Суета сует

В комиссии сидел кто-то новый: лысый, сутуловатый, с большим шишковатым носом. К его уху наклонились, зашептали. Он поморщился, забарабанил пальцами по бумагам.

— Ну-ну, Лукьянин, что вы приготовили? — Лысый мягко выговаривал «л» и у него получалось: «Вукьянин», «приготовиви».

— «Полтава». Отрывок.

Лысый — «Видно, старший», — подумал Лукьянин — повернул голову к девушке справа. Та приподнялась.

— Вы лучше вчерашнее.

— Хорошо, — согласился Александр и, твердо глядя в лоб старшему в комиссии, отчеканил про старика и корову.

Лысый на мгновенье вонзил в него острый цепкий взгляд, но тут же погасил его, полуприкрыв глаза веками… Девушка краснела, кусала губы, ерзала.

— Прозу, пожалуйста, — попросила она.

Саша прочитал монолог Мелехова. Прочитал, лишь бы отделаться — монотонно и скороговоркой.

Лысый, упершись локтями в стол, положил подбородок на кулаки и равнодушно смотрел перед собой. Только один раз, словно нехотя, перевел взгляд на Лукьянина и снова отвел глаза… Александр закончил.

— Поете? — спросил главный.

— Пою, — с вызовом тряхнул чубом Александр.

— Спойте.

— А чего?

— Все, что угодно.

Седенькая старушка на цыпочках подошла к роялю, спросила шепотом:

— Что будете исполнять?

— «По диким степям Забайкалья».

Старушка сделала суровое лицо и бурно заиграла.

Лукьянин, не отрывая глаз от главного, громко попросил:

— Вы, пожалуйста, подождите. Я под пианино не умею. Сбивать будете.

Старушка смутилась, оборвала игру.

Тучный член комиссии, сидевший за столом с краю, фыркнул, достал платок, торопливо сделал вид, что вытирает лицо, и вышел.

Лукьянин откашлялся, переступил с ноги на ногу, набрал в легкие воздуху, отчего грудь выпятилась и фланелевка плотно обтянула ее. Взял ноту — жалобную и чуть дрожащую. Потом голос набрал силу, захватил всю аудиторию. Свободно и легко, на полном дыхании, поведал он историю о бродяге и его матери, об их печальной встрече. Пел Саша хорошо, это он знал, и пел с удовольствием.

— И пляшете? — поинтересовался лысый, когда песня кончилась.

— Могу, — Саша сделал отрешенный вид, зачастил в чечетке.

— Хорошо, хорошо, — отмахнулся лысый. — А вот покажи-ка мне, как ты выберешь арбуз, разрежешь и съешь один ломтик.

Лукьянин усмехнулся, выбрал из воображаемой кучи воображаемый же арбуз, потискал его. Сделал вид, что достал нож, разрезал арбуз, вынул ломтик и добросовестно изобразил, как ест его, не забывая сплевывать невидимые косточки в ладонь. В комиссии заулыбались.

— Ну, хорошо, идите, — сказал главный. — Только отчего это вы, батенька, сердитый такой, а? — Вопросительно посмотрел на Лукьянина. — Там настропалили?.. — ткнул рукой в сторону двери. — Ладно, идите, идите. Спасибо.

Саша вышел. Его окружили.

— Ну что?

— «Спасибо. Идите».

— Завал! — авторитетно заверил красивый мальчик и осторожно, мизинчиком, почесал голову. — По Щукинскому знаю.

— Жаль, — Божко, который стоял рядом, с сочувствием посмотрел на Лукьянина. — Пел ты классно.

Дверь приоткрылась, выскользнула девушка из комиссии — красная, счастливая.

— Лукьянин, на третий тур не приходите, — торопливым шепотом выдохнула она. — Готовьтесь к экзаменам. Смотрите, не дай бог завалите, — закатила испуганно глаза и сдвинула перед лицом розовые ладошки. — И не забудьте — послезавтра кинопробы, проверка на фотогеничность.

— Подождите, — Саша схватил ее за руку, когда она хотела уже скрыться за дверью. — А этот кто? — очертил рукой на голове лысину.

— Не знаете?! — ужаснулась девушка и даже побледнела.

…Божко улыбнулся, вспомнив и себя, и Лукьянина в те далекие абитуриентские дни — молодых, наивных, самоуверенных, — и не заметил, как подошел Александр. Тот был не один. Рядом с Лукьяниным важно вышагивал коротышка Карманов со своей знаменитой «фернанделевской» улыбкой на лице, улыбкой, сделавшей его, не имеющего специального образования, непременным участником любой кинокомедии.

— Будь здоров, Всеволод, — не глядя на него, протянул руку Карманову Лукьянин. — Меня ждут, — кивнул на Божко.

— Тоже киношник? — Карманов бесцеремонно принялся рассматривать Виктора. Представился: — Карманов, киноактер.

— Неужели? — вежливо удивился Божко и зевнул. — Не видел вас ни в одном фильме.

Лучезарная кармановская улыбка потускнела было, но тут же вновь засияла во всем великолепии тридцати двух огромных зубов.

— Шутите, — снисходительно решил Карманов. — Ну, пока, — и пошел, торжественный, кажущийся сам себе скромным и обаятельным.

— Поедем на другом автобусе, — попросил Лукьянин. — Не хочу с ним ехать.

— Подождем. Я такси вызвал.

Девочки-школьницы на остановке зашушукались, заволновались, когда подошел Карманов. Он сделал вид, будто не заметил этого, скромненько пристроился в очередь за ними. Когда подошел автобус, девочки покраснели, пропустили актера вперед. Тот почти правдоподобно изобразил смущение, прижал руки к груди и озарил своим легендарным оскалом зардевшихся поклонниц.

— Звезда, — усмехнулся Лукьянин. — Завтра у этих глупышек только и разговору будет с подружками: «Ах, мы видели живого Карманова! Ах, ах!» А осенью они, дурочки, попрутся за славой во ВГИК. И дай бог, чтобы не поступили… Ты никогда не задумывался, сколько одна Москва выпускает актеров и сколько ими становятся? А где остальные? — Он повернулся к Божко.

Виктор снисходительно глядел на него сквозь черные стекла очков. Александр увидел его лицо, отвернулся. Посмотрел скучающе вдаль.

— Ты хотел поговорить со мной?

— Ну что ты… — Божко помялся. — Хотя. Как тебе нравится роль?

— Ты уже спрашивал, — равнодушно ответил Лукьянин.

— Это было давно. А сейчас, после доработки?

— Роль как роль, — Лукьянин прикрыл ладонью сдерживаемый зевок.

— Хороший комплимент автору, — Божко принужденно засмеялся. — Что ж ты не отказался?