Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Ланцева пыталась понять, почему преподаватели терпят Цепневу? Неужели все вместе с ней исподлились? Ей объяснили. Если есть в человеке какая-то пакостная черта, Цепнева обязательно ее нащупает, вытащит и найдет применение. Возьмем, например, самую распространенную черту – бездарность. Большинство преподавателей – люди средних способностей. При другом директоре они могли бы больше работать над собой и превзошли бы себя. Но только не при Цепневе, поскольку она сама бездарна. На фоно даже двумя пальцами собачий вальс не сыграет. Поет мимо нот. Закончила где-то в Средней Азии «Кулек» – институт культуры. Чему ее там могли научить? Только руководить художественной самодеятельностью.

Она даже служебные бумаги составлять не умеет, за нее секретарь все делает.

В хорошей музыкальной школе каждый преподаватель оценивается по выступлениям его учеников на всевозможных конкурсах. Цепневой конкурсы были не нужны. Ей нужно было, чтобы преподаватели получали незаработанные деньги и делились с ней. Больше ничего.

Она делала все для того, чтобы способные ученики не развивали свои дарования. Лучших из них, чьи способности выявлялись при поступлении в школу, передавала своим преподавателям, как правило, бездарным. Она потому и Радаеву гнобила, что та, несмотря на все запреты и помехи, ездила на конкурсы и привозила первые места.

– Где она училась в Средней Азии? – спросила Ланцева.

Ей назвали город. Оставшиеся в Душанбе знакомые разузнали: в названном институте культуры студентка Цепнева Ираида Егоровна никогда не училась.

Анна обратилась в отдел кадров администрации города. Попросила разрешения взглянуть на диплом Цепневой. Долго искали. Выяснилось, что диплом странным образом исчез …

Выслушав Ланцеву, Кодацкий принялся рассуждать о последствиях. Если даже газета выступит с разоблачительной статьей, Цепнева тут же подаст в суд. Нет, он не враг себе, чтобы печатать такой материал. Их агентству помогает Рогов, лучший приятель Цепневой. А она помогла Рогову стать банкиром. Нет, Рогов не даст ее в обиду.

– Ты соображаешь, куда меня толкаешь? – воскликнул Кодацкий. – Это для нас равносильно самоубийству.

– По-твоему, мы должны закрывать глаза на то, что она вытворяет? – спросила Анна. – Зачем тогда мы вообще существуем?

– Мы существуем для того, чтобы хорошо существовать, – с серьезным лицом отчеканил Кодацкий. И проникновенно продолжал: – Анюта, тебя взяли на работу, дали приличную зарплату, совершенно бесплатно – двухкомнатную квартиру. Тебе этого мало? Тебе надо еще правды и справедливости? Где нет грязи? Она везде и всюду сверху донизу. Где только можно прикарманить денежки, их прикарманивают. Везде одним выписывают больше, а другим меньше. Везде есть недовольные. Ну и что? Всюду будем совать свой нос? Чего молчишь?

– А чего говорить? У начальства – как на допросе. Все, что ни скажешь, будет против тебя. У меня совсем другая отправная точка. Если ты не помогаешь людям добиваться справедливости, то ты не журналист, а жалкий писака, получающий деньги за удовольствие видеть свои статейки. Смерть педагога Марии Ивановны Радаевой от сердечного приступа произошла через две минуты после разговора с директором Ираидой Егоровной Цепневой. Четверо свидетелей, хотя в таких случаях хватает и двух, в один голос утверждают, что Цепнева крыла отборным матом и всячески оскорбляла Радаеву, причем делала это преднамеренно. Она отлично видела, что Радаева находится в предынфарктном состоянии. Я этого дела, Игорь, так не оставлю. Все можно простить, кроме смерти. Я уж не говорю о том, что Цепнева растлила все вокруг себя. А ты говоришь, не трогай ее. Ее место в тюрьме, а не в кресле директора школы. Неужели ты не понимаешь, что защищая ее, ты предаешь нашу профессию?

