Судный день

Поэты и ученые, владевшие фарсидским и арабским языками и способные толковать на них книги Фазла, его предшественников и единомышленников, переодетые дервишами, пристав к верблюжьим караванам, которые нескончаемыми вереницами следовали за армией Тимура, проникали в завоеванные страны и, смешавшись с толпами обездоленных и голодных, бродили среди развалин разрушенных городов и сел, подсаживались к кострам, разожженным нередко посреди остова бывшего дома, и заводили долгую и терпеливую беседу, зарождая в озлобленных и отчаявшихся сердцах ростки надежды. И чем далее проникали дервиши-проповедники, тем больше становилось на дорогах нищих Хакков, которые ходили в отрепьях и, не страшась угроз н запретов, выкрикивали: "Анал-Хакк!"

Кроме этих, вечно странствующих дервишей - поэтов и ученых, рыцарей символического меча, в Ширване была еще третья категория мюридов, которые, получив хиргу, возвращались к оседлому образу жизни: в мастерские и лавки при крытых базарах на караванных путях, на пашни, пастбища, села, хутора, зимовья и летовья, и сообразно своим прежним занятиям растили хлеб, возделывали сады, разводили скот и выделывали утварь. Расселившись от Баку и Шемахи до Шеки и Шабрана и от Дербента вдоль моря Хазарского до Мугани, словом, по всей земле, подвластной ширваншаху Ибрагиму, мюриды входили в общины аснафов, сообща пользовались своими доходами, часть которых шла на содержание Меджлисов Совершенных, Фазла и его халифов, и жили мечтой вернуться на исконную свою родину, когда там наконец восторжествует обещанное Фазлом Царство Справедливости, ждали начала восстания Фазла и изгнания тимуридов. Оседлые мюриды и были теми людьми, которые встречали Фазла, вынужденного покинуть свою резиденцию, устраивали на ночлег и укрывали вместе с сопровождавшим его небольшим конным отрядом и постоянно поддерживали связь с ним через гасидов гонцов, которые, в отличие от обычных вестников, обладали исполнительскими полномочиями. Одним из условий посвящения в хуруфиты было "освобождение от страха", и мюриды, не страшась смерти, отважно выходили на дороги, по которым в поисках Фазлуллаха рыскал отборный конный отряд во главе с принцем Гёвхар-шахом, и, преградив путь, просили передать шаху, что случай с шапкой, равно как и с ключом, подстроен врагом, что, преследуя Фазла, шах допускает непоправимую ошибку, что хуруфиты неповинны, и если с Фазлом стрясется беда, то все они, его мюриды, кинут символические мечи и возьмутся за настоящие, в ответ на что принц Гёвхаршах успокаивал их и заверял, что разыскивает шейха Фазлуллаха отнюдь не с целью арестовать его, а дабы, как поручено ему, пригласить ученого пред очи шаха для важного разговора с ним.

Однако тайный друг, известный под именем Амин Махрам, слал совершенно противоположные и весьма тревожные вести. Наследник Мираншах, сообщал Амин Махрам, послал в Шемаху к ширваншаху гонца с требованием немедленно схватить Фазлуллаха и доставить его под охраной в Нахичевань; в противном же случае грозился доказать отцу, эмиру Тимуру, что ширваншах Ибрагим покровительствует злейшему врагу религии шейху Фазлуллаху, подрывая тем самым устои государства; шах же, вознамерившись снять с себя подозрение и доказать свою преданность эмиру Тимуру, решил арестовать Фазлуллаха, дабы самолично предать его повелителю.

