Судьбы местного значения

С определением источника Витькиного «вдохновения» была засада. На ум ничего не приходило. Ни в лесу, пока по немецким тылам шатались, ни сейчас. Кроме того, стало известно, что такая тетрадка не одна. К такому выводу лейтенант пришел исходя из бесед с представителем особой группы. Капитан ни слова не обмолвился об них, но череда специфических вопросов и уточнений говорила сама за себя. Капитан, кстати, очень воспрял, когда узнал, что Чичерин в совершенстве владеет немецким языком. Посоветовал отдохнуть и набираться сил. Вскоре всю вышедшую группу эвакуируют в Москву.

Чичерин добрел до пруда. Тут аллея плавно огибала крайний корпус госпиталя. У открытого служебного входа стояла пара телег, на которые как раз выносили тела умерших. Лейтенант тяжело вздохнул. Мысли вернулись к погибшим товарищам. Стало тяжело на душе. Даже погано.

Добредя до лавочки, Чичерин присел и прикрыл глаза.

Наша задача не умирать за свою родину, а так сражаться с врагом, чтобы он умирал за свою родину! Так было в тетради написано. И правильно написано. И Чичерин подумал, что можно фразу дополнить — а если придется принять смерть, то так, чтоб врагам тошно стало!

А ведь стало. Витька заряд подорвал. Танку вместе с экипажем хана. Группа при отходе немецких диверсантов на ноль помножила. И при прорыве немцы кровавыми слезами умылись.

Местный особист поведал результаты боя — при прорыве группа уничтожила два противотанковых орудия и до взвода противника. Это что визуально заметить успели. Еще благодаря группе, были вскрыты все огневые рубежи и нанесен артиллеристский удар, в следствии которого потери у немцев приумножились. Так что готовьте, мол, дырочки на гимнастерках. Награды обязательно последуют.

Дырочек даже готовить не надо. Немцы их много наделали. Ордена — это хорошо, но в них ли дело?

— Братишка, закурить не найдется?

Чичерин вынырнул из раздумий и повернулся к ранбольному, с забинтованной от колена до бедра правой ногой и левой рукой. Он опирался на костыль и с надеждой смотрел на Юрия.

— Не курю, извини, — развел руками он.

— Эх-тыж, незадача… — расстроился ранбольной.

Он тяжело вздохнул и опустился на лавку рядом с Чичериным. Бережно пристроил раненую ногу, прислонил костыль и протянул руку.

— Иван Зайцев, — представился он. — Второй стрелковый.

— Юрий Чичерин, — пожал руку лейтенант.

Распространяться о месте службы он не стал. Пусть думает — что хочет. Форма аккуратно сложена и хранится в палате, а гулять в больничном халате вышел. Под халатом исподнее. Руки, ноги, тело ни царапины, лишь повязка на голове. Бинтов на нее не пожалели. На царапину. Пуля впритирку прошла, содрала кожу и все. Ну, отключился на мгновение, ну, мутило потом слегка, зачем такую чалму накручивать? И вообще, по сравнению с остальными, он меньше всех ранений получил. Фингал справа не считается — это пулеметом приложило, когда позади бронетранспортера снаряд разорвался. Этот же MG, упав поперек, обжег шею Голубеву до волдырей. Еще Анатолию прилетело в плечо, чирком и по макушке задело. Тоже с чалмой на голове ходит.

Лукин получил несколько легких ранений, но крови много потерял. Лежит в особой палате для комсостава. Чичерина тоже хотели к нему поместить, но он попросил с бойцами оставить, так сказать для пригляда.

Лейтенант очень обрадовался, увидев в палате Степаненко. Забинтованный с головы до пояса. Сержант был без сознания, и странно сипел, через стальную трубочку на шее, которую нельзя было закрывать, и закрепленная за ними медсестра постоянно её проверяла.

