Судьба-Полынь Книга I

«Прочь! Быстрее, прочь отсюда! Бежать!»

Но тело не слушалось. Оно не принадлежало Ильгару. Воин был беззащитен перед этим пугающим миром, где вместо небесной синевы ослепляло чернотой беззвездное полотно — праматерь всего мрака. Последние капли жизни покидали тело, вырываясь изо рта крохотными облачками пара.

Мир льда и тьмы завертелся волчком перед глазами. Сердце ударилось об ребра в последний раз, и десятник упал лицом в снежную пыль, раскинув в стороны руки.

Явь оказалась хуже кошмара.

Он лежал, уткнувшись лицом в зловонную жижу. Смердело рвотой и кровью. Вонь перебивала даже крепкий запах дыма. Значит, нападение и плен не приснились. Осторожно пошевелился, пытаясь понять, насколько сильно избит — тело отозвалось болью. Спутывающие руки сыромятные ремни врезались в кожу. Накатила тошнота, во рту сделалось солоно. Ильгар уткнулся лбом в землю, но тут же вскинулся вновь, запрещая себе погружаться в беспамятство. Держаться в сознании! Не сдаваться! Встать и сражаться! Поглядим еще: кто кого.

Ублюдки! Жнец зарычал в злом бессилии. Перчатка Рики! Похитители забрали ее вместе со стеганкой и рубахой. Только не перчатка! Пусть берут все, что угодно, кроме нее…

Кое-как развернувшись, огляделся, насколько позволила занемевшая левая сторона лица и заплывший от побоев глаз.

«Лучше бы ослеп совсем…»

Четверо незнакомцев, закутанные в накидки бурого цвета, придавили к земле оглушенного Нура. Пятый разжимал ему зубы кремневым ножом, шестой нес глиняную миску, в которой мерцали раскаленные угли.

Десятник рванул к врагам.

Ноги подломились, без того израненное тело грянулось об землю. Боль в голове вспыхнула с новой силой, став невыносимой. Тогда он пополз на голоса, извиваясь, как змея, не видя ничего, кроме влажной земли, поросшей жухлой травой. Слишком медленно! Вой, огласивший окрестности, быстро сменился бульканьем и хрипами.

Многоголосый смех перекрыл жуткие звуки.

Подобравшись к размытым фигурам на достаточное расстояние, Ильгар рывком воздел себя на ноги и бросился на противников… Сделал два неуверенных шага, накренился и упал на бок.

Смех стал громче.

«Они смеялись не над Нуром, — мелькнула на задворках сознания смутная догадка, — а надо мной…»

Его снова окутала темнота, оставив один на один с ледяным взглядом и сонмом теней.

Грань между бредом, снами и явью истончилась, а потом исчезла окончательно.

Одно проникало в другое, смешивалось с третьим и снова изливалось в первое. Где-то кружил снег, солнце в мгновение ока прокатывалось по чистому небосводу и, под проливным дождем опускалось в океан, наполняя мир шипением и туманом.

Как разбитую мозаику Ильгар пытался собрать осколки воспоминаний воедино.

Вот его ведут через узкую тропку между огромными дубами. Вот осторожно перебираются через изрезанную венами ручьев чащобу. В следующей вспышке воспоминаний он сидел, привалившись спиной к борту долбленки, медленно ползшей по заиленному озеру. Потом находился на освещенной костром поляне, крепко привязанный к дереву.

Десятки картинок кружились крохотными светлячками в темноте сознания, перемешиваясь, разлетаясь и вновь собираясь в кучу.

Дорога казалась бесконечной.

Все это время пленника мучила головная боль, левый глаз оставался незрячим. Десятник не помнил, чтобы его кормили. Лишь заставляли пить отдающую тухлятиной воду, в которой плавали какие-то травы и лепестки. Питье тут же выходило со рвотой. Что произошло с Нуром, он не знал. Скорее всего запытали до смерти.

