Судоходство в пролет

Место для памятника

Крепнет и укореняется впечатление: наши правители наворовали уже столько, что им уже больше нечего приобрести, изобретение потребностей не поспевает за обеспеченностью. Поэтому завелись лишние деньги, которые нужно срочно потратить. Примерно так действовали мои предки в эпохи денежных реформ в 47 и 61 году, когда им приходилось скупать разнообразную дрянь, да поскорее.

Я тоже краду! В частности, название для этой записи. У моего почтенного земляка Даниила Гранина.

Я ни секунды не сомневаюсь, что из всех проектов облагораживания моего двора выбрали самый уродливый. Я для себя иного и не жду никогда.

Двор этот, будучи малой родиной, был дорог мне даже в запущенном состоянии. Там я и сам ковырялся в дупле исполинской ивы, которой давно уже, естественно, нет; там и покойная бабка успела посидеть на скамеечке, покачивая коляску с правнучкой. Скамеечка развалилась и испарилась следом за бабушкой, и посадочным местом сделался обширный пень, на котором пировали разные люди. Один раз я даже присоединился к ним, возбуждая в жене, глядевшей на меня из окна, крайнее негодование.

И вообще я похоронил там кота.

Сейчас двор преображается, никаких тебе пней и валтасаровых пиров. Его прямоугольник пересекли крест-накрест две инопланетные дорожки, ограниченные высоким бордюром-поребриком. И он стал похож на почтовый конверт. Это уродство режет глаза, как жизнь, на которой поставили крест. В середине оставлен овал, слишком маленький, чтобы можно было там поставить горку или песочницу. Не знаю, что там можно соорудить – разве что бронзовый бюст.

Очутившись в центре космического заговора, я начинаю догадываться, чей это будет бюст. Я его, слава богу, уже не увижу.

Майский жук, или Вестник несчастья

Это довольно нескромная история о дружбе и вероломстве.

Дело было так: мне исполнилось девятнадцать лет. Я написал на бумажке «Кабакъ», прицепил ее к двери в моей коммунальной квартире и пригласил двух друзей. Мы немножко посидели и пошли в пивной бар, чтобы познакомиться там с порядочными женщинами. Наше желание осуществилось мгновенно. Именно такие женщины там и сидели, а никаких других не было. Но с нами подружились только две синицы, а нам было нужно трех журавлиц. Однако дареному коню в зубы не смотрят, и мы в обнимку отправились ко мне в гости.

Я тогда проживал в двух смежных комнатах; выбрал себе даму и увел ее танцевать под пластинку фирмы «Мелодия», а мои товарищи остались в гостиной, где между ними что-то происходило, чего я не видел. Я был очень занят, но все мои усилия пошли прахом: дама довольно охотно танцевала, но делала вид, что помимо танцев ей не приходит в голову ничего дельного. Пришлось поделиться своими соображениями, которые ее почему-то сильно возмутили, и дама засобиралась обратно в пивной бар.

Однако ее подруга, когда мы перешли в гостиную, уходить наотрез отказалась. Обращаясь к ней перед уходом, моя дама негодующе воскликнула:

– Опять? Опять?

Это прозвучало подозрительно. Но мы были молоды, и думали, что будем жить вечно.

Она ушла, а мы остались. Подруга дамы обнимала моего долговязого приятеля, а тот, что был пониже, крутился рядышком, норовя подсунуться рылом, но его отгоняли. Избранника сильно тошнило, и он поминутно срывался с места, уходил. Тогда эта женщина позволяла маленькому временно заменить длинного, но стоило длинному вернуться, как она пихала маленького в морду и повисала на отблевавшемся. Однако ему вскоре сделалось совсем худо, и он ушел насовсем, окончательно опорожнившись лишь на платформе станции метро «Василеостровская».

Мой маленький друг возликовал, но не тут-то было. Он оставался в аутсайдерах, все внимание дамы вдруг переключилось на меня. Я чувствовал себя превосходно. Вдвоем мы с ней быстренько вытолкали нетерпеливца в спальню, прилегли на диван и погасили свет. Из спальни доносилось невнятное рассерженное бормотание, шаги, какой-то приглушенный стук. Мой приятель был крайне застенчив и хорошо воспитан, ему отчаянно хотелось в туалет, но он не смел нас побеспокоить. Поэтому он помочился из окна пятого этажа, отчетливо выделяясь в ночи силуэтом на фоне освещенного окна – к удовлетворенному хохоту ночных людей, отдыхавших во дворе. Впоследствии соседи приписали этот силуэт мне самому, о чем и доложили моим родителям, из-за чего те сильно огорчились, и мне влетело. Поступок этот истощил терпение моего товарища. Мы с дамой о чем-то доверительно беседовали, когда дверь распахнулась, и он влетел к нам, уподобившись рассвирепевшему вепрю. В кулаке он что-то прятал.

– Нате! – Он подбежал к дивану и метнул нам под одеяло что-то крошечное. – Говорят, что майский жук приносит несчастье!

Мы озадаченно молчали. Мой товарищ скрылся в спальне, заперся и уснул, а я теперь знаю, почему у меня жизнь как не задалась в молодости, так и сейчас такая муторная, что неинтересно рассказывать.

Давно это было.

Либо ружье, либо последний акт

Сновидение, которое не выдержит натиска вульгарного фрейдизма.

Я обзавелся обрезом с очень красивыми автоматными патронами. Вышел на балкон и пальнул в воздух. Пуля описала величественную параболу и шлепнулась во двор, где играли детишки и старушки. Туда же обрушилась гильза. Какая-то въедливая шапокляк мгновенно сориентировалась, подобрала гильзу и пулю и стала осматриваться в поисках источника. Я спустился во двор, прогулялся там немножко с этой бабулей и небрежно объяснил ей, что все это наверняка чепуха. Но она не согласилась и осталась стоять, раздираемая желанием разобраться. Я вернулся домой, выглянул на балкон и увидел, что шапокляк уже сидит на лавочке в окружении милиционеров. Те рассматривают пулю и гильзу и сосредоточенно кивают бабуле. Я озадачился: не пальнуть ли мне в милиционеров? Но отказался от этой мысли и спрятал ружье.

По-моему, все очевидно.

Но мне ближе Юнг. Я думаю, что ружье в данном случае – всего лишь ружье.

Продовольственный секс

Джонатан Кэрролл закладывает в уста героине следующие слова: «Для нас, стариков, еда это секс».

Очень правильно! Именно это и говорили нам психиатры. Я сам об этом не однажды писал, хотя и хуже, конечно, чем Кэрролл. Ну, там о всякой топографической анатомии пищевого и полового центров, атеросклерозе, общем поражении. Как раз по этой причине я и не люблю приходить в мясную очередь, где женское общество стоит и вожделеет, топорщась шубами. Нет, они выбирают не мясо – они выбирают полового партнера.

– А вот мне было отложено… мяско! пока я была в овощном… ага, ага, вот-вот…

– Восемьсот восемьдесят…

Чек выбит, сдача лежит. Но – чу!

– Ой-ой-ой! стойте!… мне еще, на остаточек денюжки!… щас пожарить… я щас пожарю… вон тот! постненький! завалился, ха-ха… вон тот кусочек…

Между прочим, она и не старая вовсе. Да хоть бы и старая. У мужчин такой же атеросклероз, но покупают иначе. В чем тут дело?

Дело в том, что женщины, как и везде, заточены на прием, то есть намерены принимать все это в себя. А мужчины, хотя и примут, настроены на передачу. Так что в пизду и на хуй – это совершенно различные модальности в структуре продовольственных отношений.