Суд

– Иддиба, рабыня дочери верховного сановника Фалеха. Госпожа хочет видеть тебя.

Мы вышли в сад. Рабыня быстро шла но запутанным тропинкам. Деревья расступились, открыв небольшой пруд с белыми кувшинками. В воздухе пропела стрела и вонзилась в ствол акации. Возле пруда появилась Юра с луком в руках.

– Испугался? – воскликнула она, довольная своей шуткой.

– Нет, госпожа. Где я, что все это значит?

– Иди за мной, Минхотеп.

В дальнем конце сада стояло невысокое строение с решетчатыми окнами. Вслед за Юрой я вступил в сводчатое помещение, пол которого был устлан мягкими циновками.

– Здесь все для тебя, Минхотеп, – сказала Юра. – Но помни: ты обещал мне скульптуру.

Я огляделся в восхищении. Какой скульптор остался бы равнодушным при виде великолепно оборудованной мастерской? Здесь были тяжелые медные пилы с резными рукоятями, сверлильные трубки, нефритовые кувалды, бронзовые стамески, полировочный песок из Магхара и драгоценные резцы с алмазами. На деревянных подпорках стояли две заготовки для парадных статуй: одна из белого мрамора, другая из редкого пятнистого мрамора «митт», который впоследствии назвали «камнем Хафры». У окна я увидел и две глиняные заготовки. Теперь я понял, чем был вызван мой вынужденный переезд в имение Фалеха. Срочность заказа фараона заставила верховного сановника создать у себя эту мастерскую. Впоследствии мне стала ясной и дальняя цель заказа Царя царей, цель, о которой в то время я не мог и догадываться.

– Эти инструменты – подарок отца, – сказала Юра, – а лучшие подмастерья помогут тебе выполнить заказ Великого Дома и… обещание, которое ты дал мне.

Я понял, что она многого не знает, и решил не открывать ей того, чему сам стал свидетелем.

– Мое сердце у твоих ног, госпожа, – сказал я.

С этого дня я начал работать над двумя статуями под неусыпным наблюдением подмастерьев Хирама и Джхути, которых с удовольствием колотил при каждом удобном случае. Работал быстро. Если одну из скульптур – фараона – надлежало выполнить, точно соблюдая все каноны, то вторую никто не мог помешать мне высечь так, как я хотел. Работая, я размышлял о том, что умею, оказывается, меньше, чем какой-нибудь раб из Вавилона. Как-то Раоми показывал мне привезенную с далекого севера вещицу: вырезанную из кости головку девушки. Лицо северной красавицы, удлиненное, с острым профилем. В то время я не смел признаться самому себе, что никогда не видел лица более прекрасного, и упорно твердил, что это работа варвара, что даже смотреть на нее – кощунство…

Когда обе статуи были почти готовы, я бросил работу. С утра до ночи бродил по саду, хотел видеть Юру и встретил ее в одном из коридоров дворца. Вероятно, я выглядел довольно странно, потому что Юра подбежала ко мне:

– Что случилось, Минхотеп?

– Я почти закончил работу. Осталось самое важное, мне хочется, госпожа, чтобы ты была со мной.

Мы вернулись в мастерскую, и, усадив Юру у окна, я приступил к работе. Подмастерья пыхтели у меня за спиной, я чувствовал на себе их подозрительные взгляды. Иддиба принесла еду, мы немного поели и продолжили работу. Юра уснула, и лишь тогда до меня дошло, что уже ночь. Я разбудил Юру, проводил ее во дворец. Вернулся и прогнал подмастерьев. Они вышли и встали у дверей: было слышно, как они переговаривались.

Я работал до утра. В окне брезжил свет зари, когда я забылся тяжелым сном, полным кошмарных сновидений.

Проснувшись, прежде всего увидел серые от ярости лица подмастерьев, а затем – Юру. Девушка смотрела на свое изваяние с испугом, сложив руки у подбородка.

– Минхотеп… Что ты сделал, Минхотеп? – тихо сказала она.

И только тогда, увидев свою работу при ярком дневном свете, я понял, что сотворил чудо. Мраморная Юра была живой. Лицо казалось грустным, углы рта были опущены, в них затаилась обида. Это лицо можно было узнать среди тысяч одноликих парадных статуй, потому что только оно жило своей, а не чужой жизнью. Да, это было чудо. И святотатство. Я надеялся найти в глазах Юры признание своей победы, но прочел в них лишь испуг.

