Судьбы и сердца
Шрифт:
Где в Москве достанешь негритенка?
Попросту гример замалевал
Самого обычного ребенка.
— Ну, а губы? Губы? Никогда
Губ таких у наших не бывает!
— Что там губы? Губы — ерунда!
Губы тоже клеем прилепляют.
Галя стала спорить: — Вот и нет! —
А потом подумала: «К чему?
Дома папа. Расскажу ему,
Он-то сыщет правильный ответ».
Все ж у дома робко повздыхала.
Папа скажет: «На дворе уж ночь.
Это где ж ты столько пропадала?
Ну,
Подымаясь лестницей, храбрилась:
«Папа, но ведь я же в первый раз…
Папа, я скажу, у нас сейчас
Вышел спор…» И вдруг остановилась:
Свет в прихожей… Дверь полуоткрыта…
Это в час-то ночи! Ну, дела!
Видно, мама тоже так сердита,
Что в расстройстве дверь не заперла.
В кабинете за портьерой свет.
Папа ждет. Сейчас он глянет строго…
Ну, да будь что будет! И с порога
Девочка шагнула в кабинет.
Дальше было все как в лихорадке…
Нелегко об этом вспоминать!
Папы нет… Все вещи в беспорядке,
Бледная, встревоженная мать.
— Что случилось? — А уж сердце бьется.
Тихий мамин голос: — Ничего…
Тут ошибка, Галя, он вернется,
Просто с кем-то спутали его.
Сам сказал мне: «Завтра же приеду.
Погоди, заране не тужи!
Значит, завтра, ровно в три, к обеду.
И Галинке это же скажи!»
Да ошибся, видно, просчитался!
Мчались дни, тянулась цепь годов,
Но домой не шел, не возвращался
Николай Васильевич Ершов.
* * *
Эх, Андрюшка! В трудные года
Ты не трусил косности людской.
Почему ж ты храбрым был тогда,
А теперь сробел перед бедой?
Что с тобой случилось в самом деле?
Красота… Да в ней ли только суть?
Шрам! Скажи, Андрюша, неужели
Он любовь способен зачеркнуть?
Если б вдруг тебе пришлось вернуться
С фронта без руки или без глаза,
То, клянусь, мне не пришла б ни разу
Мысль, чтобы уйти иль отвернуться.
Говорят: «То женская любовь!»
А мужская разве не такая?
Что за глупость: женская… мужская…
Ведь у нас одни душа и кровь!
Впрочем, дело даже не в крови.
Остывает ведь и сталь кипящая.
Просто есть подобие любви
И любовь — большая, настоящая!
ЧАСТЬ IV
Глава VIII СЫН
1
И вот он — сын! Ножонками суча,
Глядит на мир спокойно и открыто
И клюв у целлулоидного грача
Беззубым ртом сжимает деловито.
Ему всего три месяца, и он
Еще ни дум не знает, ни забот.
Без туч над ним синеет небосвод.
А мир его — еда да крепкий сон…
Но мать
уже до острой боли любитИ то, как сын смешные бровки супит,
И золотой пушистый хохолок,
И жилку, что бежит через висок.
Ей иногда не верится, что он,
Вот этот сверток чуть побольше книжки,
Не выдумка, не сказка и не сон,
А настоящий маленький сынишка!
И смех и грех смотреть, как он порой,
Барахтаясь в короткой рубашонке,
Через себя фонтанчик пустит тонкий,
Подушку всю облив за головой,
Подобных «дел», нескромных и сумбурных,
Немало доведется наблюдать.
В три месяца всех «навыков культурных»
Не в силах человек еще понять.
Да не беда! Вот станет повзрослее
И все постигнет. А пока что сын
Глядит на мать… И нет его роднее!
Ведь он такой для матери один!
2
— Можно к вам, Галина Николавна? —
В дверь пролез заснеженный букет.
За букетом девочка вослед.
— Вы, ребята? Вот как это славно!
Как я рада! Ну, прошу, входите!
Да смелее. Сколько же там вас?
Нина, Лена, два Алеши, Митя…
О, да тут почти что целый класс?!
В платьях, отутюженных заране,
В галстуках, что зорь любых алей,
Вот они уселись на диване
Стайкой красногрудых снегирей.
Староста Петров, как самый главный.
Произнес с торжественным лицом:
— Мы пришли, Галина Николавна,
Рассказать, что мы вас очень ждем.
Двойки есть… Ослабла дисциплина… —
И, смутившись, отошел к окошку.
— Брось! — вскочила черненькая Нина, —
Можно, мы посмотрим на Сережку?
— Он не спит, Галина Николавна?
— Нет, не спит, поближе подойдите.
Только чур: спокойно, не галдите!
— Нет, мы тихо… Ой, какой забавный!
— А глаза большущие какие!
— Карие, совсем не как у вас… —
Ким утешил: — Это так сейчас.
Подрастет — и станут голубые.
— Вот как все предугадали славно!
До чего же, право, мы мудры! —
И, смеясь, Галина Николавна
Потрепала детские вихры.
Нина, розовея смуглой кожей,
Подошла к ней. — Я хочу спросить:
Можно иногда нам приходить
Посидеть и поиграть с Сережей?
Через час — в квартире тишина…
Щебеча, умчались снегирята…
А она стояла у окна,
Вслед им улыбаясь виновато.
Любят, ждут… Нет, эти но солгут!
Взгляд ребячий не привык лукавить.
А она? Давно ль хотела тут
Все забыть, все бросить и оставить…
Думалось: районный городок…
Школа, дом, за окнами картошка,
Из трубы клубящийся дымок.
Книги, труд и маленький Сережка…