Судоходство в пролет

Там было высокое креативное начало со сладкой, по утверждению Джулии Робертс, спермой, которое (начало) мне в итоге захотелось навсегда где-нибудь запереть в креативной студии и не выпускать, пока не наступит смертельно опасный спермотоксикоз.

Там было животное начало в лице ебливого доктора (я лично оскорбился за всех докторов), которого переводчик то и дело называл то травматологом, то дерматологом, и было вообще непонятно, когда он работает и как. Создалось впечатление, что он купил свой диплом в переходе метро вместе с больничным листом, под покровом которого и шляется по шалманам.

Этот доктор хотел знать про Джулию Робертс все – где она кончила, с кем, на каком лежаке, в какой позе, сколько раз и какова на вкус сперма творческого начала, о чем и было исправно, через запятую ему доложено послушной Джулией Робертс, в режиме раскаяния и сострадания, от чего звериное докторское начало осатанело и впало в прострацию.

Вообще, партнеры в этом кино менялись местами с удивительной скоростью. Вот они вместе, но вот как будто что-то произошло, чего нам не показали – так, ерунда, месяца полтора миновало, и они уже поменялись местами, и так много раз.

Доктора к концу фильма мне захотелось лишить диплома и высечь, просто так. На Сенной площади, но в Москве нет Сенной площади.

Короче говоря, мир изменился. Еще вчера я не догадывался о существовании в мире такого кино, а сегодня уже знаю наверняка. По сюжету победило животное докторское начало, но по жизни-то – креативное, ибо на выходе образовался фильм.

Шекспир

В продуктовом магазине – шекспир всерьез и надолго.

Кассирша:

– Гамлет, ты чего такой сердитый с утра?

– Да-а… Я когда сердитый, вот так делаю: ррррррррррр. А у нас еще есть мальчик, его Отелло зовут, он двинутый немножко. Он, когда сердится, тоже вот так делает: ррррррррррррррр.

Дядя

Посетил московского дядю. Дядя был на удивление трезвый и даже не с бодуна, хотя какие-то мысли при виде меня в нем закопошились, но были убиты в зародыше.

Тогда его пробило на медицинские истории. Он много лежал в больницах и сохранил отрывочные впечатления. Все истории вроде забавные, но какие-то незавершенные.

Например, про деда, которого сдала в больницу внучка. Сдавая, очень спешила и удалилась почти бегом; никто не понял, с чего бы это, а потом еще больше удивились, когда деда раздели и на нем объявились огромные семейные трусы с резинками на штанинах. Специально подшитыми, чтобы обтягивали ноги. Но потом все разъяснилось – и бегство внучки, и резиночки, потому что дед обделался и с хохотом начал метать дерьмо в стенку.

Там же лежал еще некий армянин по имени, если я правильно уловил, Айрик.

Всех развлекал; однажды пошел в душ и вышел оттуда распаренный весь, с полотенцем, накрученным на голову, как тюрбан.

И пьяный сторож при виде тюрбана немедленно заинтересовался:

– Ты турка?

– Турка, турка.

– А вы, турки, вот так вот молитесь, да? – И сторож сложил руки в благочестивую лодочку.

– Так, так.

– А мы, русские, вот так, – и сторож не вполне метко ударил себя в лоб и в живот. – А выпить у тебя, турка, что-нибудь есть?

– Есть, конечно.

Айрик пошел в палату, вернулся со стаканом одеколона.

– Это что?

– Это наш особый турецкий коньяк.

Сторож выглотал стакан, крякнул, утерся и задыхающимся голосом спросил, нет ли у турки второго стакана турецкого коньяка… Ну и все в таком духе. Ладно. …Под занавес меня нынче все-таки вынесло к Кремлю, в отличие от Венички Ерофеева, а на Курский вокзал не вынесло, и я полюбовался, и на Христа Спасителя поглядел – в общем, отметился. Ночью – домой.

Определение в понятиях

Наполнился впечатлениями, делиться которыми не особенно интересно. Но зато захотелось отвлеченно порассуждать, пообобщать, наметить аналогии и параллели.

Есть такая порода людей, которые предпринимают разного рода действия, и каждый их шаг, взятый отдельно, представляется разумным и житейски осмысленным. Однако при рассмотрении в совокупности и перспективе эти шаги свидетельствуют о вопиющем слабоумии.

И мне давно хочется обозначить это психологическое уродство каким-то очень общим, емким термином, соотнести процесс с медицинской патологией. В сознании, как и в физическом организме, может иметь место хроническое воспаление с хроническими гнойными выделениями. Это одна ситуация, когда речь идет о процессе с окончанием на «-ит». А я все больше сталкиваюсь с похожими, но отличными случаями, когда налицо хроническое перерождение с распадом и образованием полостей, некая наследственная дегенерация. Такие процессы оканчиваются на «-оз».

То есть с окончаниями все понятно, а вот с корнями – беда.

Буду подбирать. Потрачу на это остаток жизни.

Развод по-кировски

Наконец я свободен!

Мне выдали болотную бумагу, поставили в красное чернильную татуировку и попросили двести рублей.

Я-то думал, что все будет куда драматичнее. Чего, помимо разводов, ожидать в пролетарском районе, где выпивки десять точек на триста квадратных метров, да два круглосуточных «Нормана», да прочее круглосуточное, а роллы и суши задыхаются, доживая последние дни?

Мне виделись плачущие дети, рисовались траурные смокинги на молчаливых родственниках и гостях.

Белый десятидверный лимузин, украшенный куклами-трансформерами и матросскими лентами с надписью «Балтика-9».

Потом – поездка к Поцелуеву Мосту, где по преданию я должен был при свидетелях и понятых расцеловать делопроизводительницу загса. Дальше – на Марсово поле и к Медному Всаднику, благодарить их за возможность болотной бумаги.

Весь город-то неспроста на болоте.

Но никаких поцелуев и никакого моста, за исключением вентилятора и кактуса.

Еще там была, если не путаю, бегония – симпатичное растение в бракоразводных стенах. И меня отправили на Марсово поле, а в привычную до простатита сберкассу, где я заплатил двести рублей и еще десять, за распечаточку.

Дура дала мне в подарок лотерейный билет, и десять рублей я-таки отыграл у этих алчных людей.

– Выиграли, что ли? – неприязненно спросили из-под стекла.

Я со змеиной улыбкой зазмеился билетом в окошечко.

Две ноги на трех ногах

Церковь, приход.

На чердаке – чудовищный кавардак.

Батюшка, ломая себе ноги и руки, протискивается сквозь утварь.

– Это что?! Откуда здесь ходунки? Откуда здесь целая гора ходунков? У нас тут целая компания инвалидов, ходить с ходунками треногими? Почему они здесь?

Вбегает жизнерадостная поповна.

– Что это? Что это? Ой, какие милые! На них замечательно наденутся платья!…

Так моя дочка, проезжая мимо кладбища, закричала на кресты: какие лазалки, я хочу по ним покарабкаться!