Сухарева башня

Опалин засыпал, но в голове его крутились все те же обрывки мыслей, неотвязные, мучительные, упорные.

«Где-то же он прячется… Куда-то подастся после сегодняшнего… Сонька с ним… если он не решит от нее избавиться… И бандиты его… Человек оставляет следы. Несколько человек – еще больше… Как они ни осторожничают, всегда попадаются на одних и тех же ошибках… Можно найти? Можно…»

И он уснул.

Глава 4 Подробности

Дом в Большом Гнездниковском переулке, занятый службами угрозыска, не засыпал никогда, и поздний вечер 4 февраля не стал исключением. В одном из кабинетов, где под потолком до сих пор сохранились лепные амуры, поселившиеся тут еще в ту счастливую пору, когда особняк принадлежал самой обыкновенной семье, сидели трое. Первым был Карп Петрович Логинов, вторым – шкафоподобный Бруно Келлер, на скуле которого красовался переливающийся всеми оттенками счастья синяк, а третьим – сосредоточенный немолодой гражданин, которого звали Терентием Ивановичем Филимоновым. До революции он работал в полиции, а после нее оказался в угрозыске, несмотря на то, что отношение к старым специалистам в это время было, мягко говоря, настороженное. Ходили, впрочем, слухи о том, что Филимонов не так прост, что где-то наверху у него есть не то друзья, не то покровители, не то он кому-то оказал серьезную услугу, не то… Одним словом, сплетен было море, но толком никто ничего не знал, кроме того, что Терентий Иванович в высшей степени профессионален, вполне успешно борется с преступностью и не замечен ни в чем предосудительном. Именно его люди занимались поимкой банды Стрелка, и теперь, когда банда ускользнула, а четверо агентов погибли, по коридорам тесного старого особняка зазмеился новый виток слухов. Шептались, что у Филимонова серьезные враги, что его снимут, а то и хуже, что ему вот-вот припомнят службу при царском режиме, что… Но по лицу старого сыщика, когда он сидел сейчас за своим массивным бюро красного дерева, потирая пальцем висок, невозможно было прочесть, что ему грозят какие-то неприятности, что он вообще о чем-то беспокоится или тревожится о своей судьбе. Форма сотрудника уголовного розыска сидела на нем, как генеральский мундир.

– По поводу происшествия с трамваем, – продолжал Петрович, – мы проверили.

Бруно, слушая его, заерзал на месте.

– Действительно, на Большой Дмитровке трамвай перерезал девушку, которая оказалась Евлаховой Галиной Аристарховной, 1910 года рождения. Помощник агента Опалин действительно ехал в вагоне, который ее сбил, и дал показания милиционеру Потемкину. Произошла остановка движения по всей линии, из-за чего Ваня опоздал на место. Таким образом, он сказал правду, рассказ его подтверждается фактами, и… – Логинов метнул взгляд на нахохлившегося Келлера и прочистил горло. – Кхм! Предлагаю вернуть помощника агента Опалина на работу, – бодро заключил он.

– Бруно Карлович? – подал голос Филимонов, поворачиваясь в сторону немца.

Тот нахмурился еще сильнее, хотя, казалось, это было решительно невозможно.

– Не нравится мне все это, – проговорил он упрямо. – Вы говорите: факты. Я не спорю. Но ситуация странная! Их всех перестреляли, как зайцев! – выпалил он с ожесточением, и по лицу его было видно, что эта мысль не дает ему покоя. – А Опалин уцелел…

– Что сказали эксперты? – спокойно спросил Терентий Иванович, повернувшись к Логинову.

– Эксперты… м-м… – Петрович завозился, достал из кармана сложенную вчетверо бумажку и развернул ее. – Я жду подробного отчета, но пока… Стреляли из нескольких видов оружия. Предварительно маузер, браунинг – один или несколько – и пара ружей или обрезов. В комнате две двери, те, кто стрелял, вошли в обе. Под окном следы: там тоже кто-то стоял, караулил, чтобы никто не выскочил. Астахова убили наповал. В Рязанова всадили пять пуль, две – в Усова. В Шмидта три, – добавил он, покосившись на профиль Бруно со сплющенным в какой-то стычке носом.