Выпалив эти слова на одном дыхании, Анна подавила

стон. «Господи, что я несу? Кому я все это говорю?»

– Ладно, – сказал Кодацкий. – Не понимаешь меня, будешь говорить с Лещевым. Не поймешь Лещева, найдутся другие люди, которые втолкуют тебе, что так в нашем городе вести себя нельзя. Это пока еще не твой город, ясно тебе?

– А страна? – спросила Анна.

– Страна, может быть, твоя. А вот город… Извини, – Кодацкий развел руками.

16 июня 2006 года, пятница, полдень

Лещев вызвал Ланцеву, велел секретарше принести кофе, открыл коробку конфет «Коркунов». «У Кодацкого был кнут, здесь будет пряник?» – подумала Анна.

– Ну, что у тебя с Цепневой? – мягко начал мэр. – Подумаешь, матом кроет. Какие мы нежные. Сейчас все кроют. Я тоже крою. Ну, давай меня снимем. Легче тебе от этого станет?

– То есть вы считаете, что «мертвые души» – это нормально? – спросила Ланцева.

Лещев покосился на ее сумку.

– Ты меня случаем не пишешь?

Анна вытряхнула содержимое сумки. Мобильник, помада, блокнот, ручка, кошелек, удостоверение.

– Если хотите, отключу мобильник.

Лещев отмахнулся: не надо. Но Ланцева все же отключила. Приготовилась выслушать ответ на свой вопрос. Но мэр либо уже забыл, либо сделал вид, что забыл. Пришлось напомнить.

– Итак, Николай Федорович, вы считаете, что мертвые души и фиктивные часы – это нормально?

– Анна, это несерьезный разговор. Можно предполагать все что угодно. Но доказать, что преподаватели делятся с Цепневой, практически невозможно. Давать показания против самих себя они не будут. Честное слово, я не хочу, чтобы ты выглядела смешно.

Ланцева решила сыграть наив:

– А я думала, вы меня поддержите, КРУ к Цепневой пришлете. Все-таки ее художества и на мэрию тень бросают. Или вы так не считаете?

– Присылали к ней КРУ. И уголовное дело возбуждали. И суд пару раз был. А чем заканчивался? Состава преступления суд оба раза не нашел.

– Николай Федорович, не передергивайте! Контрольно-ревизионное управление финансовые нарушения находило. Но их требовалось подкрепить свидетельскими показаниями педагогов, которые имели к этим нарушениям непосредственное отношение. Естественно, педагоги отказывались подтверждать. Кому охота давать показания против самих себя? Но уличить Цепневу могли и другие педагоги, которые не имели к нарушениям прямого отношения.

– И что же не уличили? – весело подхватил Лещев.

– Объяснение очень простое, Николай Федорович: на время следствия вы ни разу не отстраняли Цепневу от руководства школой. Хотя обязаны были сделать это. Она давила на свидетелей, заставляла давать показания в ее пользу. Но сейчас двое педагогов, которые раньше лжесвидетельствовали, готовы в этом признаться.

Мэр застыл с раскрытым ртом. Но быстро нашелся:

– Так ведь тут, наверное, срок давности действует!

Мэр выгораживал Цепневу откровенно, даже не пытаясь это замаскировать. Анна поняла, что не добьется от него поддержки. Под суд директрису он не подведет.

– Хорошо, – сказала она, – тогда увольте ее.

Уволить?! Лещев вспомнил, как однажды пригрозил Цепневой увольнением. В ответ директриса повернулась к нему задом, сделала срамное движение, будто задирает юбку, и прошипела:

– Вы меня из школы только ногами вперед вынесете, понял, Колян?

Лещев понизил голос, будто их кто-то мог услышать.

– Уволить можно, но только после моих перевыборов. Мне надо спокойно переизбраться. Если тронуть ее раньше, она меня с грязью смешает. Это ж такая злюка, во рту черно, – закончил градоначальник.

Поделиться с друзьями: