Судьба всегда звонит дважды

И непонятно, чего в его тоне больше - осуждения или восхищения. Пожалуй, восхищения больше.

– Будешь обзываться - не получишь скидки!

– Ох, Маша, Маша...
– качает он головой. И почему-то совершенно не выглядит смущенным или огорченным. Улыбается так, что она понимает - он пришел к каким-то совершено определенным выводам относительно ее персоны. Она отвечает ему прямым, с вызовом, взглядом. Он улыбается еще шире. Игра началась.

Глава 5. Папа целоваться не велит.

После того, как они следующим днем отсняли пухлячную сессию, Бас отбирает у нее рюкзак с камерой и протягивает Сафонову со словами:

– Возьми с собой. Маша потом у тебя позже заберет.

– А вы?

– А мы своим ходом спустимся, через плато, а потом по ложбине. Прокатимся, снег хороший.

– Эй!
– протестует Мария.

– Я сказал, что поставлю тебе стойку - значит, поставлю!

– Да тебе-то какое дело?!

– Я не могу смотреть на такое безобразие.

– Не можешь - не смотри!

– Давай-давай!
– подталкивает ее в спину. Ребятам, грузящимся в ратрак: - Внизу увидимся!

– Слушай, ты, Сусанин!
– Маша смотрит вслед удаляющемуся ратраку. Наконец, он скрывается из виду и становится тихо... и совсем безлюдно. Только они вдвоем. И горы вокруг.
– А мы твоей милостью не закукуем тут? Вот заблудимся...

– Заблудимся?!
– усмехается "Сусанин".
– Это невозможно. Я в этих горах вырос, каждую елку знаю. Не бойся, прорвемся. Итак, слушай меня...

Он оказался хорошим учителем. Объяснял понятно, показывал доступно. Не орал, был терпелив и щедр на похвалу. И в его объяснениях определенно был прок - она это почувствовала, когда поймала те движения, о которых он ей толковал.

– Ну вот, теперь за тебя не стыдно, - удовлетворенно.

– Знаешь, что?! Вообще-то я и без тебя неплохо каталась!

– Неплохо? Ты себе льстишь, Мария...

– Ну да, конечно! Смотря с кем сравнивать! Если с таким профи, как ты...

– Всегда надо стремиться к самосовершенствованию, - он до безобразия назидателен и самоуверен.

– Да? Вот я на тебя посмотрю с профессиональной камерой в руках! И что ты сможешь сфотографировать!

– А что?!
– с внезапным воодушевлением отвечает он.
– Смотря что снимать... Если тебя... Как ты там говорила вчера - фас, профиль, "ню"... На твое "ню" я определенно согласен! Когда начнем уроки фотодела? Сегодня?

Она молча показывает ему "фак", благо на руках перчатки, не варежки. И уже теперь даже и не знает, что лучше - его спокойное равнодушие или такое... внимание. Это настолько неожиданно... и что-то протестует внутри, не позволяет принять это внимание. Собственная противоречивость и непоследовательность раздражает.

– Ну что, Мария... Давай, отожги по этой полянке. Покажи, чему ты научилась. Порадуй меня... хоть так...

Она отталкивается, вложив в это движение все свое раздражение. И, спустя секунд пять...

– Маш, какого черта ты завалилась под елку?! Ты как там?

Она не отвечает, пыхтит и сопит, пытается выбраться. Кошмар, никакой опоры под ней, только глубокий пушистый снег.

А он стоит над ней и издевательски менторствует:

– Эх, Маруся, Маруся... Под деревьями самый глубокий снег, туда лучше не проваливаться.

– Я уже чувствую, - кряхтит она.

– Ну, ты долго там копаться будешь?

Она со зла дергает ногой, лыжа проваливается еще глубже, стопу больно выворачивает.

– Ай!

– Что там у тебя?!

– Лыжи глубоко ушли! Вытащить не могу! А ногу больно...

Он в одно мгновение выстегивается, падает рядом с ней в снег на колени.

– Не дергайся, я сейчас!
– руки запускает куда-то в глубину снега.
– Упрись мне коленом в руку!

Щелчок, нога освобождается, потом он отщелкивает и вторую лыжу. Маша вытягивает ноги, морщится.

– Как ты?

Неужели беспокоится?

– Нормально. Но лыжи глубоко, придется копать.

– Выкопаем, лыжи - не картошка, - отвечает он задумчиво. Стоит над ней на коленях, сама Маша, как в перине, лежит в пушистом снегу.

– Слушай, ну ты же понимаешь...
– тон его неожиданно нерешителен.
– Что я не могу не воспользоваться... сложившейся ситуацией.

Задирает очки на шлем, поднимет ее очки так же. Теперь видно глаза. Он наклоняет голову, как будто что-то оценивает.

"Сейчас поцелует" - мелькает в голове паническая (какого черта, не сама ли ты этого хотела, Маша?!) мысль. Наклоняется медленно, все так же чуть повернув голову. Когда двое, которые собираются поцеловаться, оба облачены в шлемы и очки, вздернутые на лоб, к этому процессу надо подходить внимательно и не торопясь.

Бас прицелился точно. И когда их губы разделяло уже совсем немного, она резко отвернулась, царапнув оправой своих очков о его.

Он выдыхает ей куда-то мимо губ, обдавая теплым воздухом щеку, ухо, шею.

– Маш, что за детский сад?

– Слезь с меня!

Он чуть отстраняется.

– Маш, но ты же....

– Слезь с меня, ты тяжелый!!!

– Слушай, но ты же... я же тебе... Мне показалось, еще там, в Канаде... что я тебе нравлюсь?..

– Когда кажется - креститься надо! Слезь, я кому сказала!

Он резко садится.

– Все-все!
– даже руки поднимает перед собой в примирительном жесте.
– Извини, дурак, не понял, напридумывал себе всякого. Погорячился, был неправ. Приношу свои извинения!

Встает, протягивает руку, помогает ей выбраться из снежной перины. Потом они вдвоем выкапывают из-под снега лыжи. Маша бросает на него косые взгляды. Он так быстро согласился, что это кажется странным... и обидным! Черт, она сама запуталась - в себе и в нем!