Судебная петля. Секретная история политических процессов на Западе
Шрифт:
Нет прямых доказательств того, что Френсис Трешам написал письмо к Монтиглу, в чем его подозревали Кетсби и Винтер. Однако вместе с тем роль Трешама во многом остается загадочной. Он в течение нескольких дней после ареста Фокса и бегства других заговорщиков оставался в Лондоне и, по некоторым сведениям, даже предлагал свои услуги для поисков беглецов. Хотя Фокс вскоре в своих показаниях под пыткой назвал Трешама среди других участников заговора, правительство в течение четырех дней не давало приказа о его аресте, а он в свою очередь вел себя как человек, не опасавшийся властей. Трешама арестовали только 12 ноября. Его поведение перед раскрытием заговора можно объяснить предположением, что он устно пытался предостеречь Монтигла (и своего другого зятя — католического лорда Стоуртона) от посещения парламента и в ходе разговоров с ним догадался, что правительство знает о заговоре. А может быть, Трешам слишком много знал о роли Монтигла и считал это гарантией своей безопасности. В свою очередь правительство, видимо, также колебалось, арестовывать
При обыске, произведенном в квартире младшего брата Трешама, в которой жил также его личный секретарь, были найдены две копии трактата о двусмысленной манере выражения мыслей. Заголовок одной из копий был переделан рукой Гарнета на «Трактат против лжи и злостного лицемерия». В нем, однако, под видом «ограничения областей», в которых следует применять ложь и лицемерие, давались практические советы, как надлежит их пускать в дело. Френсис Трешам, видимо, вполне следовал советам, содержащимся в этом иезуитском трактате, хотя и отрицал свое знакомство с ним.
Через шесть недель после ареста он был уже больным человеком. В одну из ночей — 23 декабря — он продиктовал своему секретарю письмо к Сесилу, в котором опровергал свои показания о знакомстве с Гарнетом и о том, что знал о посылке Винтера в Испанию, и поручил находившейся тут же жене передать это письмо министру. В ту же ночь Трешам скончался.
Официально его смерть была приписана удушью — «…болезни, которой он был подвержен в течение долгого времени». Однако, поскольку за шесть недель до этого Трешам выглядел вполне здоровым человеком, никто не поверил официальному объяснению. Многие современники считали, что Трешам был отравлен и что это было делом рук Монтигла. Очень вероятно, что Трешам знал о действительной роли Сесила и Монтигла и не делал особого секрета из того, что он обладает такого рода опасными знаниями. Это и решило его судьбу. Сохранилось письмо Уода Сесилу от 23 декабря 1605 г., в котором выражалось беспокойство, что не получено приказа о скорейшем погребении тела — это также могло свидетельствовать о желании скрыть действие яда…
За последние годы вышло немало специальных работ. Авторы некоторых из них придерживаются интерпретации событий 1603–1605 гг., даваемой католиками (см.: Гарнет Г. Гай Фокс. Лондон, 1962; Мэттиас Р. Мятеж в Троицын день. Лондон, 1963; Саймонс Е. Г. Дьявол подвала. Лондон, 1963; Кэрэмен Р. Генри Гарнет. Лондон, 1964, и др.) [219] . Об оживлении интереса к этой теме свидетельствует и переиздание старых книг.
Гипотеза или исторический роман?
219
Garnett H. Guy Fawkes. L., 1962; Simons E. H. The Devil of the Vault. L., 1963; Caraman Ph. Henry Garnet. L., 1964; Parkinson C. N. Gunpowder Treason and Plot. N. Y., 1976.
Как уже убедился читатель, мы следуем мудрому римскому правилу «audiatur et altera pars» — следует выслушать и другую (противную) сторону. А ее доводы в наиболее последовательной (и крайней) форме были изложены в новом труде уже упоминавшегося ученого, члена Иезуитского ордена Ф. Эдвардса «Гай Фокс. Подлинная история порохового заговора?» (Лондон, 1969) [220] . Книга Ф. Эдвардса представляет собой сложный сплав исторической монографии и исторического романа. И конечно, автор вполне сознательно старается сделать возможно более размытыми границы, где кончается пусть тенденциозно выполненная работа историка и начинается полет воображения романиста, затруднить различение того, что в рисуемых им картинах основано на известных фактах, а что — на произвольных домыслах. Читателю предоставляется самому провести такое размежевание между наукой и беллетристикой в расчете, что лишь немногие смогут нли пожелают взяться за это дополнительное исследование, а большинство попросту примет фантазию за живо изложенные результаты научного анализа или, по крайней мере, вполне обоснованные гипотезы.
220
Edwards F. Guy Fawkes. The Real Story of the Gunpowder Plot. L., 1969.
Книга Ф. Эдвардса пестрит ссылками на источники, в том числе и на неопубликованные архивные фонды. Но извлеченные из них данные (некоторые из них несомненно представляют исторический интерес), как правило, вполне укладываются в официальную версию заговора и, следовательно, не могут служить доказательством главного тезиса автора. А этот тезис сводится к тому, что «пороховой заговор» — заранее тщательно спланированная правительственная провокация, а все ее главные участники — прямые агенты первого королевского министра — Роберта Сесила. Обстоятельно сообщая о заговорщиках множество вполне точных сведений биографического характера, иезуитский историк как бы топит в деталях его рассказ о том, как заговорщики поступили на службу к Сесилу, какие
они получали предписания, не опирается на документальную базу, за исключением отдельных достаточно спорных и косвенных свидетельств (о них ниже). Правда, сознавая эти слабости, Эдвардс пытается представить отраженные в источниках действия заговорщиков логически вытекающими из их роли правительственных шпионов.Эдвардс считает, что первоначальный порыв католической контрреформации к началу XVII в. исчерпал себя, что у руководителей «порохового заговора» не было и в помине католического рвения, что по меньшей мере некоторые из них были ренегатами, лишь для видимости объявлявшими себя приверженцами римской церкви, что, следовательно, ими могло руководить только желание услужить правительству, дабы таким путем загладить свое участие в мятеже Эссекса.
