Судьба. Книга 2

— Терпение от пророка, эдже, — сказал Бекмурад-бай, — торопливость от шайтана. Такие дела надо очень осторожно делать, это тебе не овцу зарезать, которая сама голову на яму кладёт!

— Осторожен ты стал, сынок, последнее время, — печально качнула головой Кыныш-бай. — Смотри, как бы недруги осторожность твою за трусость не приняли!

— Не примут! — жёстко усмехнулся Бекмурад-бай. Помолчал и повторил: — Не примут!.. Ждала ты три года — подожди три часа.

Старуха повернулась к сыну. Огонь очага вспыхнул в её глазах зловещим кровавым отблеском.

— Сегодня?..

— Сегодня, — сказал Бекмурад-бай и поднялся.

Аманмурад и Сапар уже ждали его, Аманмурад сильно косил и нервно подёргивал щекой. Сапар мурлыкал что-то нечленораздельное и, натянув рукав халата, правил на нём острый, как бритва, нож. При виде старшего брага, оба уставились на него в ожидании.

— Джовхор? — кивнул Бекмурад-бай на нож.

— Джовхор! — подтвердил Сапар, любовно и нежно касаясь пальцами лезвия.

— А у тебя?

— Тоже! — коротко ответил Аманмурад.

— Это хорошо, — одобрил Бекмурад-бай. — Джовхор — добрый нож, он не гнётся, если попадает в кость, — он режет её… Значит так: вы оба идёте и ждёте около кибитки этой… этой потаскухи. Как только подойдёт Торлы, ты, Сапар, бьёшь его ножом под левую лопатку. Смотри не промахнись! Снизу — вверх! Хорошо, если люди увидят, что удар ему нанесён в спину, понял?

— Понял!

— Ты, Аманмурад, заходишь в кибитку. Потаскуха должна издохнуть от твоей руки. Её надо бить в грудь, под левую сиську. А потом, для верности, можно горло перерезать. Как только покончите, стащите с обоих штаны и бросьте рядом.

— Знаем мы сами, Бекмурад-кака [46] ! — с досадой сказал Сапар. — Зря ты волнуешься и повторяешь всё это. Тебе достаточно сказать: «Идите и сделайте!» — и мы пойдём и сделаем всё сами.

Косоглазый Аманмурад хмуро посмотрел на Сапара, но ничего не сказал.

— Идите! — Бекмурад-бай беззвучно пошевелил губами, творя молитву. — Идите — и пусть поможет нам аллах в этом святом деле!

Когда братья ушли, он постоял немного, засунув ладони за кушак, подумал, что на всякий случай надо бы находиться поблизости, поскольку батрак — парень сильный и смелый, и направился к мазанке Торлы.

46

Кака — папа; обычное обращение к старшему брату.

Торлы ещё не спал — ребятишки его расшалились и он с удовольствием возился с ними на кошме, словно добрый медведь-пестун с несмышлёными медвежатами. Ребятишки визжали от восторга, Торлы рычал и рявкал на них, Курбанджемал в шутку сердилась — и все хохотали.

Как порыв холодного сквозняка тушит светильник, так появление Бекмурад-бая погасило веселье в мазанке батрака. Ребятишки ползком шустрыми ящерицами юркнули под своё дырявое одеяло, повозились там и разом высунули головёнки. Увидев, что чужой человек смотрит на них, спрятались снова и четыре любопытных глаза заблестели в дырках одеяла.

Что-то маленькое, но угласто-колючее шевельнулось в мохнатом сердце Бекмурад-бая. Но он давно привык давить в себе это шевелящееся. Он обвёл взглядом бедную мазанку и сказал:

— В город спешно ехать надо. Иди фаэтон запряги.

— Хорошо, хозяин, — послушно ответил Торлы.

— Сбрую возьми новую с серебряными бляхами. Она в той кибитке, которая за кибиткой Аманмурада стоит.

Торлы и Курбанджемал переглянулись — это была кибитка Узук.

— Старая упряжь ветхая, — с необычной доброжелательностью пояснил Бекмурад-бай. — Если ночью в дороге порвётся — трудно налаживать.

— Понятно, хозяин! — сказал Торлы.

В лице Курбанджемал не было ни кровинки, но сердце билось ровно и голос прозвучал спокойно и деловито:

— Иди… запрягай! Не заставляй ждать уважаемого Бекмурад-бая.

* * *

А несколько раньше, когда вместо ущербной луны, дынным ломтём покачивающейся на волнах пыли, ещё светило закатное солнце, в домик на плотине пришли Клычли и Берды. Сергей спросил, как дела. Оба ответили, что всё в порядке.

— Значит, письмо готово?

— Готово, — подтвердил Клычли. — Такое крепкое письмо написал, что будь у Бекмурада сердце с конскую голову — и то не выдержит! Семь раз подумает теперь, прежде чем за нож ваяться! От имени одного Дурды написал, но имена многих подписал и пальцы дал приложить.

— Где, кстати, сам Дурды?

— Должен подъехать. Они с Оразсолтан-эдже у какого-то родственника гостят.

— Неосторожно парень поступает! — нахмурился Сергей. — Ну, давай своё письмо, Клычли, почитай, а мы послушаем, как ты Бекмурад-бая пугаешь.

Клычли немного смутился.

— Нет письма. Я поторопился, Абадан уже послал. Думал, чем раньше Бекмурад-бай получит его, тем лучше. Абадан к отцу зайдёт, к Аннагельды-уста, а оттуда уже передаст письмо. Я неправильно сделал?

— Ничего, — сказал Сергей, — мы же всё равно заранее договорились, о чём надо писать и как.

Нина расстелила на ковре скатёрку, расставила чайники и пиалы.

— Пейте, друзья, чай, — сказал Сергей. — Пейте и веселитесь, а то Берды наш что-то совсем грустный сидит! Может, он шахиром стал и стихи сочиняет?

Берды не улыбнулся на шутку.

— Ай, что веселиться, братишка Сергей! Когда дрова сырые, огонь не горит. Плохие вести.

— Новое что-нибудь узнал? Так чего ж ты молчишь?

— Кому — старое, кому — новое… Узук в самом деле собираются убить. Вместе с Торлы. Я говорил ей: давай убежим. Спрячемся — никто не разыщет. Не хочет. Ребёнка бросить не могу, говорит. А с ребёнком её не выпустят из дому — следят. И странная она какая-то: уверена, что всё обойдётся. Скажи, может шакал муллой стать?

— Не знаю! — засмеялся Сергей. — По мне, что тот, что другой — разница невелика.

— Не может! И Бекмурад-бай добрым не станет! Он — хуже шакала и воняет, как свинья! От своего не отступится, хоть ты палкой его по голове бей!

— Ударим! — пообещал Сергей. — Придёт время — не палкой, покрепче ударим чем-нибудь!

— Когда оно придёт? Когда у лягушки зубы вырастут? Легче верблюда в кумган запихать, чем твоего времени дождаться!

— Это скорей твоё время, чем моё, друг Берды.