Судья (Адвокат-2)

Глазанов попытался было припасть к ногам Челищева, но Сергей сделал шаг назад.

— Снимай дубленку! — Челищеву казалось, что это говорит не он, а какой-то незнакомый человек, а сам он лишь с ужасом наблюдает за происходящим со стороны.

Не переставая выть и не вставая с колен, Глазанов снял дубленку и положил рядом с собой.

— Я обещал не стрелять в тебя и слово свое сдержу: такая мразь, как ты, пули не заслуживает… Ты у нас моржом станешь, а не захочешь — ну что же, придется и мне слово нарушить… Плыви на тот берег! — Сергей стволом показал на озерцо. Вой Глазанова перешел в икоту, а потом он с шумом обделался прямо в штаны. Челищев поднял пистолет.

— Нет, не надо! Я поплыву! — Содрогаясь от рыданий, депутат вошел в черную воду, взвизгнув от холода, обернулся было, но, наткнувшись на немигающий взгляд Сергея, пошатнулся и упал.

Вода накрыла его с головой, но он вынырнул и поплыл, не переставая выть. Самым страшным было то, что по мере его удаления от берега вой не становился тише. За несколько метров до центра пруда Глазанов, видимо, поняв, что не доплывет, повернул обратно, и Сергей, которого колотило так, как будто он сам плыл в ледяном пруду, чуть было не бросился к депутату на помощь. Но в этот момент Валерий Петрович смолк, отчаянно взмахнул сведенными судорогой руками и ушел на дно. Черная вода, на которой лопались и исчезали пузыри, понемногу успокаивалась, вновь превращая ночной пруд в зеркало для выглянувшей из-за туч луны.

Сергей не помнил, сколько он простоял, вглядываясь в воду, не в силах пошевелиться. Наконец он очнулся, походкой пьяного дошел до машины, надев перчатки, достал начатую бутылку джина (в квартире он стер с нее свои отпечатки, а потом дал подержать Глазанову) и вернулся к пруду. Стараясь не смотреть на воду, он положил бутылку рядом с дубленкой депутата и отошел от воды. Челищев еще раз внимательно все осмотрел — никаких следов он не оставил, а даже если и забыл что-то, то начинающаяся поземка быстро все заметет. Он повернулся и пошел к машине, все время убыстряя шаги, — Сергею вдруг стало страшно, казалось, депутат всплывет, длинной рукой схватит его за горло и утащит на темное дно… К машине он почти подбежал, судорожно повернул ключ в замке зажигания и рванул с проклятого места…

У Финляндского вокзала он остановился, купил пачку «Кэмэла» в ночном ларьке и выкурил подряд три сигареты. Челищева бил озноб. Он пытался спрятаться от собственных мыслей, но они настигали его.

«Зачем ты убил его?»

«Он, пусть и неосознанно, участвовал в убийстве родителей. Он — пидор и негодяй, он работал на мафию, он помогал нелюдям, обманывая своих избирателей, то есть народ…»

«Пидор — не преступление, а, скорее, несчастье… К убийству родителей он имел отношение косвенное, его использовали „втемную“. На мафию его работать заставили, сломали и запугали… А что касается обманутого народа — если „мочить“ всех, кто его обманывал и обманывает, то и народу-то в России не станет. Наш народ обманывает себя сам, ему, наверное, не нужна правда… Ты убил, потому что он мог тебя раскрыть… Ты просто зачистил концы…»

Сергей вновь вспомнил плывущего в ледяной воде депутата и еле успел открыть дверцу машины, чтобы не заблевать салон. Продавщица коммерческого ларька, в котором он купил сигареты, что-то, смеясь, сказала своему охраннику и укоризненно покачала головой. Охранник вышел из ларька, подозрительно оглядел машину, но подойти не решился. Сергей вытер рот тыльной стороной ладони и запустил двигатель…

Некоторое время он бесцельно кружил по городу. Хвоста за ним не было и не могло быть, просто Челищев не хотел признаться себе в том, что боится возвращаться в пустую квартиру, откуда увез к черному пруду депутата. Ему казалось, что стоит лишь лечь спать и закрыть глаза, как явится с того света Глазанов, будет протягивать к горлу скрюченные руки… Решение пришло внезапно, когда Сергей посмотрел на часы.

