Судьба вампира

Постепенно голоса стихали, рыболовы разбредались, заканчивался день. Но наступающая темнота не утомляла глаза менкарского поэта.

— Люций?

Он не сразу откликнулся на зов в тишине. Лишь когда почувствовал, как к нему кто-то приближается сзади, задумчиво сказал «я здесь», но взгляда от колышущейся глади воды не оторвал.

— Вот ты где! — воскликнула миловидная девушка лет двадцати с длинными темными волосами, собранными на затылке в высокую косу.

— А я уж испугалась. Думала, куда ты делся… — она присела рядом с ним.

Любой, кто застал бы его за самолюбованием в данный момент, с уверенностью бы сказал, что более увлеченного нарцисса в жизни не видел.

— Все смотришь? — она качнула головой в сторону озера и коснулась его плеча. — Сегодня дольше, чем обычно.

— Да, — кивком согласился он.

— Здесь так хорошо. Тихо и спокойно. А где Эскудо? — она стала оглядываться по сторонам.

— Эскудо? — наконец он оторвался от воды и посмотрел на девушку. — Он был со мной. А что случилось?

Судя по всему, твой пес потерялся, — непроизвольное пожатие плечами было продолжением ее удивления.

— Потерялся? — парень почувствовал, как ускоряется бег его сердца. — Этого не может быть. Эскудо всегда рядом со мной… — Позови его.

Люций набрал в грудь побольше воздуха и прокричал имя пса. Но на его крик никто не отозвался.

— Надо найти его, — повинуясь резкому движению, ее рука утонула в его ладони, и они пошли по узкой тропинке навстречу ветру.

— Раньше ты так много времени не проводил у озера. С чем это связано, Люций? Ты все еще думаешь о ней?

Понимая озабоченность сестры, он поспешил ее успокоить:

— Мне кажется, когда я смотрю на воду, темнота в моих глазах светлеет. И чем дольше я смотрю, тем светлее она становится.

— А, может, все дело во вдохновении? Это место подходит для него лучше других?

— Так и есть. Только оно на втором месте после моей спальни, — Люций улыбнулся.

— Эскудо! — теперь собаку позвала девушка. — Ума не приложу, куда он мог запропаститься…

— Он вернется, — выразил надежду Люций. — Он всегда возвращается.

Они прошли половину пути до дома, когда он вдруг остановился и сказал.

— Скажи мне, Камелия, я красивый? — в этот миг ей показалось, что он действительно ее видит.

Она посмотрела на него. Тонкие губы, острые скулы, понтийский нос с опущенным кончиком, большие карие глаза, высокий лоб под челкой прямых черных волос. Ничем не примечательная внешность человека, которого легко не заметить в толпе. За годы, прожитые с ним, она настолько привыкла к его лицу, что никогда не задумывалась на тему его привлекательности.

— Все это связано с ней, не так ли?

Он устремил свой взор в небо. И хоть не мог видеть летящих под облаками журавлей, мог слышать их далекие крики.

— Я часто бываю у озера, — сказал он, а она подумала, что таким задумчивым его не видела никогда.

— Иногда люди здесь ловят рыбу. Они разговаривают между собой. Я слышу все эти разговоры. И как ты думаешь, о чем они говорят?

— Не знаю. И о чем же?

— О ней.

— ?

— О ее красоте. О безупречном телосложении и писаном лице.

— Тебе не следует об этом думать.

— Я никогда не видел красоты… — их руки расцепились.

Камелия лишь тяжело вздохнула. Она упорно искала какие-то слова для утешения брата, но ничего не находила. Все они были давно уже сказаны ею, начиная с самого детства и заканчивая нынешними временами. А повторять одно и то же означало лишь неблагодарную игру на тонких струнах и без того израненной души поэта.

— Ты влюбился, — произнесла она с грустью, хотя не представляла себе, как можно влюбиться в человека, ни разу не видя его.

Ее брат всю жизнь жил образами, созданными им самим. Иногда они обретали силу, с которой поэту было трудно справиться. В такие моменты они материализовывались, и их создатель мог с ними разговаривать, рассказывая истории самых разных жизней, в том числе и свою.

А потом Люций писал свои лучшие стихи.

— Только скажи мне не как моя сестра, а как сторонняя наблюдательница.

— Зачем это тебе? — она попыталась поймать его блуждающий взгляд, но безуспешно.

— Ты симпатичный.

— Ты врешь, — из тихого, почти что обреченного в своей тоске, голос его превратился в жесткий укор.

— Нет, совсем нет, — она быстро-быстро замотала головой.

— Я слепой и некрасивый.

— Ну с чего ты взял? Ты себя недооцениваешь, Люций. Но о ней тебе все равно нужно забыть.

— Я знаю, у меня нет шансов на ее взаимность. Да что там говорить, у меня нет шансов даже увидеть ее…

— Даже если бы и были, поверь мне, это бы тебе не помогло. Она птица слишком высокого полета. Одним словом, не пара тебе.

— Я знаю, что нам никогда не суждено быть вместе. Но если бы я хоть на миг имел возможность увидеть ее, хоть краем глаза… Я стал бы самым счастливым человеком на свете! Мои рифмы обрели бы новый, более высокий слог. Они воплотились бы в музыку на моих устах. Вдохновение мое не знало бы границ!

— Это все фантазии. Хотя и в них есть своя прелесть. Представлять себе девушку своей мечты и не знать, как она будет выглядеть на самом деле… Лишь лелеять дивный образ в радужных мечтах. Можно придумать себе всякого…

Но ты не знаешь, как это больно.

— Поверь, Люций, я, как никто другой, хочу тебе лишь счастья. Но жить образами все время нельзя. Тебе надо опуститься с небес на землю. Ты мог бы встретить вполне земную девушку, доступную тебе по статусу и положению. Она бы стала тебе доброй спутницей, а потом, кто знает, может, и женой.

— И она бы смирилась с тем, что я слепой?

— А почему нет?

— Ты лукавишь. Не представляю себе девушку, которая жила бы со слепцом!

— Однако ты мечтаешь о той, которая недоступна тебе, будь ты хоть трижды зрячий.