Судьбы изменчивые лики

Распахнулась дверь, и приветливая медсестра с милой улыбкой выкатила на середину просторной светлой комнаты коляску, в которой в странной позе расположился Иосиф. Отсутствующий взгляд, отсутствие эмоций, реакции на окружающих. Слова и комментарии были излишни. В полной тишине, обменявшись понимающими взглядами, которые были красноречивее всяких слов, они разошлись в разные стороны. Иосифа увезли, они же с Реббекой поспешили покинуть это заведение по причине полной бесполезности своего присутствия.

Всю дорогу они молчали, но каждый в мыслях наверняка возвращался к одному и тому же вопросу. Когда, на каком этапе произошло то, что произошло? Как могло случиться так, что окруженный вниманием Иосиф вдруг оказался сначала в непотребной среде, с которой никто и никогда из их семьи не соприкасался. А потом этот страшный образ жизни, который по каким-то причинам стал и его образом жизни.

Очень болело сердце. Моисей, чтобы хоть как-то облегчить свое состояние, прикрыл глаза. Одна за другой стали проплывать картины его далекого детства. Как мечтал он, что на исходе своей жизни привезет в родные места Иосифа и Сарру, найдет вместе с ними то место, где когда-то стоял родительский дом, пройдет с годами незабытым маршрутом сначала до «керосинки», куда частенько его посылали родители к добряку керосинщику за бесценным в хозяйстве продуктом, потом до рынка, а там и до свободы рукой подать. Больше всего любил Моисей время, когда зацветали вишни. И именно тогда мечтал привезти в родной городок, далекий уютный Бобруйск, своих внуков. Весь город тогда одевался в бело-розовые одежды, наполнялся светом и необыкновенными горьковато-пьянящими ароматами. Это был город-сад. Именно таким представлял Моисей себе рай, когда повторял главы из Ветхого Завета. Сад-рай, рай-сад, благоухающий, пьянящий. Рай — это цветущий город его детства в далекой, самой красивой стране на земле — Белоруссии. Он всегда, когда подступала грусть или неуютно становилось на душе, вращая в своем кабинете глобус, подолгу останавливал взгляд то на узкой полоске, тонкой линией идущей вдоль моря, земле обетованной, Израиле, то на зеленом отрезке в самом сердце Европы, где была его родная белорусская земля.

Обедали тоже в полном молчании, каждый по-своему переживая увиденное. Как всегда мысли, которые приходили на ум Моисею, озвучила Ребекка: «Нужно поговорить в последний раз с Саррой, объяснить ей всю сложность ситуации».

Спустя несколько дней перед ними предстала Сарра. Даже не верилось, что эта избалованная девица, весь вид которой подчеркивал, что ей позволено все, и есть их Сарра. После пережитого потрясения последних дней Моисей был особенно холоден: «Если Вы, Сарра, не измените свой образ жизни, не продолжите учебу в университете и не вернетесь к заповедям и традициям, согласно которым живут добропорядочные еврейские семьи, вы будете отвергнуты, лишены наследства, а вся собственность, земли, предприятия по причине отсутствия наследников перейдут благотворительным организациям». После сказанного, Моисей пошел прочь. Видеть Сарру, красавицу внучку, которая как две капли воды была похожа на Эмми, переживать очередной душевный стресс он просто не мог. У него больше не осталось на это сил.

Утро началось с привычной поездки за покупками, которые Сарра любила делать, не утруждая себя задумываться над их надобностью. Она всегда приобретала много вещей и без разбору. Скорее ей нравился сам процесс. Ее одолевала скука, и надо было попросту чем-то заниматься. Сарра устраивала такие поездки или от нечего делать, или же для очередного пиара, чтобы снабдить папарацци очередной информацией о светской жизни сильных мира сего и напомнить о том, что она тоже член влиятельного клана. На сей раз, к удивлению водителя и прислуги, они ехали в направлении обычного маркета, излюбленного места среднестатистического американца. Оставив вдалеке лимузин, Сарра, нацепив на нос найденные в забытом барахле очки из ее подросткового детства, закрутив на затылке волосы куксой, пешком направилась к магазину. Слившись с массами, спешащих и неспешащих людей, Сарра блуждала по его необъятным просторам в поисках нужных вещей. Раздражение нарастало. Необходимо было куда-то идти, что-то высматривать, просить, чтобы тебе что-то показали. Тебя никто не приветствовал, к тебе не бежали навстречу, тебе, в конце концов, никто не старался угодить. Кругом еще эта охрана, которая в каждом посетителе видит потенциального вора. Чтобы быстрее покончить с кошмаром, который, казалось, никогда не кончится, Сарра наугад сняла с вешалки какой-то балахон, который, как оказалось в последствии, был костюмом, который она в принципе и хотела приобрести. Из общей корзины вытащила несколько первых попавшихся вещей, какую-то обувь и постаралась как можно быстрее покинуть это заведение. Уже дома, в своей комнате, придя в себя, она, разложив свои обновки, стала трудиться над созданием нового образа, образа той Сарры, которой предстояло всем доказать, что она достойный член достойной семьи.

