Ступай и не греши
Шрифт:
— Но тебе ведь известно, что деньги положены в рост под проценты. Если я сниму со своего счета хоть малую толику, я лишусь прибыли. А тогда разрушатся все мои финансовые комбинации… Я лучше тебя знаю, что можно, а что нельзя!
Довнар уехал в начале лета, чтобы поспеть к осенним экзаменам, чтобы проштудировать забытую химию и воскресить в голове латынь, плохо памятную с гимназии. Свет померк в глазах Ольги Палем, и вечером того дня, даже не стыдясь, она горько плакала на жарком и потном плече Дуни Шкваркиной.
— И-и-и-и, — сказала та в утешение, — из-за такого-то прынца да эдак-то
— Ах, Дуня-Дунька! Любила ли ты когда?
— Да у меня и своих забот хватает, зато сплю спокойно — не как вы, сердешная. Опосля вас все простыни в жгут перекручены, будто сам бес на вас нападал. А у меня, безгрешной, простынька-то гладенькая, хоть кого зови — любоваться…
Ольга Палем тихой скромницей затаилась в своей квартире, трепетно ожидая вихря телеграмм, зовущих ее, ожидая и бурного потока писем, ласкающих ее. Ни того, ни другого не было, Довнар молчал, будто ее более не существовало, и при встречах с мадам Довнар она стыдливо спрашивала:
— Сашенька пишет ли?
— Конечно. Или не мать я ему?
— А мне он ничего не просил передать?
— Нет, милая. Сообщает о своих делах, крайне недовольный климатом Петербурга… как-то и вас помянул.
Ольга Палем вытянулась в ожидании хоть приветика.
— Сашенька писал, мол, это просто замечательно, что Ольга Васильевна осталась в Одессе, иначе в сыром и промозглом климате Петербурга ей могла бы грозить чахотка… А как поживает господин Кандинский? — с ехидным умыслом спросила Довнар. — Вы не собираетесь к нему возвратиться?..
Ольга Палем поняла, что промедление гибельно.
Она сразу рассчиталась с Дуней Шкваркиной, быстро разорила свое уютное гнездышко, все распродав, но за обстановку квартиры выручила всего лишь 1400 рублей. Собираясь в дальнюю дорогу, она заглянула в контору Кандинского, чтобы проститься с ним. Он поцеловал ее в лоб и сказал:
— Деточка, сразу по приезде сообщи мне питерский адрес. И не сердись, если я стану присылать тебе некоторую сумму. Ежемесячно — как стипендию. Об одном молю — береги здоровье и не забывай расписываться в квитанциях о получении денег…
(Довнар упал в моих глазах, но зато Кандинский начинает вырастать в моих глазах — как добрый человек.)
— Спасибо, — благодарила его Палем, — я никогда этого не забуду. Наверное, я плохо ценила вас раньше.
Василий Васильевич по-хорошему обнял ее, как дочку:
— Стоит ли нам ворошить прошлое? Все мы не ангелы. Но я старею, а ты… молодеешь. Дай-то бог тебе счастья…
С этим они и расстались. Быстро расшвыряв нужное и ненужное, с тоскою оглядев пустые стены квартиры, Ольга Палем налегке собралась в дорогу. Извозчик уже поджидал ее на улице, чтобы отвезти до вокзала, когда Ольга Палем зашла к мадам Довнар, желая попрощаться с нею и ее детьми.
Александра Михайловна рассталась с ней сухо:
— Все-таки решили ехать? Смелая женщина. Но, думаю, мой Сашенька будет вам рад. Только помните, что вы южанка, а петербургский климат таит немало опасностей…
Она опаздывала
к поезду, ибо пролетку задержало на улице долгое и муторное прохождение колонны арестантов, под конвоем следующих до Карантинной гавани, чтобы отплыть на сахалинскую каторгу. Ольга Палем с волнением посматривала на свои часики, висевшие на груди в форме золотого брелока, и краем глаза видела, как по рукам арестантов гуляет бутылка с водкой, а какой-то молодой ухарь в мятой бескозырке набекрень даже проплясал перед нею: Прощай, моя Одесса, веселый Карантин, мы завтра уплываем на остров Сахалин…— Гони в объезд! — велела Ольга Палем кучеру.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Довнара она отыскала у его дальних родственников. Внешне он был все такой же, встретил ее приветливо.
Совместно они нашли небольшую, но удобную квартирку на Кирочной улице, швейцар и дворник были оповещены Довнаром, что они муж и жена. Первые дни радостно отшумели, переполненные обменом новостями.
Но очень скоро после приезда Ольга Палем явственно ощутила в себе признаки той самой подпольной болезни, о которой в обществе не принято рассуждать слишком громко.
Это ошеломило ее, но она даже не заплакала.
— Получилось все как по?писаному, — жестко произнесла женщина, невидящими глазами глядя в угол комнаты. — Твоя мамочка очень боялась, чтобы какая-нибудь потаскуха не заразила тебя. Но, слава богу, все закончилось идеально. Ее милый сыночек заразил меня, и пусть мамулечка будет отныне спокойна… Наверное, я только того и достойна!
— Не понимаю, к чему эти намеки и колкости?
— Ты все прекрасно понимаешь… не притворяйся глупее, нежели ты есть на самом деле.
Довнар, растерянный и жалкий, начал бормотать, что скорее всего схватил заразу в бане, куда он ходил недавно, молол что-то об опытах врачей на себе, что полезно для развития науки, и такие «подвиги» общество оценивает очень высоко.
— Прекрати… кобель несчастный! — потребовала Ольга Палем. — Не унижай себя и меня бессовестным враньем. Так я и поверила, что ты развивал науку… лучше скажи правду.
Довнар начал валяться у нее в ногах.
— Сам не знаю, как получилось, — навзрыд каялся он. — Ну, собрались мы, будущие врачи. Выпили. Были и женщины. Вот уж не думал, что эта дама, вполне респектабельная, способна так злостно подшутить надо мною! Ну, бей…
Ольга Палем в полный мах отвесила ему оплеуху.
— Скотина! — четко выразилась она. — Как же мне верить тебе далее, если и трех месяцев не прошло после нашей разлуки, а ты уже позабыл все прежние клятвы?
— Виноват! — рыдал Довнар, ползая перед ней на коленях. — Бей меня, бей… согласен. Но что же мне теперь? Или сразу вешаться? Клянусь, первый и последний раз.
— Встань, кукла чертова! Что теперь делать?
Довнар встал и сразу сделался невозмутим:
— В таких случаях люди не психуют, а лечатся. Но покидать меня в такой ответственный момент моей биографии, когда я готовлюсь к экзаменам, ты не имеешь морального права.