Стоит обратить внимание на то, что в 1601 г. будущих руководителей «порохового заговора» отнесли к тем, кто был «оштрафован и оставлен на случай надобности для службы ее величеству». Это была категория лиц, обязанных оплатить какими-то серьезными услугами правительству свою глупость или неосторожность, приведшую их к столкновению с властями.
Френсис Трешам во время мятежа Эссекса был в числе тех, кто держал под арестом прибывших для объяснения в Эссекс-хауз членов Тайного совета. Елизавета была разгневана на Трешама, и попытки спасти его от эшафота были безуспешными. Все же один из друзей семьи, Джон Трокмортон, сумел устроить дело, обратившись к трем важным лицам и использовав «особый инструмент», который некогда уже принес ему благо. Речь идет об обычной взятке, только очень крупной — 2100 ф. ст., которые должны были быть выплачены в течение трех месяцев. «Инструмент» был применен вовремя — в 11 часов вечера был отменен приказ о предании Трешама суду, который на другой день состоялся над главными участниками мятежа.
Среди заговорщиков, прощенных при условии уплаты больших штрафов, были также Роберг Кетсби и Уильям Паркер, позднее ставший лордом Монтиглом. Получили тогда прощение также Джон и Кристофер Райты. Впрочем, в списках прощенных можно найти и лиц вроде Генри Бломли, позднее активно участвовавших в розыске и поимке заговорщиков 1605 г.
Иным был путь Гая Фокса. Его судьба сложилась неудачно. Мать вторично вышла замуж, и небольшая собственность, которую он оставил на родине, была растрачена отчимом. На испанской службе Фокс также не достиг успеха — у него не было покровителя, который смог бы ему помочь хотя бы на первых порах. Приходилось вести полуголодное, необеспеченное существование младшего офицера. Однажды — дело было в сентябре 1599 г. — Фоксу взялся оказать поддержку его кузен, иезуит Каулинг. Но его письма в Рим генералу ордена, а также отцу Парсонсу, в которых рекомендовалось оказать покровительство Фоксу, были перехвачены английской разведкой и попали в Лондон. Фокс, конечно не знавший об этом, мог сделать только один вывод — в Риме остались глухи к его просьбам. В конечном счете, разочаровавшийся и в вере, и в своих испанских хозяевах, Гай должен был, по мнению Эдвардса, завидовать людям, в которых он подозревал шпионов или полушпионов английского правительства. У них не переводились деньги и была надежда вернуться на родину. Таким образом, из факта рекомендации Каулингом своему иезуитскому начальству Фокса как верного человека Ф. Эдвардс делает вывод, что тот был готов пойти на службу к Сесилу [221] .
221
Ibid. P. 47–49.
Томас Винтер тоже должен был испытать разочарование, какое пережил Фокс. Поездка в Мадрид не оправдала ни расчетов на испанскую помощь, ни надежд, которые англичанин, вероятно, связывал с возможной карьерой на службе короля Филиппа III (вступившего на престол после смерти в 1598 г. Филиппа II). Поэтому по возвращении в Англию в начале декабря 1602 г. Винтер был уже готов принять любое сделанное ему предложение.
Иезуитский историк здесь, как и во множестве других случаев, ничего не приводит в подтверждение своих слов. Зато ему кажется, что такое доказательство имеется по крайней мере в отношении Френсиса Трешама. Он публикует письма его отца — Томаса Трешама. Сэр Томас обвинял сына в мотовстве, нечестных поступках, которыми тот опозорил его в глазах короля. Томас Трешам лишь для крепкого словца упрекал сына в шпионстве — а это было самой доподлинной правдой. Интересно отметить, что его младший брат — Уильям — с 1596 г. служил капитаном в эмигрантском полку. В 1599 г. он обратился к английскому послу в Париже Генриху Невилу с просьбой передать королеве его прошение о помиловании. Сесил ответил отказом.
Френснс Трешам, по словам отца, оказывается, поссорил его с их соседом Гейджем. Речь, вероятно, шла о Джоне Гейдже из Сассекса, который явно был правительственным шпионом. Френсис Трешам исполнял роль шпиона, наблюдающего за другим шпионом. Сохранилось письмо Френсиса Трешама к Сесилу, которое звучит как попытка оправдаться перед хозяином — он, Трешам, мод, не сообщил некоторые вещи, которые узнал от Гейджа, полагая, что они и так известны лорду Бэкхерсту, а через него — графу Дорсету, который в свою очередь уведомил об этом лорда Сесила. Возможно, Трешам и многие ему подобные считали службу правительству способом оставаться католиком и вместе с тем не уплачивать таких разорительных штрафов, какие приходилось вносить его отцу за право не принадлежать к англиканской церкви.