в магазине готового платья темненькую визитку, хорошие брюки и жилет. В этой паре вы и поедете со мной к Матильде Николаевне. Да не надевайте этого противного синего галстука, а наденьте простой узенький черный галстук. Да подстригитесь немножко. Зачем это у вас сзади такие космы? Все это надо долой. Также недурно бы вам и бороду обрить. Вы так будете несколько моложе. Усы и бакенбарды можете оставить.
– Слушаю-с…
– Так обрейте. Если бы еще у вас была настоящая борода, то отчего ее не оставить, а то у вас что-то такое, как бы молью выеденное. Да седину-то фиксатуаром черным покрасьте. Такой фиксатуар есть. Вот вам деньги.
– Премного вам благодарен, Лавр Петрович. Когда прикажете быть готовому, чтобы к ним ехать?.. То есть к оной даме…
– Да чем скорее, тем лучше. Вот, например, хоть бы послезавтра вечером.
– Я готов-с.
– Ну и отлично. Да преобразитесь же, смотрите, к этому времени. Ко мне вы можете явиться с портфелем. Будто бы с делами. Вы мой адрес знаете?
– Помилуйте… Кто же его не знает!
– Ну так ступайте и занимайтесь. До послезавтра. Да до поры до времени не хвастайте и никому не рассказывайте.
– Зачем же я буду рассказывать? Я понимаю-с.
Директор подал Стукину на прощанье руку и прибавил:
– Прощайте. Теперь я вижу, что вы благородный человек с возвышенными взглядами и враг предрассудков.
Стукин вышел из директорской комнаты далеко не таким, каким он вошел в нее. Обыкновенно как-то съежившийся, голову он теперь держал прямо и гордо. На губах сияла какая-то глуповато-таинственная улыбка, серые глаза косились то направо, то налево. Он походил на обтрепанного петуха, пожелавшего вдруг подраться. Вернувшись к своей конторке, он даже мурлыкал себе под нос какие-то куплеты.
– Вы были сейчас в директорской комнате? Что вы там делали, Игнатий Кирилыч? – спрашивали его сослуживцы.
– Хрустальников меня к себе призывал.
– Лавр Петрович? – удивились они.
– Да, Лавр Петрович. Что же тут удивительного? Мы с ним давно знакомы.
– Давно?
– Да лет пять.
– О чем же он с вами разговаривал?
– Ах ты господи! Да просто поручил устроить ему одно дело.
На губах Стукина мелькала какая-то таинственная улыбка. Он запер конторку и стал сбираться уходить, хотя еще занятия в конторе не кончились.
– Куда вы?
– Домой. Надоело что-то сидеть. Впрочем, хочу еще зайти в «Палкин» трактир и закусить чего-нибудь, – отвечал Стукин. – Как окончите занятия, приходите туда.
Я вас попотчую водкой и карасями в сметане. Караси в сметане – прелесть что такое!Двое сослуживцев выпучили глаза.
– Ну, Игнатий Кирилыч, верно, дело хорошее поручил вам Хрустальников.
– Да… Очень и очень недурное… – отвечал Стукин, прибавил: – Так приходите же, я жду, – и стал уходить из конторы.
Глава IV
К невесте едут
В назначенный час и день конторщик правления «Общества дешевого торгового кредита» Игнатий Кириллович Стукин входил уже в подъезд директора того же общества Лавра Петровича Хрустальникова. Бульдогообразный и рослый швейцар, увидя тщедушную и плюгавенькую фигурку Стукина, облеченную в коротенькую выеденную молью шубенку и замасленную драповую шапку, дерзко спросил:
– Вы куда?
– К господину Лавру Петровичу Хрустальникову, – отвечал Стукин.
– С черной лестницы… Да к тому же теперь генерал и не принимает. Он только что пообедавши.
– Ну, меня-то он примет, – подмигнул Стукин и продолжал идти далее.
– Позвольте… Да вы что за особенный?
– Я? Я секретарь его, и мне приказано прийти сегодня, в этот час.
– Секретарь? – протянул швейцар, косясь на шубенку и шапку Стукина. – Что у него прежде никаких секретарей не было! Да куда же вы лезете? Вам сказано: с черной лестницы.
– Как с черной лестницы! Видишь, у меня портфель с делами.
– Портфель… Да ведь с портфелями и всякие шляющие дровокаты ходят. Ну ступайте, коли вы секретарь и с делами. А только смотрите, как бы чего не вышло. Он не любит, кто к нему с парадной лестницы… Да снимите здесь калоши, а то у нас по коврам не приказано…
– Чудак-человек… Как я тебе сниму калоши, если я без калош? Я никогда не ношу калош.
– Секретарь и без калош! Странно… Ну идите.
Стукин направился вверх по лестнице. Швейцар дал звонок. В бельэтаже перед Стукиным отворилась дверь. На пороге стоял лакей во фраке.
– Як Лавру Петровичу… Они приказали… Моя фамилия Стукин, – произнес Стукин.
– Пожалуйте… Ждут.
Стукин повесил на вешалку шубенку и спросил:
– Куда идти?
– А вот сейчас доложу, – отвечал лакей, отправился, доложил, вернулся и провел Стукина в кабинет.
Лавр Петрович Хрустальников сидел у себя в кабинете и помещался в кресле-качалке. Он только что сейчас пообедал и курил сигару. Перед ним на маленьком столике стояла недопитая чашка кофе и опорожненная ликерная рюмка. Лицо Хрустальникова было красно, глаза полу-прищурены. Видно было, что он хорошо пообедал. Завидя Стукина, он воскликнул:
– А! Стукин!.. Ну, вот и отлично. Батюшки! Без бороды! Покажись-ка, покажись, как ты преобразился. Подойди к лампе-то… Вот так… Знаешь что, братец ты мой? Ты с бородой был интереснее.
– Да ведь вы сами же, Лавр Петрович, изволили приказать…
– Да, я полагал, что ты будешь покрасивее несколько, но уж теперь ты совсем на обезьяну похож… Или нет, не на обезьяну, а как это животное-то?.. У тебя нос как-то неприлично вытянулся вперед, на манер утюга… Да, утюг… совсем утюг…
Язык Хрустальникова несколько заплетался. Стукин опешил. Он не ждал такого приема. Хрустальников заметил это и поправился.