Судьба Илюши Барабанова

— Погляди, какой ты красивый.

Илюша засмеялся сквозь слезы, потом вытер мокрые глаза рукавом рубахи и, всхлипывая, стал есть, хотя куски застревали в горле.

— Ничего, пущай… Бог видит слезы сиротские, — мирно говорила бабушка, наливая чай из фыркающего самовара. — Придет конец света, затрубят трубы ангельские: вставайте, живые и мертвые, на Страшный суд! А сироты придут в царство небесное. И господь бог сведет его с матерью и отцом, и будет он жить в вечном блаженстве, радоваться бесконечной загробной жизни.

За окном синел рассвет. Пора было ложиться отдыхать: утром дядя Петя собирался на первомайскую демонстрацию и потихоньку от всех обещал взять с собой Илюшу.

На лежанке было тепло и уютно, пахло овчинным тулупом и соломой от подушки. Всюду в доме стало тихо. Илюша видел, как дедушка Никита на цыпочках, скрипя половицами, прошел в зал и опустился перед иконами на колени. Наверно, он стеснялся при людях молиться, поэтому сейчас крестился истово и горячо. Он шевелил губами, шепча молитвы, и поминутно кланялся. Илюша слышал его жаркий шепот:

— Иже согреших словом, делом и помышлением нашим…

«Иже согреших…» Что означают эти загадочные слова и почему дедушка разговаривает с богом так непонятно?

Лежа с открытыми глазами, Илюша думал. Как странно: оказывается, не только на земле, но и на небе живут люди, только с крыльями, — херувимы, серафимы. Где они там живут? На облаках, что ли? Бабушка сказала, что Илюша сам может стать ангелом и у него тоже вырастут крылья. Илюша терялся: верить пли не верить? Он то пугался, вспоминая рассказы бабушки об ужасах ада, то его душа сладко замирала, будто он и впрямь стал ангелом и шагал в рай в своей пожарной куртке, в дедушкиных сапогах и с крыльями за спиной.

«Воскресе из мертвых…» Это сказано о маме и об отце. Неужели они могут воскреснуть? Бабушка говорит, что для этого надо молиться день и ночь. Да он тыщу дней и столько же ночей готов молиться, лишь бы это была правда!..

Пасхальная ночь заканчивалась тихо, и на душе у Илюши было светло и грустно, а почему, он и сам не знал.

Глава пятая АЗАРОВЫ

Лейся вдаль, наш напев! Мчись кругом! Над миром знамя наше реет И несет клич борьбы, мести гром, Семя грядущего сеет. Оно горит и ярко рдеет. То наша кровь горит огнем, То кровь работников на нем!

1

Азаровы жили в маленьком бревенчатом домике неподалеку от железнодорожных мастерских, где всю жизнь трудился дед Азаровых, а теперь работал отец с сыном Митей.

Эту избушку, что стояла на краю пустыря, друзья в шутку прозвали штабом революции: здесь в дни Октября рабочие обучались военному делу, писали воззвания, мечтали о будущей жизни, за которую шла жестокая битва.

Семью Азаровых любили за сердечность и гостеприимство. Даже старая развесистая груша, что росла под окном, и та пошла в хозяев: обильно дарила плоды всем ребятишкам этой части города.

В двадцатом году Азаровых постигло несчастье: мать, работавшая в механическом цехе, попала в станок, ее измяло, и по пути в больницу она скончалась. С суровым мужеством пережила семья горе. Хозяйкой в доме стала подрастающая дочь-школьница Валя. Ей приходилось воспитывать сестренку Надю, ухаживать за отцом и старшим братом.

В то пасхальное утро, когда Илюша Барабанов, утомленный ночным богослужением, спал в своем темном уголке на Солдатской улице, в доме Азаровых окна уже были распахнуты и во дворе весело звенел рукомойник.

Было первомайское утро — радостный праздник. Валя сбилась с ног: надо было успеть приготовить завтрак, погладить платье для Нади. На стуле висела косоворотка брата — успеть бы пришить пуговицу! Сам Митя, примостившийся на бревнышке под окном, разучивал на медной трубе марш. Он напряженно вглядывался в нотный листок, прилепленный к бочке, надувал щеки и время от времени извлекал из баритона рявкающие звуки. Труба, как удав, обвила его шею и грудь. Баритон оглушал всех в доме, но Митю боялись тревожить.

Музыкальные способности у него обнаружились три дня назад. Кто-то из комсомольцев нашел на чердаке помятые инструменты духового оркестра. Этого было достаточно, чтобы ребята решили удивить всех и выйти на первомайскую демонстрацию со своим собственным оркестром. В ячейке был один музыкант, да и тот играл на балалайке. Но не зря говорится, что желание — половина победы. И комсомольцы объявили штурм: сидели ночи напролет, пугая дикими звуками обывателей, изучали ноты, практиковались в игре.

Хорошо ли, плохо ли, а оркестр создали. Труднее всех пришлось Мите Азарову. Он считал, что, как секретарь ячейки, обязан показывать пример. Марш с трудом одолел, оставалось главное — «Интернационал».

Время подгоняло. Наскоро перекусив, Азаровы разошлись: кто в комсомольскую ячейку, кто в школу, а глава семьи — в губкомпарт: он был ответственным за первомайскую демонстрацию.

2

Уже солнце поднялось и заглянуло в окна Дунаевых. Петр Николаевич осторожно подошел к спящему Илюше и легонько тронул его за плечо:

— Вставай.

— Сейчас, — еще не понимая толком, куда его зовут, отозвался Илюша и стал одеваться.

— Кто там еще? — донесся из спальни сонный голос тети Лизы, и пружины матраца сердито заскрипели.

Дядя Петя не ответил и дал знак Илюше, чтобы и он молчал. Но тетя Лиза строго предупредила:

— Каретниковы в гости придут, не шляйтесь долго.

…На улице развевались над воротами красные флаги.

У заборов зеленела первая травка. Листья на тополях были крохотными, и потому казалось, будто деревья окутаны зеленоватой дымкой. Шумливые скворцы прыгали на ветках, дрались с воробьями за жилье.

Возле церкви Василия Блаженного встретили прислужника Степу. Он выходил из церкви усталый и, как видно, голодный.

— Здравствуйте, Петр Николаевич! Христос воскресе!

— Здравствуй, Степа. Что так поздно из церкви?

— Владыко убираться заставил.

— У всех праздник, а ты работаешь… Идем с нами на демонстрацию.

— Крестная заругает.

— А ты не бойся. Хочешь познакомиться с моим племянником?

Прищурив подслеповатые глаза, Степа поглядел на Илюшу и улыбнулся какой-то доброй мысли.