Суфлер

Видя искреннее горе сидевшего рядом с ней человека, Александра все острее ощущала мерзость своей лжи. Но как было сказать правду в этой ситуации? Как признаться, что она пришла исключительно из личных соображений, поделиться опасениями, которых даже не может сформулировать толком? Попросить помощи и совета у женщины, измученной недельной болезнью, может быть, близкой к агонии?

– А Эрделя вы знаете?

Ей показалось, что знакомое имя прозвучало у нее в спутанных мыслях, а не наяву. Испуганно дернувшись, она в упор посмотрела на мужчину. Тот повторил:

– Эрделя? Евгения Игоревича?

– Знала… Знаю… – поправилась она тут же, поймав себя на том, что упомянула о старом знакомом в прошедшем времени.

– Он жив еще?

Повисла пауза. Мужчина смотрел исподлобья, как бык на бойне, ожидающий удара. Александра опустила глаза, чтобы он не прочитал в них страха. Она не понимала, отчего ее вдруг затопил прилив опустошающего ужаса, такой силы, что женщина внезапно лишилась дара речи. Как будто что-то невидимо появилось на этой странной кухне и встало рядом, подслушивая их разговор. Больше всего ее ужаснуло то, что и Валерий задал вопрос еле слышно, будто боясь, что их подслушивают. Наваждение продолжалось краткий миг, короче секунды. Потом все стало по-прежнему.

– Жив, – ответила Александра, глубоко вздохнув, ощущая мучительный, колющий жар в затылке. – Вы знаете, что он в больнице со вчерашнего дня?

Валерий молча кивнул.

– Евгений Игоревич сам вам позвонил? Ему вчера было так плохо, что он не смог поговорить со мной…

– Нас известили, – скупо бросил мужчина.

Он взглянул на часы, висевшие над столом, – прекрасные флотские часы, в круглом корпусе из полированного красного дерева, с медным циферблатом и увеличительным стеклом. Александра давно уже отметила их взглядом, дивясь про себя, что такая ценная вещь начала прошлого века, в отличной сохранности и рабочем состоянии, содержится как бы между прочим, на тесной кухоньке. Здесь тоже виделось нечто безалаберное, равнодушное.

– Пора давать лекарство, – со вздохом сказал Валерий, поднимаясь из-за стола. – Войдем вместе. Помните – ни слова про смерть Воронова! А про Эрделя скажите, что ему лучше.

– Это даже не будет неправдой, – произнесла женщина, также поднимаясь. – Он совсем неплохо выглядел.

– Кого вы хотите обмануть? – Валерий стоял почти вплотную к ней, она видела даже кровавые прожилки на белках глаз, следы бессонницы. – Воронов умер, и если кто-то из двоих оставшихся выживет, это вряд ли будет наша мать!

– Почему вы так говорите?! – в ужасе воскликнула Александра.

– Потому что эти проклятые старые олухи натворили беды!

Внезапно замолчав, Валерий смотрел на нее невидящим, остановившимся взглядом. У художницы вдруг возникло чувство, что он разговаривает вовсе не с ней, а с тем самым невидимым и неслышным существом, присутствие которого она ощутила на какой-то краткий миг. Это был страх, даже не материализовавшийся в некий объект и оттого еще более пугающий. В призраков Александра не верила, если при ней рассказывали подобные истории, выслушивала их с чувством неловкости – как можно опуститься до таких глупостей! Но если бы ее спросили, точно ли она убеждена в том, что на этот раз с ней просто сыграло шутку воображение, Александра не нашлась бы с ответом.

– О чем вы? – осторожно спросила женщина. – Что они сделали? Почему они все заболели?

– Это старая история. – Валерий вдруг очнулся и преувеличенно торопливо направился к двери. – Уже неважно.

Александра тем не менее была слегка обнадежена тем, что он невольно заговорил на «запретную» тему. «Быть может, мне удастся вывести его на откровенный разговор! – думала она, следуя за хозяином по узкому темному коридору, в конце которого слабо светилась застекленная дверь. – Ему явно хочется с кем-то поделиться, и почему бы мне не стать этим благодарным слушателем?»