– Ты сошел с ума, Минхотеп, – прошептала она.

Открылась дверь, и Юра исчезла.

– Господин, – мрачно сказал тощий Хирам, – мы не можем оставаться здесь.

– Убирайтесь, – приказал я.

Они вышли из мастерской на цыпочках, стараясь не касаться ни одного предмета. Отныне моя душа была предназначена Гатгару. Я знал, что обречен, но расставаться с жизнью мне не хотелось. И я понял, что должен делать. Увидел единственный способ, который мог не только спасти меня, но дать возможность создавать, я уже знал, какое это счастье – лепить людей так, как хочет душа.

Позавтракав плодами, запер дверь мастерской, взял резец и подошел к незаконченной статуе Хафры. Работал до вечера, а когда голод и усталость взяли верх, пошел во дворец в надежде найти Фалеха.

У порога мастерской я натолкнулся на Хирама. Пес, оказывается, стерег меня, как раба

– Мне нужно видеть верховного сановника, – сказал я.

Хирам быстро залопотал, и я с трудом понял из его скороговорки, что Фалех в Меннефере, а завтра Царь царей, божественный Хафра, почтит своим присутствием дворец верховного сановника.

Такая удача мне и не снилась.

– Принеси еды, – потребовал я и вернулся в мастерскую. Отдохнув, взялся за работу и завершил ее лишь поздней ночью.

Утром, выйдя в сад, я увидел, что он полон людей: воинов, сановников, жрецов. Меня окликнул жрец и призвал именем Великого Дома во дворец.

В большом зале стояло царское возвышение. Ахром-Хафра сидел на троне так непринужденно, будто на самом деле занял это место по праву рождения. Его лицо показалось мне более светлым, чем раньше. Приглядевшись, я понял, что это искусно наложенный грим. Рядом с фараоном стояли Фалех и верховный жрец. Нужно было паси, па колени, но я стоял столбом: ноги отказывались сгибаться.

Хафра усмехнулся:

– Ты, я вижу, не вполне оправился после болезни. Только этим я могу объяснить, что моя статуя еще не готова.

– Она готова, о владыка, – сказал я. – Она высечена из мрамора «митт»…

– Мы придем в мастерскую после совета, – кивнул Хафра.

Совет военачальников затянулся, и фараон со свитой появился в мастерской, когда солнце стояло у самой черты горизонта. В свите Кафры не было жрецов, и сам Царь царей выглядел рассерженным. Теперь моя жизнь зависела от случая.

Фараон подошел к своей статуе и не смог сдержать возгласа восхищении. Хлфра был высечен сидящим па тропе. Руки со сжатыми кулаками лежали на коленях. Голова, покрытая царским платком, гордо поднята кверху. Прямой нос, прижатые к голове уши и клиновидная бородка придавали лицу нубийца черты, которые делали фараона уроженцем Кемта!

Хафра бросил на меня один только взгляд, и я понял, что спасен.

– Это я, – коротко сказал Царь царей.

Что ж, это оказалось правдой. С того дня Хафра стал таким, каким был изображен. Дворцовые умельцы изготовили изумительной работы маску, о существовании которой знали очень немногие, а те, кто догадывался, не смели говорить. Все дальнейшие изображения фараона, кто бы ни делал их, были лишь точной копией моей работы. Мной действительно был создан канон. Я не думал об этом, спасая свою жизнь, но так получилось: я, скульптор Минхотеп, сотворил того Хафру, какого тридцать лет знал и любил народ Кемта…

Насмотревшись на собственное изображение, Хафра подошел к статуе Юры. Он стоял перед ней очень долго. Солнце зашло, мастерская погрузилась в полумрак. Хафра громко сказал:

– Девушка прекрасна. Кто она?

– Это скульптура моей дочери Юры, о владыка, – ответил Фалех, – но я нахожу…

– Почему я раньше не видел твоей дочери? – прервал его Хафра. – Ты не приводил ее в мой дворец?

Помолчав, он добавил:

– Мы поговорим о ней позднее, сановник.

Фалех поклонился. Фараон обратился ко мне: