Судебная петля. Секретная история политических процессов на Западе
Шрифт:
В конце января Эбер временно перестал служить объектом атак со стороны лидеров дантонистов. Но нападки на него не прекратились. Еще 17 ноября 1793 г. перед Революционным трибуналом предстал один из членов Коммуны, шестидесятилетний Ж. Б. Мишонис. Этот бывший торговец лимонадом занимал важный пост в столичной полиции. Он являлся инспектором тюрем, включая Тампль, где были заключены Людовик XVI и Мария-Антуанетта, и лицом, по служебным обязанностям часто встречавшимся с мэром Пашем, прокурором Коммуны Шометтом и его заместителем Эбером. Одновременно Мишонис поддерживал тайные связи с Батцем и, несомненно, как уже говорилось выше, участвовал в «заговоре гвоздики». Шабо, который в августе 1793 г. сам был членом Комитета общественной безопасности, явно знал о подлинной роли Мишониса, хотя предпочел тогда промолчать. Но он не мог не сказать об этом Робеспьеру при свидании с ним 14 ноября. Еще за месяц до этого, в октябре 1793 г., Мишонис принял участие в очередной попытке похитить королеву. Тогда же он был арестован и вместе с несколькими инспекторами тюрем предстал перед трибуналом. Это произошло по странному совпадению в день ареста Шабо. Следует сразу сказать, что Революционный трибунал оказался исключительно снисходительным к обвиняемым.
Смысл тактики прокурора Фукье-Тенвиля явно сводился к тому, чтобы не бросить тень на администрацию Коммуны. Путем отказа от допроса неудобных свидетелей и других подобных маневров дело было представлено следующим образом: заключенные-роялисты якобы старались, но тщетно установить связи со своими сообщниками на воле, их попытки привлечь на свою сторону лиц, назначенных Коммуной, не удались, тогда арестованные решили скомпрометировать честных слуг закона. Из них только Мишонис, нарушивший, хоть и без злого умысла, свой долг, заслуживает наказания. На основании такого вердикта Революционного трибунала 19 ноября 1793 г. Мишонис был возвращен в тюрьму Ла-Форс, где он содержался и до суда. Служащими этой тюрьмы были супруги Бол, друзья Мишониса, которые, так же как и он, были замешаны в «заговоре гвоздики». Мадам Бол, дожившая до реставрации Бурбонов, сообщила некоторые подробности о заговорах, связанных с планами освобождения Марии-Антуанетты. Однако этот рассказ явно был приноровлен к роялистской легенде, по которой королеву должны были освободить бесстрашные дворяне, преданные слуги монархии, и в которой не было места для тайных сделок с «цареубийцами».
В конце декабря 1793 г. компанию Мишонису составил арестованный наконец и доставленный в тюрьму Ла-Форс Эспаньяк. В начале января 1794 г. к ним присоединились уже знакомые нам Озан и Лежен, позднее добавилось еще несколько лиц. Правда, тем временем Эспаньяк по его просьбе был переведен в тюремную больницу, где он мог свободно принимать посетителей. Из тюрьмы Эспаньяк, Озан, Мишонис пытались разными способами повторить обвинения Шабо против Эбера, надеясь тем самым сыграть на руку дантонистам, от победы которых зависело, как они полагали, их освобождение. Сам Шабо между 24 ноября 1793 и 16 марта 1794 г. написал по меньшей мере 5 писем Дантону, 14 — Робеспьеру, 8 — обоим комитетам, доказывая, что Эбер — агент барона [480] . Стремясь выгородить себя, Шабо в своих показаниях называл все больше имен. Его письма ежедневно доставлялись в Комитет общественной безопасности и после тщательного изучения докладывались Комитету общественного спасения.
480
Bluche F. Danton. P. 403.