Амина Махрама никто не знал в лицо, кроме самого Фазла, сопровождающего отряда и халифов, но в преданности и искренности его не сомневались, ибо еще с тех времен, когда Амин Махрам ведал приемом беженцев из-за Аракса и их устройством, и до последних дней все его сведения неизменно подтверждались. Не кто иной, как Амин Махрам известил в свое время Фазла о том, кто и с какой целью подкинул хуруфитскую шапку на место схватки под Алинджой и вслед за этим разыграл покушение в шахской мечети, дав возможность тем самым Фазлу принять срочные меры и уйти от опасности. Поэтому заверения принца Гёвхаршаха вместо успокоения вносили замешательство и смятение. Мюриды, почитавшие "Джавиданнамэ" Фазла как пятую "Священную книгу", целокупно вобравшую в себя все науки и философские течения, а деревянные, длиною в две пяди символические мечи острее и неотразимее любого другого оружия, тем не менее готовы были сейчас сменить их на подлинные мечи, идти в бой и отдать свои жизни за Фазла.

Ранней весной тысяча триста девяносто четвертого года, спустя год после того как Фазл покинул свою резиденцию в Баку, Амин Махрам прислал весть, широко распространившуюся среди мюридов: шейх Азам объявил официальным указом Фазлуллаха еретиком, а его халифов и мюридов отлученными от религии; шах же, скрепив указ своей печатью, дал право садраддину судить их судом шариата. Амин Махрам предлагал Фазлу с семьей и близкими скрыться в неприступных горах, остальным мюридам - переодеться, попрятать хирги, сняться с мест и рассеяться до наступления лучших времен.

Трезвый совет, несомненно, свидетельствовал о неизменной верности Амина Махрама и его горячем стремлении спасти от суда и казии Фазла и его мюридов. Но тайный друг общался только с халифами Фазла и смутно представлял себе истинное положение мюридов - беженцев из-за Аракса, обретших здесь новую родину, благословлявших Ширван как Страну спасения, а Баку почитавших лучезарным пиром и святым местом. Кроме того, мюриды знали, что покинуть Ширван означало, по сути, отказаться от мечты вернуться на исконную родину. На всех дорогах от Мавераннахра до Карабаха, Нахичевани и Гянджи рыскали на быстроногих верблюдах карательные отряды тимуридов и по первому же доносу дервишей-хабаргиров, толпами прибывающих из Мавераннахра, ставили подозреваемого на колени и без суда сносили ему голову. По сообщениям странствующих мюридов, повсюду за пределами Ширвана, в странах, захваченных Тимуром, царят голод и разруха, сады не плодоносят, пашня не родит хлеба, в Тебризе цена одного батмана зерна подскочила с шестидесяти дирхемов до девяти динар (Динар - сто дирхемов - ред.), в ремесленных кварталах опустели дома, лавки и мастерские, н ремесленный люд, предпочитая гибель голодной смерти, бросается под мечи охраны, сопровождающей сборщиков налогов, которых посылает из Султании наследник Мираншах. Из сообщений явствовало, что, покинув Ширван, мюриды не смогут остаться в пределах Азербайджана и вынуждены будут уйти за рубежи царства Тимура в Рум, арабский Ирак или в Сирию, и тогда запоздает восстание Фазла, зреющее сейчас в умах и сердцах людей, и родина надолго, а может быть, навсегда останется под пятою врага. Вот почему предложение тайного друга не было принято ни Фазлом, ни его мюридами, и после тайного совета во все уголки Ширвана поскакали гонцы, которые везли многократно размноженное на тонкой багдадской бумаге послание.

В послании было написано:

"До нас дошла весть, что почитаемый Хаккоя Сеид Али вернулся из дервишеских странствий и ищет нас в нашей прежней резиденции. Передайте мой отеческий привет дорогому и любимому дервишу и велите, не задерживаясь более в Баку, отправиться в Шемаху. У городских ворот его встретит человек нашего друга Амина Махрама и отведет на тайную квартиру к Юсифу и Махмуду, которые введут его в курс дела. Вместе с ними Сеид Али отправится к высокому минбару, дабы свершить намаз перед Высокоименитым и передать ему наши пожелания. Не приведи бог попасться ему на глаза одному человеку. Передайте Сеиду, что в Шемаху прибыло множество переодетых людей из армии. Некто из сановников Высокоименитого приютил их и укрывает у себя, но где именно, того мои дервиши не могут выяснить бот уже более месяца. Если Сеид попадется им в руки - все погибнет. На случай, если с Сеидом стрясется беда, я поручил Юсифу и Махмуду известить о том Амина Махрама, дабы он свершил намаз перед высоким минбаром и обратился к Высокоименитому с просьбой о содействии. Сеид, однако, должен помнить, что просьба Амина Махрама может быть не услышана. Дела наши приняли такой оборот, что, вопреки моей безграничной любви к дорогому дервишу и горячему желанию видеть его подле себя, я вынужден сознательно бросить его в объятия опасности. Ибо вся моя надежда - на силу его слова и на его намаз. Он один способен вызволить нас из подполья".

