Судьба Дворян Обыкновенных

В голове роились мысли. И вроде должен думать о своей предполагаемой скорой кончине, но мысли упрямо сворачивали в сторону воробушка. Выходить замуж она не захотела, ну-ну...

Я не боялся, что Марика расскажет ей обо мне. Даже если расскажет, хуже не будет. Наоборот, разом разрешиться куча проблем и недоговоренностей...

Громкий испуганный крик пронзил ночь, заставив всех вздрогнуть, и метнуться к фургону Шовихани.

Мы с Ариком сидели ближе всего и, соответственно, подбежали первыми. Массивный с виду цыган оказался на удивление проворным, и первым забрался в фургон, я следом.

Несмотря на кажущийся большим снаружи фургон, места внутри немного, четверым развернуться с трудом. Арик сразу бросился к лежащей на полу Шовихани, а я прижал к себе белую, как полотно и дрожащую, словно осиновый лист девушку.

– Что с ней?
– спросил я цыгана.

– Со... мной... всё... хорошо...
– рывками выплёвывая слова, ответила сама Марика. Её тоже трясло, из носа вновь сочилась кровь, в волосах не осталось ни единой тёмной пряди, на лице застыла маска ужаса, но голос Шовихани был твёрд.
– Арик... помоги подняться.

Пока цыган помогал, в фургон набилось народу, но одно слово Марики и "отряд защитников" с ножами наголо, рассосался.

Шовихани выглядела ожившим трупом, казалось, дунь - упадет замертво. Она с трудом села в своё кресло, рукавом платья отёрла с лица кровь, и совершенно безумными глазами уставилась на меня.

– Марика, сэн фроле, - к женщине склонился Арик, но та лишь отмахнулась.

– Что ты видела, Шовихани?
– успокаивающе поглаживая Лису по плечам, спросил я. Воробушка всё ещё трясло, в эмоциях буря страстей, в "ауре" странные "проплешины", вокруг которых, словно гнездо, свились энергетические каналы. Две, три "проплешины"... всего пять, и они не спешили затягиваться.

"Щупальца" Шовихане так же пострадали. Казалось, на них плеснули жидкого огня: опалённые, скукоженные, безжизненные. И это из-за соприкосновения с "аурой" воробушка?

Марика перевела взгляд с меня на Лису, поджала губы, и отрицательно покачала головой. Ясно, чтобы она ни увидела, мне не скажет.

– Але, вы можете остаться с нами этой ночью, - вместо ответа на вопрос, предложила женщина.

– Спасибо. Но, думаю, не стоит.

Ответ Марику не удивил. Она слабо кивнула, то ли соглашаясь, то ли заранее прощаясь.

– Арик вас проводит. Дождитесь его.

Я кивнул, и вывел Лису на свежий воздух. Цыган остался с Марикой, склонился над ней, и внимательно слушал, периодически кивая.

– Ты как?
– оказавшись на улице в окружении нескольких недружелюбно настроенных цыган, среди которых затесался и похититель моей спутницы, спросил я. Что бы понять их эмоции не нужно быть эмпатом, всё написано крупными буквами на лицах, однако никто не спешил пускать в ход ножи. Все чего-то ждали.

Лиса в ответ лишь всхлипнула и сильнее прижалась ко мне. Не удивлюсь, если найду завтра на себе синяки. Знать бы, что так сильно напугало слабенького воробушка - у меня аж рёбра трещали, когда она обнимала меня.

Через несколько минут на пороге фургона появился Арик, и разразился длинной речью, которая окончилась общим сбором табора перед жилищем Шовихани. Слов я не понимал, но впитывал эмоции, смотрел на лица, и видел траур.

Неужели?

– Арик, Марика?
– спрашиваю, когда подходит цыган. Люди расступаются перед ним, пропускают, мужчины опускают головы, женщины прячут глаза. Несколько цыганок после его распоряжения юркнули в фургон Шовихани, плотно прикрыв за собой дверь.

– До рассвета может не дожить, - глухо отозвался Арик. Он не злился, он не испытывал к нам ненависти, и не обвинял. Он скорбел.

– Она передала что-нибудь?

Я думал, Марика могла сказать напутственные слова, но цыган достал из кармана крошечный камешек, похожий на гальку и вложил в руку Лисе. Девушка отшатнулась, едва не выронила камень, но я сжал её ладошку своей, и благодарно кивнул Арику:

– Спасибо.

– Марика просила проводить вас.

Я снова кивнул, и сотворил "светляка" для освещения тропинки.

Цыган словно знал, куда следует идти. У меня возникло ощущение, что ему и мой "светляк", был не нужен. Не спрашивая дороги, вывел нас через заросли кустарника прямо к задремавшей лошади, склонил голову в вежливом поклоне и пошёл обротано. Лиса всё это время безвольной куклой плелась за мной, даже не реагировала, когда колючки цеплялись за одежду. Зато крепко сжимала в руке подаренный Шовихани камень.

– Арик!
– окрикнул я.

Цыган оглянулся.

– Мы горе принесли. Марика...

– Марика ни в чём тебя не винит, Але. Она выполнила свой долг. Выполни же и ты свой. Береги свою Яле.

(Лиса)

Виктор создал много "светляков", чтобы лошадь не повредила в темноте ноги, и пустил их вперед по дороге. Я сидела в седле недовольно всхрапывающей лошадки, Вик вёл её в поводу, и через каждые две-три минуты оглядывался, и внимательно смотрел мне в лицо. Не знаю, что он хотел там разглядеть. Волновался, наверное. И не безосновательно.

Ехали мы всю ночь, и за это время меня несколько раз рвало. Вначале бутербродами и орехами, которые парень заставил меня съесть, как только мы на несколько километров отъехали от стоянки табора, потом просто желчью.

Чувствовала я себя отвратительно. Но, в любом случае не хуже, чем Шовихани. Несмотря на слова цыгана о том, что Марика не считает нас виноватыми, меня терзало чувство вины. Я до онемевших пальцев сжимала в кулаке переданный цыганкой камешек, и беззвучно плакала.

– Виктор, - тихо позвала я парня. Меня снова мутило, в очередной раз пачкать ни в чём неповинную Снежинку, не хотелось. Виктору уже дважды приходилось чистить её.

– Опять?
– тут же откликнулся парень и не став ждать, когда я отвечу, помог сползти с лошади и указал на подходящий куст, за которым я могла уединиться.

Живот всё ещё подводило, но рвоты больше не было. На память остался лишь горький привкус желчи во рту, которой я смыла водой из фляги, поданной мне Виктором по возвращению на дорогу.

– Вижу тебе лучше?

– Нет, - огрызнулась я. Ещё раз прополоскала рот, сплюнула, и рискнула сделать маленький глоточек воды. Вроде, назад не попросился.

– Перестанешь нервничать, перестанет мутить. И не смотри на меня, как на чудовище.

– А как мне на тебя смотреть, когда ты...

– Имею наглость улыбаться?
– Виктор действительно улыбался, но это его улыбка больше напоминала фарфоровую маску - пустая и безжизненная, и глаза, как две бездушные стекляшки.
– Думаешь, лучше блевать по кустам? Или скулить как побитая собака.

– Вик! Шовихани же...

– Умрёт из-за нас, да, Лис. Возможно, уже умерла. И мы ничего не можем сделать. Не в людских силах тягаться со Смертью. Марика знала, на что идёт, пользуясь своим Даром. Знаешь, сколько ей лет? Я спросил. Ей двадцать шесть, Лис.