Валерий приотворил дверь и, заглянув, обернулся:

– Уже не спит. Подождите.

Стоя в тени, Александра из-за дверного косяка наблюдала, как мужчина подошел к постели. Одеяло, которым была укрыта больная, едва шевельнулось, когда сын склонился над матерью:

– Ну как? Давай лекарство принимать.

Та ответила что-то очень тихо, так что Александра не расслышала.

– Все равно принимать надо! – настойчиво повторил сын. – Ничего, что пока не помогает, нужно время… А еще бы лучше, мам, в больницу!

Ответа на этот раз не последовало. Александра следила за тем, как Валерий, стоя у стола, набрал в горсть несколько таблеток из разных пузырьков и блистеров, сверился с бумажкой, на которой, по всей вероятности, был записан порядок их приема, налил воды из стоявшего на старинном буфете графина. Со сдвинутыми бровями, суровый и сосредоточенный, он был олицетворением заботы. Александре, украдкой разглядывавшей его, вдруг показалось красивым это, в общем, заурядное лицо. «Вот то, о чем мне все время говорит мама… Семьи у меня нет, детей никогда не будет. Она все твердит, что мне в старости некому будет стакан воды подать… Ну и что, отвечаю, разве я сама не дотянусь? Это все пока шутки… Но может настать такой день, что и не дотянусь… И не будет у меня рядом сына. Но второй-то? Даже не показывается. Неужели все еще в подъезде торчит?»

Преодолев слабое сопротивление, которое пыталась оказать строптивая больная, Валерий все же настоял на своем, и таблетки были приняты. Ставя на стол опустевший стакан, мужчина нарочито небрежно произнес, явно стараясь как можно меньше взбудоражить мать:

– К тебе тут человек пришел на минутку.

– Кто? От кого? – На этот раз Александра расслышала голос лежавшей в постели женщины. Он был слабым, ломким, как хруст растираемого между ладонями сухого листа.

– От Эрделя.

Художница вздрогнула. На миг ей показалось, что Валерий обладает способностью читать мысли: ведь он назвал имя, которое она надеялась утаить, спрятав его за именем Воронова! Впрочем, загадка тут же объяснилась. Поправив две подушки, подсунутые под спину больной, Валерий вышел в коридор и шепнул:

– Идите, но недолго. Я сказал, что вы от Эрделя, потому что от Воронова она бы никого не приняла.

Все меньше понимая, как следует себя вести, что говорить, художница вошла в душную полутемную комнату. Подойдя к постели, она негромко представилась:

– Здравствуйте, я – Александра Корзухина. Я пришла… от вашего друга, от Евгения Игоревича. Может, он когда-нибудь упоминал обо мне… Мы давно с ним знакомы…

Женщина полулежала в постели, опираясь на заботливо подсунутые сыном подушки, и молча смотрела на нее запавшими, измученными глазами. Свет красного ночника был таким слабым, что эти темные глаза казались черными, и оттого различить их выражение было невозможно. Худое лицо с высоким лбом, рассеченным между бровями глубокой морщиной, круглый волевой подбородок, скульптурно вылепленные, удивительно красивой формы уши – все это Александра молниеносно отмечала взглядом, одновременно представляя эту женщину молодой, здоровой, полной сил. «Она была очень красива когда-то… Она и сейчас эффектна… Несмотря на свалявшиеся волосы, круги под глазами, отекшие веки… Почему она так смотрит на меня? Почему молчит?»

– Я хотела задать вам вопрос… – понизив голос, в надежде, что Валерий, стоя в коридоре, не услышит ее, продолжала Александра. – Важный вопрос… Поэтому я посмела вас побеспокоить…

Снова ее слуха коснулся слабый сухой шелест растираемого листа:

– Уходите…

Губы женщины, лежавшей в кровати, почти не пошевелились. Александра, не веря ушам, переспросила:

– Что?

– Уходите.

– Почему? – глупо спросила художница.

– Если вы сюда пришли, значит, он уже мертв. Я не могу с вами сейчас говорить.