Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Все это нашло свое отражение на XXIII съезде КПСС, который состоялся в мае 1966 года и уделил немало внимания советско-американским отношениям и критике политики США во Вьетнаме.

Жизнь дипломата изобилует разными поворотами, чем она и интересна. Через несколько недель после нашего партийного съезда госдепартамент устроил поездку членов дипкорпуса в Вильямсбург, старинный город, где когда-то, во времена колониальной Америки, жил английский губернатор. Так получилось, что Раску нужно было срочно вернуться к вечеру в Вашингтон. Мне также надо было возвращаться, не дожидаясь иностранных дипломатов, отправлявшихся автобусами на другой день.

Раск пригласил меня лететь в его самолете. Когда мы приехали на местный аэродром, началась сильнейшая гроза. Пришлось пойти в ресторан аэропорта, чтобы переждать непогоду. Там мы неожиданно встретили Уинтропа Рокфеллера (брата Нельсона Рокфеллера), который вел предвыборную кампанию за кресло губернатора Арканзаса. Раск его хорошо знал и познакомил со мной. Разговорились. Уинтроп Рокфеллер стал рассказывать о своих встречах с избирателями и о проблемах, которые их интересовали (сам он считался либеральным республиканцем и впервые в этом штате сделал упор на социальные проблемы черных избирателей, в результате чего он и победил, получив большинство голосов).

В конце нашей встречи Рокфеллер подарил мне сувенир — позолоченный значок с его инициалами „У.Р.", которые он давал почетным активистам своей избирательной кампании. Значок был тут же прикреплен им на лацкан моего пиджака. Я и позабыл об этом.

Через несколько недель я приехал в Москву и был приглашен на заседание Политбюро для доклада о положении в США и состоянии советско-американских отношений. Когда я докладывал, Брежнев увидел намоем пиджаке блестящий значок, который я забыл снять. Он тут же спросил, а что это такое?

Мне пришлось объяснить, что это „призыв голосовать за Уинтропа Рокфеллера" и что я получил значок лично от него самого. Имя Рокфеллера звучало весомо в правительственных кругах СССР, и мой рассказ как-то даже подкрепил мою репутацию неплохого дипломата, который знаком с представителями самого „крупного бизнеса Америки". Брежнев тут же „уполномочил" меня передать У.Рокфеллеру, что он тоже „мысленно" голосует за него.

Президент дает мне номер личного телефона

В начале июля состоялся „ознакомительный" обед с Уолтом Ростоу, новым помощником президента по национальной безопасности, который заменил Банди.

Речь, естественно, зашла о войне во Вьетнаме. Он признал, что все их попытки начать серьезный диалог с китайцами на встречах послов в Варшаве насчет вьетнамского мирного урегулирования оказались безрезультатными. Но он отметил, что сейчас установилось своего рода молчаливое, но важное взаимопонимание между Вашингтоном и Пекином: сами США не собираются нападать или бомбить КНР, а последняя не вмешивается своими вооруженными силами во вьетнамскую войну. Китайское руководство лишь „кричит громко", но на практике оно „очень и очень осторожно в делах, которые могут вызвать прямую конфронтацию с США". В настоящий момент в. КНР идет борьба за власть, в подтексте которой речь идет о выборе дальнейшего курса внешней и внутренней политики Китая.

Ростоу заявил, что президент Джонсон внимательно следит за европейскими проблемами и отношениями с СССР, но в целом исходит из того, что пока вьетнамская война продолжается большого прогресса в европейских делах „ожидать трудно". Меж строк можно было понять и так: пока вы не помогаете нам во Вьетнаме, не ожидайте от нас содействия в Европе.