Послание не имело ни адреса, ни подписи, но мюриды по прочтении распознавали авторство Фазла и по известным им символам истолковывали письмо. "Хакк" - означало Фазл, "высокий минбар" - шахский трон, "Высокоименитый" сам шах, "один человек" - шейх Азам, "армия" - тимуриды, "свершить намаз" вести тайные переговоры. Из послания следовало, что Фазл не видит иных путей спасения, кроме тайных переговоров вернувшегося из дальних странствий дервиша Сеида Али с шахом.

Мюридам по прочтении письма стало ясно, что Фазлу недолго оставаться в батинитах (Батинит - здесь: подпольщик - ред.) и в ближайшие дни произойдут решающие события, добрый или злой исход которых всецело зависит от воли ширваншаха Ибрагима.

Волнения мюридов, их готовность к восстанию сменились напряженным ожиданием. Все чаяли вести из дворца Гюлистан, сплошной серокаменной громадой высящегося на склоне горы над Шемахой.

2

По свидетельству летописца Шами, за двенадцать лет до описываемых событий, ранней весной тысяча триста восемьдесят второго года в Ширване произошло восстание, свергшее династию Кесранидов и положившее конец персидскому владычеству, но во всей стране один лишь человек не знал и не ведал о нем, и человек этот был Ибрагим.

Распахав на паре быков пашню и притомившись, к полудню он прилег отдохнуть под деревом и заснул. Посланцы восставшего аснафа и земледельцев нашли Ибрагима сладко спящим на голой земле и, не решаясь разбудить, возвели над ним шатер, чтобы солнце не било ему в глаза, и, рассевшись вокруг, стали ждать его пробуждения.

"Надо ж такому быть, - умиленно-радостно перешептывались представители ремесленных общин, - надо ж случиться такому: мы шли на смерть и проливали кровь ради справедливости, а справедливость - вот она, спит и ни о чем таком не ведает. И во сне небось не видит, что шахом стала".

Крестьяне же, глядя на распряженных быков, на соху, на комья земли, приставшие к рукам спящего Ибрагима, плакали от счастья и приговаривали: "Сподобились! Дожили до дня радостного, когда свой брат землепашец на шахский трон сядет!", "И пахарь, стало быть, шахом стать может!", "Взошла над Ширваном звезда счастья!>

По словам летописца, Ибрагим, проснувшись и увидев над головой шатер, а вокруг сидящих в ожидании незнакомых людей, изумлен был несказанно. Представители же посланцев сказали: нам, мол, из истории ведомо, что ты происходишь из славного рода нашего справедливого шаха Манучехра, к тому же ты свой человек, землепашец, знаешь, каково жить и растить детей под кнутом гнета; опять же, на нас, слыхать, Тимурленок походом собирается, и Тохтамыш-хан, слыхать, на земли наши зарится; нам свой родной человек на троне нужен, чтобы цену нам знал, не давил чтобы налогами, от чужеземцев защищал, из числа детей наших единокровных армию надежную собрал для защиты земли нашей от грабежей и побоищ; а посему, хочешь не хочешь, мы всем миром шахом тебя поставили. Вот царский выезд Кесранидов, кони отборные в драгоценной сбруе, зови жену и детей, поедем, садись на шахство.