Последние перед учебой месяцы Сарра провела практически в уединении, много читала, ходила в синагогу, чтила субботу. Поначалу все это тяготило, потом забавляло. Свой новый образ жизни, новый имидж с соответствующими внешними атрибутами она воспринимала как игру, но в какой-то момент Сарра поняла, что ей даже начинает нравиться такая жизнь. Она много внимания уделяет себе, слушает свой внутренний голос. Больше всего ее увлекало состояние, когда она начинала прислушиваться к своей душе. Оказывается, все это время она была в полном разладе с ней. Теперь Сарра свободно философствовала о том, какая она, реальная, настоящая и в чем разница между ней, теперешней и той, какой она была совсем еще недавно. Когда же Сарра нащупывала эту отправную точку к своему естественному состоянию, ей становилось покойно. Ее никто не дергал, не надо было мчаться на очередную вечеринку, и что самое приятное, — изображать энтузиазм, браваду, демонстрировать свою неуемную энергию. Где-то в душе она была даже благодарна случаю, пусть даже и печальному для семьи, который смог вернуть ее в то состояние, которое позволяет быть самой собой. Оказывается — это такое счастье быть тем, кто ты есть на самом деле. Сарра не подходила к телефону, не отвечала на звонки. Со временем дружки и подружки оставили ее в покое, не вдаваясь в подробности происшедших перемен, махнули на нее рукой. Когда же наступило время отправляться в Вашингтон, в родной университет имени почтенного Вашингтона, Сарра внутренне была готова не тосковать по светской жизни, которой жила все эти годы, не отвечать на знаки внимания сильной половины человечества, не реагировать на них. Да и вряд ли это могло случиться теперь. В своем сером костюме-балахоне, который напрочь скрывал красивые формы и стройные ноги, в черных туфлях с закругленными носами, белой блузке под горло, неизменной куксой на затылке и нацепленными на нос круглыми очками, она была классической дурнушкой, смотревшей на свет наивными глазами. Весь ее вид подчеркивал, что никакие плотские желания не могут посещать ее в принципе.

Удовлетворенная своим образом и тем, что в таком виде она ни практически, ни теоретически никому не может быть интересна, Сарра явилась в университет.

Как Сарра теперь напоминает ему Ребекку, ту девочку в круглых очках, сером балахонистом пальто с пелериной, по краям отделанной темно-серым каракулем, и задумчивым сосредоточенным взглядом. Добрая улыбка легла на уставшее лицо Моисея. Опять вспомнились знакомые улочки еврейских кварталов Бобруйска, только теперь уже заснеженные, с узкой протоптанной тропинкой сквозь сугробы. По ней, подхватив полы пальто, каждый день в одно и то же время пробиралась Рива, мужественно, с завидным упорством преодолевая это сложное расстояние, чтобы обязательно выбраться на проезжую часть, а там благополучно продолжить свой маршрут. Позади за ней волочилась огромная синяя сумка для нот на длинных, сплетенных косичкой ручках, в центре которой был изображен огромный скрипичный ключ. Сумка всегда до отказа была набита нотными тетрадками, книгами, и, судя по всему, являлась тяжелой ношей в полном смысле этого слова. Но с каким трепетом она приподнимала эту ношу, чтобы благополучно перетащить через очередной сугроб. Было понятно, как дорого ей все, что находилось в ней и было связано с музыкой — и эти нотные тетрадки, и этот путь туда, где, наверняка, уже звучали дорогие сердцу мелодии, создавались только ей ведомые звуки.

Время бежало неумолимо быстро. В студенческой среде Сарра заняла место, соответствующее ее внешности и образу, — странной особы, правильной отличницы, которую ничего кроме знаний не интересует. С ней охотно дружили все. Девчонки потому, что она никому не могла составить конкуренцию в любовных делах. Ребята — потому, что с ней можно было нормально общаться, не опасаясь за последствия оказаться втянутым в очередную любовную интрижку. Да и была она не такая, как все. С ней можно было поболтать на разные темы, даже раскрыть душу и рассказать о сердечных неудачах. Многих устраивало и то, что Сарра жила одна, хоть и пользовалась общим коридором. Сокурсники это тоже относили на счет ее странности, вовсе не допуская мысли о заботе состоятельных и влиятельных родственников. Поэтому к ней всегда можно было забежать, поплакаться или же поделиться радостью, а потом вернуться обратно в свой мир, сняв тяжесть проблем с души.