О побеге не приходилось даже мечтать. Слишком слаб, чтобы ускользнуть от незнакомцев. Да и куда идти? Кругом топи. Даже умелый проводник заплутает, не говоря о чужеземце. Одно успокаивало: убивать его не собирались. Иначе, зачем тащат так долго? Значит, нужен для каких-то целей. А раз так, то не все потеряно, еще может подвернуться шанс улизнуть. Стоит лишь немного поднакопить сил, да разузнать, что нужно этим… он не знал, к кому угодил в плен. Временами грудь сковывал холод, но большую часть времени воин не чувствовал ничего. Разглядеть незнакомцев не получалось — те прятали лица под глубокими капюшонами.

В том, что разведка в топи обречена на провал и из нее не выйдет ничего хорошего, Ильгар уверился с того самого момента, как погиб Нот. Суеверным человеком десятник себя не считал, но еще волхв Карагач говорил, что мир соткан из примет, и кто умеет их читать, сам правит лодкой на реке судьбы. А чем не знак — странная дикая смерть знаменосца от колдовства. Затем черноволосая и ее предостережение. После: необъяснимый, утянувший в другую реальность сон. А теперь перчатка Рики. Она была для него дорогой домой, оберегом удачи. Он обещал вернуть ее. И не сберег. Знаки. Кругом знаки. Вопящие, что выхода нет, никакой надежды не осталось. Против примет не поспоришь, уверял Карагач.

«Поглядим».

«Знаки — предупреждение богов простым смертным»…

Но Ильгар давно наплевал на всех богов. Он сам себе примета.

Близость смерти нагоняла пораженческие мысли и отчаянье, делая его брюзгой, но он не сдался. Устал, обессилел, но не сдался.

Солнце исчезло с небосвода. Здесь всегда царили сумерки, сменявшиеся ночью глухой и темной.

Сил на побег скопить не удавалось. Тело из союзника превратилось в предателя. С каждым днем, лишенный еды и нормального отдыха, десятник слабел, еле дожидался ночевок, чтобы рухнуть на землю и, закутавшись в плащ, уснуть. Кошмары больше не мучили — каждый день был кошмаром. Смертельная усталость вытеснила сны. Вместо них — короткие обрывки черноты, а следом — безжалостные удары ногами или палками, возвещавшие, что рассвело.

Таким и запомнил путешествие по топям: полным боли и усталости.

«Боль и усталость…»

Эти чувства стали единственными на свете. Сколько черных мыслей и безнадежности крылось за ними! Больше ничего не имело значения.

Чем дальше забирались в топи, тем меньше оставалось шансов убежать. В отчаянье десятник попытался уползти в густые заросли папоротника, где журчал ручей. Но, не добравшись до воды, потерял сознание. Пришел в себя от холода и нехватки воздуха. Его столкнули в ручей, и, казалось, целую вечность топили. Он сопротивлялся, молотил руками, разбивая кулаки об устилающие дно камни и корни, лягался и бил локтями, даже укусил одного из мерзавцев за палец. Остервенение, с которым он цеплялся за жизнь, чем-то приглянулось похитителям. Его не стали добивать, вытащили из воды и просто избили до полусмерти. Забвение в этот раз не пришло, и жнец в полной мере ощутил прелести изувеченного тела.

Как только сумел пошевелиться, сам вправил сломанные на левой руке пальцы, смастерил лубок из разорванного плаща и подобранных палок.

Объявилась мелкая крылатая живность. Почему-то спутников лысые мухи и москиты не трогали, вся «ласка» мелких кровопийц доставалась ему.

Однажды десятнику не удалость встать с земли. Проснулся и не смог пошевелиться. Но один из незнакомцев напоил его горячим отваром и втер в десны какой-то кислый порошок. Через десять ударов сердца удивленный жнец встал и пошел. Сначала как деревянная кукла. А через несколько шагов уже скакал по кочкам, огибал бочаги и трясины, даже не подумав убежать или утопиться. Вечером, когда объявили привал, упал, где стоял.