Воспоминания о Ростоу связаны у меня с довольно забавным эпизодом. Как-то Ростоу понадобилось передать через меня конфиденциальное письмо Джонсона Косыгину. Он попросил меня приехать за письмом к нему домой поздно вечером, в 11 часов. Жил он где-то на окраине Вашингтона. Приезжаю. Он передает мне это письмо. Прочитав, обратил внимание, что один абзац его звучит двусмысленно, его можно понять по разному, отчего совершенно менялся смысл. Спрашиваю Ростоу: „Как понимать этот абзац в письме президента, чтобы в Москве не возникло ненужного недопонимания?"

Ростоу отвечает, что не уполномочен интерпретировать письмо президента. Говорю ему, что речь идет не об интерпретации, а об уточнении. Он, однако, стоит на своем.

Поскольку вопрос был действительно важный, я прошу его позвонить президенту и, сославшись на мою просьбу, уточнить этот вопрос! Он отказывается, говоря, что уже поздний час. Тогда я сам набираю известный мне номер дежурного офицера Белого дома, чтобы спросить, спит ли президент или еще бодрствует.

Ростоу, видя мой решительный настрой, перехватывает телефонную трубку и сам спрашивает дежурного, что сейчас делает президент. Тот отвечает, что президент сидит у себя в гостиной и смотрит телевизор. С большой неохотой и осторожностью Ростоу соединился с президентом. Джонсон, узнав в чем дело, велел ему передать телефонную трубку мне. Я попросил его уточнить это место в письме. Джонсон охотно это сделал, критикнув при этом Ростоу: „Он чересчур любит играть в дипломатию и не может говорить нормальным и понятным языком с иностранцами. Он же хорошо знает смысл моего письма".

После этого президент дал мне номер своего прямого личного телефона в Белом доме. Этим номером мне пришлось впоследствии пару раз воспользоваться.

„Куда ведет внешнеполитический курс США?"

10 октября состоялась встреча Громыко с президентом Джонсоном в Белом доме.

Министр начал беседу с вопроса: в руководстве СССР не раз обсуждался вопрос о том, куда ведет внешнеполитический курс США? Если бы правительство США и лично Вы, г-н президент, предприняли шаги, действительно направленные на достижение разрядки международной напряженности и на улучшение отношений с СССР, то с нашей стороны не было бы недостатка в готовности идти в этом же направлении, ибо это соответствует пожеланиям СССР, сказал Громыко.

Заметно задетый этим вопросом, Джонсон заявил, что в первые месяцы своего пребывания в Белом доме он был воодушевлен полезным обменом посланиями и другими контактами с СССР. Затем он был очень расстроен, когда из-за выполнения Соединенными Штатами договорных обязательств перед Южным Вьетнамом прекратилось то, что он считал многообещающим началом очень хороших отношений с СССР. Ничто не расстраивало его больше, чем сообщения о критических заявлениях советских руководителей лично в его адрес.

Президент с горячностью говорил о своей готовности продолжить взаимные усилия в области двусторонних отношений: „Мы в США не имеем никаких опасений в отношении СССР и уверены, что не будь Вьетнама, наши отношения были бы отличными".

Затем разговор принял более спокойный характер. В ответ на переданные ему приветы от Брежнева, Косыгина, Подгорного президент Джонсон заявил, что был бы рад принять их в США или нанести визит в СССР. „Чем больше мы будем встречаться, тем лучше будет для нас всех".

Громыко поднял вопрос о нераспространении ядерного оружия, повторив главное советское требование: ядерное оружие не должно попасть ни в индивидуальные руки неядерных государств, ни в коллективные руки группировок и союзов государств. Джонсон сказал: „Я заверяю Вас в том, что мы никому не передадим нашего исключительного права распоряжаться ядерным оружием. Мы не согласимся с тем, чтобы НАТО диктовал нам свою волю в том, что касается применения ядерного оружия. Раз это так, то я не понимаю, какого черта мы еще ждем? Почему бы нам не взять в руки карандаш и не подписать договор о нераспространении ядерного оружия?" Однако Громыко продолжал выступать против любого допуска к такому оружию стран НАТО, хотя бы и под американским контролем.