Сегодня Сарра никак не могла сосредоточиться. Сначала постоянно забегала Рита, импульсивная красавица, яркая блондинка, всегда эффектно и дорого одетая. Положение своей семьи она эксплуатировала по полной. Сарра уже забыла счет ее любовным похождениям и поклонникам. И какие только тайны не хранили стены этой комнаты по поводу ее интриг! Потом несколько раз заходил Рикки, справлялся о Рите, которая, назначив свидание, благополучно отбыла в другую сторону и с другим парнем. Теперь он сидел перед Саррой и изливал душу. Хотя и поджимали свои проблемы, но и отослать Рикки ей было неудобно. Где-то в потаенных своих мыслях она наталкивалась на эмоцию, не дающую покоя. Присутствие Рикки ей было не безразлично. Вначале нравилось с ним просто общаться, потом — наблюдать за ним, получать удовольствие, глядя на его правильные черты лица, высокий лоб, цвета холодной стали вьющиеся волосы и ярко-синие глаза. «Как можно играть на чувствах такого парня? Как это несправедливо!» — думала Сарра и жалость к его состоянию заставляла вновь и вновь выслушивать его душевные излияния. Со временем круг тем для общения значительно расширился и оно стало просто интересным. А так как Рита частенько меняла свои планы в делах сердечных, этого общения становилось все больше и больше.

Вся студенческая среда бурлила и кипела, жила рождественскими приготовлениями. Намечалась грандиозная вечеринка с участием известных рокеров, фейерверками, обильным застольем и, конечно же, фривольными забавами. Сарра уже который раз ловила себя на мысли, что ей все это абсолютно не интересно и даже безразлично. Очень хотелось уединения, хотелось побыть одной. Но больше всего хотелось в родной Олней, в дом-крепость, где, наверняка, порадовались бы тем переменам, которые произошли с ней, и где своим присутствием она могла бы скрасить тяжелые дни и мысли любимых деда и бабки. Поэтому всякое появление сокурсников вызывало внутреннее раздражение. Рита демонстрировала уже который наряд, и в каждом была все краше и краше. Облачаясь в новые одежды, она взывала к каким-то неведомым силам, чтобы они ей подсказали, какому из поклонников отдать предпочтение. Окончательный вердикт должна вынести Сарра. Но и ее мнение было простой условностью. Выслушав аргументы мудрой сокурсницы о том, что самый приличный из ее окружения — это Рикки, подающий надежды архитектор, который красив, умен и несмотря на молодость уже имеет имя и приличную репутацию, Рита соглашалась со всеми доводами, но поступала наоборот. Последнее время она предпочитала общество Тэдди, модного рок-музыканта, известного тусовщика, напористого громилы с неуемной энергией. Сарре даже не следовало напрягаться, чтобы понять, — излияния Рикки на ближайший вечер ей обеспечены. Этого вовсе не хотелось и не потому, что его общество было неинтересным для нее. Втайне она мечтала, чтобы все те чувства, которые он испытывал к Рите, были обращены к ней. Сарре нравилось, что он может чувствовать и понимать собеседника, может быть участлив, способен сопереживать.

За окном то и дело ночное пространство озарялось разноцветьем праздничных фейерверков. В переливах падающих огней отражалось то лицо Сарры, то горящие глаза Рикки. На мгновение они заливали светом уютную комнату, нарушая ту атмосферу, которая складывается между людьми в момент их душевной близости.

Рикки держал в своих ладонях руки Сары и не спешил выпускать. Нежные, холеные, с красивым узорчатым маникюром, они могли принадлежать очень изысканной, с хорошим вкусом девушке. Это так не вязалось с ее странным видом, необычной одеждой на грани безвкусицы, а скорее нелепицы, что хотелось сбросить ее, заглянуть, что же на самом деле скрывают они, и увидеть Сарру такой, какая она есть. Желание усиливалось еще и от того, что все ее мысли, логика, несомненный интеллект, а самое главное, умение почувствовать душу, увидеть в ней то, что неведомо даже самому себе, явно не вязалось с ее образом дурнушки. Рикки, пожалуй, впервые задумался над тем, что это вовсе не естественное состояние Сарры, а какой-то придуманный, созданный в непонятных целях образ. Но зачем? Все это было так странно и не понятно. Рикки еще больше начал теряться в догадках, когда предложил Сарре поменять стиль одежды, прическу, стать такой, как все, на что она ответила категорическим отказом.

Это и вовсе повергло его в полное смятение. Но больше всего в последнее время Рикки беспокоило его состояние. Их частые встречи с Саррой то по причине отсутствия Риты, или же излияния души по поводу полного ее невнимания вдруг обернулись тем, что он больше начал думать о Сарре, даже строить какие-то планы. Ему хотелось быть с ней рядом. Даже простая болтовня ни о чем нравилась и доставляла удовольствие. Его влекло к ней. Пожалуй, она была первой и единственной, с кем ему хотелось быть откровенным. И главное, она была первой, кто его понимал и кому он доверился.