Историки еще в прошлом веке начали до сих пор не законченный спор о том, что было правдой, а что ложью в показаниях бывшего капуцина. Иногда, например, Шабо сообщает явно невыгодные ему факты. Так, обвиняя Дантона, он оправдывает поведение Фабра д’Эглантина, хотя в его интересах было бы взвалить на того главную вину за «дело Ост-Индской компании». Находясь в тюрьме Люксембург, Шабо узнал о докладе, сделанном Амаром в Конвенте 16 марта, — это было вскоре после ареста эбертистов. Он имел достаточно политического опыта, чтобы понять — у него теперь нет никаких шансов избежать гильотины. Решив покончить самоубийством, Шабо написал письмо Конвенту — свое завещание, изображая себя в нем стоящим вне «двух сект контрреволюционеров». В этом завещании-исповеди он писал, что Базир участвовал в фальсификации декрета об Ост-Индской компании лишь из чувства дружбы к нему, что Фабр был неповинен в подделке, осуществленной Делоне, и что Эбер оклеветал Фабра по приказу Батца, которому он не мог ни в чем отказать. Можно предположить, что исповедь была еще одной попыткой свести счеты с уже арестованным Эбером и оказать поддержку дантонистам, но что в ней было правдой?
27 вантоза, в 3 часа дня, из камеры Шабо раздались отчаянные крики. Тюремные надзиратели, поспешившие в камеру, нашли заключенного на кровати, бьющегося в конвульсиях. Еще до этого Шабо передал тюремным властям письмо Конвенту и, оставшись один, с возгласом «Да здравствует Республика!» выпил заранее заготовленную отраву. Однако он не выдержал боли и позвал на помощь. Пришедшим тюремщикам он указал на запечатанный конверт с завещанием. Покушавшегося на самоубийство доставили в тюремную больницу, где дали противоядие. Три дня он находился на грани смерти, но выжил — для того только, чтобы погибнуть на гильотине. В отличие от Шабо Делоне, также находившийся в тюрьме Люксембург, избегал обвинений в отношении Эбера, вместе с тем утверждая, что Фабр участвовал в фабрикации подложного декрета о ликвидации Ост-Индской компании.
Чтобы не возвращаться к вопросу об истории с фальсификацией декрета, достаточно сказать, что виновность Делоне, Шабо, Базира и Жюльена из Тулузы в получении взяток от компании вряд ли подлежит сомнению. Обвинение в отношении Фабра, который также был замешан в различных финансовых махинациях, в данном случае не является безусловным. А Матьез считал вину Фабра д’Эглантина доказанной [481] , но этот вывод и поныне оспаривается некоторыми исследователями, считающими, что он был казнен только как дантонист, противник революционного правительства [482] . «Темное дело это обвинение Фабра… — писал один из французских историков. — Был ли он сообщником Делоне, Шабо, Базира и их соучастников? Был ли автором фальшивого декрета о ликвидации Ост-Индской компании, найденного у одного из них? Он был нечист на руку, у него была очень плохая репутация. Все же, по-видимому, выдвинутое против него обвинение, которое послужило причиной его гибели, было необоснованным» [483] .
481
Mathiez A. Un proc`es de corruption sous la Terreur.
482
Houben H. Finance er politique sous la Terreur. La liquidation de la Compagnie des Indes. P., 1832; Eude Af. Une interpr'etation
«non-mathi'ezi-enne» de l’affaire de Compagnie des Indes//Annales Historiques de la R'evolution Francaise. 1981, avril — juin. P. 239–261.483
Janssen J. Camille Desmoulins. Le premier r'epublicain de France. P., 1973. P. 627.
Главное политическое значение «дела Шабо» заключалось в том, что он высказал циркулировавшее среди дантонистов обвинение лидера противостоящей им фракции Эбера в связи с роялистами. К. Демулен писал об Эбере как о «самом безумном из патриотов, если он не является самым хитрым из аристократов» [484] . Демулен был искрение убежден в измене Эбера. В письме к жене от 1 апреля 1794 г., посланном из тюрьмы в ожидании казни, Демулен писал, что вместе с Дантоном он умирает как жертва своего мужества, «ибо мы донесли на двух предателей» [485] . По всей вероятности, под одним из этих «двух предателей» подразумевался Эбер (вторым же мог быть Клоотс или Шометт). Однако искреннее убеждение Демулена в виновности издателя «Отца Дюшена» вполне могло быть и ложным. Надо учитывать, что эти строки написаны уже после казни Эбера.