Келлер угрюмо смотрел в угол.

– Столько выстрелов, – сказал Филимонов, – и никто из соседей ничего не слышал?

– Слышали, – буркнул Логинов, сворачивая бумажку. – Но выходить побоялись. У Сонькиного дома дурная слава.

– Так, так. И что ж, никто ничего не видел?

– Один из соседей выглянул в окно, но ничего не увидел, кроме тумана. Да и ночь была.

– Исходя из количества единиц оружия, – рассудительно заговорил Терентий Иванович, – и из того, что кто-то стоял под окном, в банде как минимум пять человек. Вопрос: на чем они добрались до Одинокого переулка?

– Мы опрашиваем вагоновожатых, – сказал Петрович. – Назаров этим занимается.

Келлер зло усмехнулся.

– Бесполезно… Не станут они на трамваях ездить.

– Извозчик? – живо спросил Логинов.

– Конечно, и не просто извозчик, а свой. Может, даже шофер, – немец недобро покривил рот. – Но меня больше интересует, как они смогли незамеченными подобраться.

– Туман, – напомнил Петрович.

– Хорошо, туман, а половицы?

– Что половицы? – машинально спросил агент и тут же понял, что допустил ошибку.

– Ты что, не заметил, как скрипят половицы в доме? Бандиты же вошли в дом! Почему никто ничего не услышал? Почему Астахов проворонил этот момент? Он же все примечал, даже сквозь сон…

– Мы недооценили Соньку, – удрученно сказал Петрович после паузы, потирая подбородок. – Это она их провела.

– Нет! – желваки заходили ходуном на квадратном лице немца. – Им помог кто-то из наших. Сонька не могла… Одна она бы не справилась!

– Слушай, я понимаю, тебе не нравится Ваня… – начал Логинов.

– При чем тут нравится-не нравится, – огрызнулся Келлер, – мало, что ли, я видел случаев, когда наши помогали бандитам… и отпускали их, и улики уничтожали, и своих сдавали, и чего только не было! Мы до сих пор как на войне, и никому не можем доверять… Ты же знаешь, я ничего против Опалина не имею! Парень как парень, вроде старательный, схватывает все на лету… но то, что он единственный уцелел… Я тебе как на духу скажу: если бы мой лучший друг остался жив в такой ситуации, я бы и его стал подозревать! Очень уж вовремя он опоздал…

– Но девушка действительно попала под трамвай, – напомнил Петрович, которого уже стала утомлять эта дискуссия.

Немец мотнул головой.

– Повезло! Совпадение, понимаешь? Не было бы ее, он бы что-нибудь придумал… Сказал бы, что заблудился! А что? Ты же видел вчера, на что там все похоже в тумане… В трех шагах ни черта не видно!

Логинов заколебался. В глубине души он не верил в виновность Опалина и к тому же подозревал, что Бруно наводит тень на плетень, чтобы избежать выговора за драку с товарищем. Дисциплина для Терентия Ивановича была вовсе не пустым звуком, и все знали, что в этом смысле он строг до чрезвычайности. Но Келлер говорил так уверенно, что Петрович начал чувствовать некоторые сомнения. Он не хуже остальных знал, как надо расследовать дела, и в данных обстоятельствах Опалин – вне зависимости от того, был он действительно виновен или нет, – должен был оставаться на подозрении до тех пор, пока дознание не установит его непричастность.

– Когда Опалин пришел, агент Шмидт был еще жив и успел сказать несколько слов, – начал Логинов, отчасти для того, чтобы сменить тему. – Только я не уверен, что они могут иметь какое-то значение для расследования.

И он пересказал все, что им удалось расшифровать из слов умирающего.

– Это все понятно, – заметил Филимонов, слушавший его внимательно, – но при чем тут арка? Почему арка?

– Может быть, не арка, а арг – скверный, злой? – проворчал Келлер. – Просто Ванька опять его не понял… Если, конечно, он вообще все не придумал.