Воронина! Это дело надо тоже успеть сделать сегодня. Челищев напрягся, вспоминая ее адрес: «Улица… Как я тогда в прокуратуру-то возвращался… Мориса Тореза! Так, теперь дом… Дом рядом с булочной, подъезд крайний… Хорошо, этаж… Вроде, пятый… Дверь обита вишневым дерматином, медные заклепки и латунная табличка с номером квартиры».

Была уже глубокая ночь, когда Сергей подъехал к Юлиному дому. Ее квартиру он нашел сразу, словно гончая, взявшая «верхний» след. Воронина, видимо, уже спала, потому что на звонки в дверь долго никто не отвечал. Наконец послышались шаркающие шаги, и знакомый голос, преодолевая зевоту, недовольно спросил:

— Господи, ну кто там еще?

— Записка вам, Юля, срочная, от Николая Степановича, его в Москву вызывают, — ответил Сергей, изменив голос. Юля открыла дверь, забыв, видимо, спросонок золотое правило: на незнакомый голос, и тем более ночью, лучше дверь вообще не открывать, а если открывать, то только с цепочкой… Челищев оттолкнул ее, скользнул в прихожую и быстро запер дверь.

— Привет! Нежданный гость — лучше татарина. Ты одна?

— Одна, — машинально кивнула Юля, и только после этого ее брови поползли вверх от удивления: — Челищев?! Ты что тут делаешь? Ночь уже, мне на работу рано вставать… Воронина куталась в тонкий халатик и говорила приглушенным голосом.

— Ничего, — ответил Сергей, — встанешь. На крайний — опоздаешь, тебе не впервой. Я думаю, Прохоренко тебя простит.

Сергей подталкивал Юлю в кухню, не давая сказать даже слова, лишая ее возможности соображать, собраться с мыслями:

— У меня всего один маленький вопрос; кто тебя заставил тогда переспать со мной и какая была мотивировка?

Юля ойкнула, всплеснула руками, распахнув халатик, под которым ничего не было, и инстинктивно дернулась к телефону, но Сергей левой рукой поймал ее за волосы, заставив выгнуться всем телом, а правой поднес к горлу ствол.

— Быстро, сука, отвечай! Мне терять нечего, я и так уже все знаю, будешь врать и дергаться — ебну на месте!

Юля засучила ногами, забилась, но, встретившись взглядом с глазами Челищева, видимо, что-то поняла или, скорее, почувствовала, потому что вдруг обмякла и прохрипела:

— Прохоренко… Это Прохоренко… Сергей отвел от ее шеи пистолет и толкнул Воронину на табурет.

— Будем считать, что начало у нас хорошее. А теперь давай выкладывай все — спокойно и подробно.

Юля заторможенно кивнула, не сводя завороженного взгляда с ТТ, открыла было рот, но сказать ничего не смогла — у нее началась истерика.

Челищев набрал в чашку воды из-под крана и выплеснул ей в лицо. Воронина ойкнула, всхлипнула еще раз, но постепенно стала приходить в себя.

— Я жду, — Сергей отвернулся, чтобы не смотреть на Юлины груди, вывалившиеся из халатика. Эти груди он гладил и целовал, когда убивали отца и мать…

— На тебя как раз приказ из Москвы пришел подписанный… Прохоренко вызвал меня в кабинет, сказал, что есть задание, которое мне наверняка понравится… Что надо тебя поближе узнать и прощупать, чем ты дышишь… Я удивилась, потому что его не интересовало ничего конкретно… Просто — побыть с тобой, понаблюдать… Сказал, что на работу можно не торопиться, даже лучше задержаться… И никуда тебя от себя не отпускать. А потом уже, когда все узнали, — Юля искоса взглянула на Сергея, — Прохоренко страшно испугался, меня тоже напугал… Сказал, чтоб я все забыла, что произошло трагическое совпадение, к которому никто отношения не имеет… А сам трясся и коньяк хлестал… Сказал, что если я кому-нибудь хоть слово, то меня уже ничто не спасет… Я ничего понять не могла, но очень испугалась…

Челищев закурил и закашлялся — за эти сутки он выкурил столько сигарет, что еще немного, и можно было бы подавать заявку в Книгу рекордов Гиннесса.

— Прохоренко тебя один «инструктировал» или вместе с Никодимовым?

— Один… Они с Ярославом Сергеевичем никогда вдвоем не говорили со мной по делам… Один раз только было — когда на охоту ездили, они сильно напились и сразу вдвоем на меня… Воронина закрыла лицо руками и заплакала. Сергей выругайся.

— А так, значит, они тебя по очереди приходуют?