Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

Мясо порезали двумя длинными ножами на куски, и каждому досталось довольно много.

— Соль! — сказал Калачев, недовольно глядя на стол.

— А, забув! — Горошко снова нагнулся к лежанке и достал оттуда жестянку с солью. — О, вот она!

Добрынин держал в руках ложку и думал — как же ею есть мясо?

Наконец он поймал взгляд начальника и робко спросил:

— А вилки нет?

Калачев отрицательно помотал головой.

— Вилка хороша при ненужном обилии пищи, а у нас этого нет, — сказал он. — А вообще мы мясо руками едим, а ложка только для соли.

Подождав, пока мясо поостынет, народный контролер взял кусок в руку, откусил немного и принялся его разжевывать, что оказалось не таким уж легким делом.

— Это медведь? — спросил, держа в руке кусок мяса, но еще не приступив к его поеданию, Дмитрий Ваплахов.

— Нет, — жуя, кратко ответил Горошко.

Ели долго и при этом молчали.

Все больше вопросов возникало у Добрынина. Болели от непривычного напряжения десна и зубы. И становилось жарко, из-за чего народный контролер, опустив недоеденный кусок мяса в миску, встал и снял с себя кожух — теперь он стал ненужным.

Когда доели вареное мясо, вместо чая, к удивлению Добрынина, пили мясной отвар, добавив в него соли. Выпил и он предложенную кружку, и вроде даже понравился ему этот отвар. И десны сразу болеть перестали.

— Ну вот, — протянул, упершись локтями в ящик-стол, начальник экспедиции.

— А вы так и не сказали, куда едете?

— Вообще-то мне в Москву надо бы… — не совсем уверенно произнес Добрынин. — Доложить об одном деле… Я ведь — народный контролер…

Последняя фразавызвала в домике тишину, в которой глаза всех четырех геологов уперлись в сказавшего с новым уважением.

— А как же вы до Москвы? — после паузы спросил Калачев.

— Может, с этим поездом, что к вам идет? — предположил контролер.

— Ну, пока железную проложат, может и год, и два пройти, — сказал на это геолог Храмов.

— А военные здесь рядом есть? — спросил урку-емец.

— Рядом нет, — замотал головой Горошко. — Но связь с ними по рации имеем!

Добрынин задумался. В домике было тихо. И даже в раскаленной печке не слышалось шума огня.

— А мы тут по дороге трех военных похоронили! — сказал вдруг народный контролер.

Геологи проявили интерес к услышанному, и рассказал им Добрынин подробно о происшедшем.

— Надо радировать военным, — сказал Калачев, глядя в упор на Горошко. — Давай, радист, связывайся!

Горошко взял ящичек, на котором сидел за столом, оттащил его к радиостанции и там же на нем устроился. Закрутил какие-то ручки, надел на голову наушники и тут же поднял вверх указательный палец правой руки — чтоб не шумели за спиной.

Потом правая рука его опустилась на клавишу-кнопку, и зазвенел в домике прерывистый писк морзянки.

Через некоторое время Горошко схватил лежащий рядом карандаш и стал записывать точки и черточки в специальной тетради. Вскоре он отвлекся, обернулся и спросил у народного контролера:

— А как ваша фамилия будет, чтоб в Москву передать?

— Добрынин.

Радист кивнул, и снова запипикала морзянка. Наконец Горошко снял наушники, вздохнул тяжело, прогоняя напряжение, и медленно развернулся, оставшись сидеть на ящике, только теперь уже спиной к радиостанции.

— Ну что там? — спросил Калачев.

— Передал все. Про военных и танк они не знают. Не их это танк. Ихний танк, говорят, на месте уже год, потому что поломан. А вообще у них все в порядке, только попросили ваши документы проверить!

Последние слова сопроводил Горошко переводом взгляда на Добрынина, отчего народному контролеру стало обидно — что же это, считанные люди в этой глуши живут, и то такое недоверие!

Достал свой мандат из кармана гимнастерки, протянул его радисту и сказал урку-емцу, чтоб тот свой тоже показал.

— Давайте я посмотрю! — предложил начальник экспедиции, протягивая длинную сильную руку.

Прочитав внимательно оба мандата, он сжал губы, возвратил документы и както странно покачал головой.

— Мне что, мне приказали вот, я поэтому и проверил!.. — заговорил он, и в голосе прозвучало, видимо, несвойственное Калачеву смущение. — Это вам товарищ Тверин мандаты подписывал? Вы его знаете?

— Друзья мы с ним, — признался Добрынин, понимая, что все в порядке. — Когда я в Москву приезжаю, то вместе в Кремле чай пьем.

— Да, я еще спросил про транспорт, — встрял, чтобы договорить, радист Горошко. — Самолета у них нет, и, говорят, до поезда отсюда никак не добраться…

— Та чего, — вдруг махнул рукой хромой Дуев. — Поживите здесь, скоро уж железку проведут, может, через месяц, может, через два, ведь так тебе, Ваня, сказали?

Калачев кивнул.

— Ну месяц-два… можно… — подумал вслух народный контролер. — Только у вас на собачек мяса хватит? Все четверо как-то странно улыбнулись.

— У нас тут кроме мяса и соли вообще никакой еды нет, — признался начальник экспедиции. — Но зато мяса — на полстраны хватит!

— Ваня, может, угостим-то гостей? — недвусмысленно предложил своему начальнику хромой Дуев, проведя рукой по лысине. — Чего уж, ведь месяц-два с нами жить будут, свои ж, русские!

Ваплахов хотел было возразить, что не русский он, а урку-емец, и даже думал было произнести это слово с гордостью, но все-таки промолчал. Не решился отвлечь их на ненужный разговор. А тут ожидалось какое-то «согревание» как выражался знакомый прапорщик в части полковника Иващукина. И хоть было Дмитрию не холодно, но от такого «согревания» он не отказался бы.

— Ну что ж, я и сам думал… — признался Калачев. — Просто было как-то неудобно предложить, ведь товарищ Добрынин — народный контролер…

— Да что там, — теперь уже махнул рукой народный контролер. — Что мы, не люди?..

Храмов из-под своей лежанки достал большую, литров на шесть, кастрюлю с крышкой и осторожно поставил ее на стол-ящик.

Он снял крышку — и тут же завитал по комнате запах странный, кисловатогорький. Видимо, из-за излишне разогретой печки содержимое кастрюли стало испаряться.