484
Castelnau J. Le tribunal r'evolutionnaire. P., 1981. P. 172.
485
Цит. по: Ландауэр Г. Письма о французской революции. М., 1925. С. 142.
В Национальном архиве сохранилось немало обличений Эбера. Например, в полицейском отчете за 11 жерминаля 2-го года сообщается: «Это скрытый сторонник монархии». Однако этот отчет, как и письмо Демулена, тоже был составлен через неделю после казни Эбера 4 жерминаля (24 марта 1794 г.) и, возможно, передает слухи, порожденные обвинениями, которые были выдвинуты во время процесса «Отца Дюшена» в Революционном трибунале. В архивах сохранилось письмо Венсена, считающегося эбертистом, Фукье-Тенвилю, в котором утверждалось, что «Эбер получил тысячу экю с целью освободить заключенного, содержавшегося в одной из тюрем Парижа». Венсен узнал это от любовницы Делоне д’Анжера. «Эта женщина имеет доказательства сказанного ею», — говорилось в письме.
Интересно отметить, что среди роялистского подполья и иностранной агентуры существовало убеждение в принадлежности к числу коррумпированных политиков ряда лидеров эбертистской группировки и что они являются игрушкой международных банкиров. Английская шпионка герцогиня Флери писала в своих мемуарах: «Мелкая сошка — Барер, Эбер, Мерлен из Тионвиля, Бадье». Главными же шпионскими фигурами она считала Эспаньяка и Гусмана, «являвшегося чьим-то агентом, только неясно чьим», а среди банкиров, чувствовавших себя превосходно во время террора, «помимо австрийского агента Проли, Бойда и Кера также швейцарца — следовательно, серьезного человека — Перрего» [486] .
486
Coigny A. de. Journal. P. 123; Blanc O. La derni`ere lettre. P. 102.
Отношение к обвинениям в адрес вождей эбертистов во многом определяется тем, насколько те или иные историки считали их выразителями настроений трудящихся масс столицы и какую оценку они давали санкюлотской оппозиции против некоторых сторон политики революционного правительства. В случае безусловно положительной оценки вопрос о возможной виновности Эбера и его единомышленников снимался или считался не заслуживающим особого внимания. Напротив, для тех историков, которые были склонны видеть в эбертистах лишь препятствие для деятельности Робеспьера и его сторонников, отвечавшей, по их мнению, коренным интересам революции, возможная виновность Эбера и других руководителей Клуба кордельеров могла служить лишним доказательством, что они представляли помеху на пути поступательного движения революции.
Характеризуя Эбера, один современный французский историк писал: «Безудержный демагог? Безусловно, в большой степени, и напрасно искать какие-либо идейные приниципы в его журнале» [487] . Оливье делал вывод, что, по всей видимости, «эбертистский клан, изображавший себя в качестве крайне левого крыла республиканцев, чрезвычайно преданного интересам простого народа, действовал если не по приказам, то по меньшей мере при соучастии роялистов и иностранных государств» [488] . Проанализировать обвинения против Эбера попытался французский историк Арно де Летапи в книге «Заговор Батца (1793–1794)» [489] , изданной в 1969 г. в Париже. Исследователи, по мнению этого французского ученого, трактуют изолированно так называемое «дело Ост-Индской компании», вскрывшееся в ноябре 1793 г., процессы эбертистов и дантонистов весной 1794 г., тогда как эти события находились в самой тесной связи. Он считает, что в любом случае действия властей можно объяснить их уверенностью в виновности Эбера, хотя они из политических соображений пытались скрыть материалы, уличающие его в связях с роялистами. Летапи пишет, что он в своей книге не выносит решения о виновности Эбера, однако считает, что Эбером владел какой-то страх, который мог быть вызван нечистой совестью [490] .
487
Ollivier A. Saint-Just… P. 277.
488
Ibid. P. 444.
489
Letapis A. de. Op. cit.
490
Ibid. P. 47.