Каково было удивление Чичерина, когда он узнал, что в палату к Лукину положили того бойца, что на носилках группа капитана несла. Вот ведь судьба — госпиталь, эвакуация, больше похожая на побег, долгий путь по лесам и болотам, прорыв через фронт. Весь путь без сознания. Бедняга Маврищев принял на себя все пули и осколки, что пробивали тонкую броню ганомага.

А потом в их палату принесли Абадиева. И Чичерин заплакал. От облегчения и радости. Жив, чертяка! Несмотря ни на что! На спине Умара не было живого места. Он, как и Маврищев, принял на себя, все что летело справа, закрывая маленького Мишу и Марию. Оба кстати целые и невредимые. Мишу в тыл увезли, в детский дом определили, а Маша как член группы теперь сиделкой у Лукина и своего «благоверного».

— Охо-хо…

Чичерин покосился на соседа по лавке. Никак горем своим делится начнет, и не ошибся.

– Намедни хотели ногу отнять, — вздохнул тот тяжко. — Не дал. Режьте, грю, мясо, а ногу не отымайте. Как же без ноги-то? А они мне — коли жить хочешь — терпи и хлоп ватку с эфиром под нос. Все, мыслю, прощевай нога.

– И что? — Юрий покосился на бедолагу. — Нога-то на месте.

Ранбольной конечно же приукрасил, как большинство ранбольных, что рассказывали о своих болячках. Операция была неделю назад, не меньше, иначе бы не ковылял бы так резво по аллее. И да, тема ранений самая популярная среди ранбольных. Но скоро сменится — и про тяжелые бои поведает, и про всякие случаи расскажет. Не первый такой собеседник, что хочет душевные терзания свои излить.

Чичерин слушал болтовню ранбольных спокойно. Терпеливо внимая гореизлияния. Еще на курсах их учили — говорят по собственной воле, не прерывайте, слушайте внимательно, запоминайте, сопоставляйте факты, анализируйте. Сочувствуйте, соглашайтесь. Надо что-то узнать конкретнее — задавайте наводящие вопросы. Подталкивайте к нужной теме мягко, непринужденно. На допросах будьте беспристрастны, давить не надо. Сведения, полученные под страхом или пытками, приведут к оговору или взятию чужой вины на себя, лишь бы все это прекратилось. А результат будет нулевой. Тут не допрос, но все же…

– За то спасибо военврачу, — сообщил радостно Зайцев. — Много лет жизни ему! Не стал ногу отрезать. Взял да какую-то хитрую операцию сделал. Но вот ведь курьез — военврач-то немец!

– Неужели! — в деланном удивлении поднял брови Юрий.

– Точно те говорю! Имя-то у него — Карл, а по батюшке — Генрихович.

– И что? — прищурился Чичерин.

– Как что! — воскликнул Зайцев. — С немцами же воюем.

– С немцами, — согласился лейтенант. — Но военврач наш, советский человек. Он наши жизни спасает. Сутками операции делает. Сколько уже бойцов с того света вытащил! Тебе вон, ногу сохранил. А ты — немец…

– Эт-то да… — и говорливый ранбольной задумчиво умолк.

Про Маевского поведал капитан госбезопасности Маклярский. Конкретно ничего не сказал, только что военврач будет эвакуирован в Москву вместе с группой, и лейтенант решил, что Маевский имеет какое-то отношение к «Фениксу». Возможно, он ошибается и причина в другом. Как же мало фактов для размышлений! Скорей бы вернуться в строй. Надоело ничего не делать.

Шумели под ветром кроны лип. Плясали вокруг солнечные лучики, прорывающиеся сквозь листву. Где-то заиграла гармонь. И гуляющее ранбольные потянулись поближе к гармонисту. Хоть какое-то развлечение. Юрий посмотрел в ту сторону. Вздохнул. Отец тоже на гармони играл, а он не смог научился — ноты и звуки для него что темный лес. Даже петь не умел…