Сукины дети (сборник)
Шрифт:
– Но и не Бухенвальд! – парирует Боря. – Что плохого в том, что люди хотят повидаться с родными? Это естественное желание!
– Но не в нашей ситуации! Просто так милиция их в театр не пропустит. Значит, снова нужно звонить по инстанциям, просить, унижаться…
– Почему унижаться? – Боря чувствует в Левушкиных аргументах слабину. – Не просить, а требовать! Свидание с родными – это наше святое право!
– Ладно, – сдается Левушка. – Только свидание не должно длиться более получаса. И на это время следует усилить посты.
…По
– Ты совсем синяя! – тревожится Аллочкин муж, молодой бородач в джинсовом костюме. – Ты не обманываешь, вас действительно хорошо кормят?.. Ты сказала им, что у тебя гастрит?
– Толечка, не волнуйся! – Аллочка смотрит на мужа правдивыми и влюбленными глазами. – Кормят, как в «Арагви». Только никому об этом не говори, ладно?.. Все-таки официально у нас голодовка.
– Понимаю, – заговорщицки говорит бородатый Толечка и вынимает из сумки объемистый сверток. – В таком случае, вот!.. Это тебе от мамы. Тут пирожки с капустой. Съешь сама и передай товарищу.
– Толечка, спасибо, но… – мрачнеет Аллочка. – Я не возьму. У нас это не полагается, – и снова поднимает на мужа невозможно искренние глаза. – Ты не беспокойся, я тут жру, как слон!
– …Да не тычь ты мне свое яблоко! – с нарочитой суровостью одергивает сына Федяева. – Ты же знаешь, я их терпеть не могу! Как твое сольфеджио? Только не врать, Шурик!..
– Нормально! – хрумкает яблоком Шурик, узкий, бледный, ушастый отрок, похожий на умную летучую мышь. – Учу, как обещал… Мам, а правда, что вы против советской власти?
– Чепуха! – яростно говорит Федяева. – И ты не должен повторять вслух эту чушь! Эти мерзкие сплетни распространяют злые и глупые люди! Кто тебе это сказал?
– Вера Ивановна! – Шурик увлеченно грызет яблоко. – А еще она сказала, что я не имею права на бесплатное обучение, потому что моя мать махровая антисоветчица. А я ей сказал, что она сволочь!
– Как ты посмел! – Федяева закатывает сыну звонкий подзатыльник. – Вера Ивановна – прекрасная учительница, пожилая женщина, заслуженный человек! Сегодня же извинись, понял?
…Левушкина мама поразительно похожа на сына: такая же круглолицая, толстая, одышливая, в глазах – зеленая искра романтического непо-коя. Единственно, чего ей недостает для полного сходства с Левушкой – это яркого блюдца лысины, венчающего облик нашего героя.
– Левушка, я не засну всю ночь, если ты не съешь хотя бы кусочек кулебяки. Тебе необходимо есть, у тебя плохое сердце, и жена совершенно за тобой не следит! Вот такой малюсенький кусочек – разве это принципиально?
– Ну какая кулебяка, мама? – морщится Лева. – Мы же объявили голодовку. Это была моя инициатива. Ты дезавуируешь меня как лидера!
– Юрий Михайлович сказал, – мама неожиданно склоняется к Левушкиному уху, – что тебе грозит тюрьма…
Но он готов тебя защитить, если ты снимешь свои дурацкие требования…– Ты разговариваешь с этим подонком? – отшатывается Левушка. – За моей спиной? Я запрещаю тебе вести с ним переговоры! Ты слышишь, запрещаю!
– Глупенький! – плачет мама. – Юрий Михайлович – интеллигентнейший человек… Он хочет тебе добра! Я презираю твоих друзей! Они тебя не понимают. Они же не люди – артисты!
…В стороне от гомонящей толпы сидит углубившаяся в чтение Гвоздилова. Завистливо потолкавшись среди чужих родственников, к ней подсаживается так никем и не востребованная Ниночка.
– А вы почему в одиночестве, Елена Константиновна? Учтите, больше свиданий не будет! Лев Александрович категорически против!
– Все мои в отъезде, – оторвавшись от книги, говорит Гвоздилова. – Старики на даче, муж в командировке. Слава Богу, догадалась, взяла с собой «Новый мир».
– А у меня и вовсе никого! – жалуется Ниночка. – Родители в Челябинске. Я же иногородняя. А как вы переносите голодовку? Ничего?.. Я – ужасно!
— Я– тоже! – простодушно отзывается Гвоздилова. – Еще один день – и съем собственную кофту… Вообще, долговременные подвиги не для меня. Меня надо сразу кидать на амбразуру, а то я опомнюсь – и всех продам!
– Сказать по правде, – набирается храбрости Ниночка, – я очень удивилась, когда вы остались… У вас все-таки особенное положение, кино, успех… Зачем вам эта голодовка?
– Сама не знаю, – усмехается Гвоздилова. – Человек познается по глупым поступкам. Замужество, деньги, карьера – это стереотипы биографии. А вот глупый поступок – он всегда только твой!..
Бессонный Лева обходит ночные посты. На сей раз у центрального входа дежурят Боря Синюхаев и Игорь Гордынский.
– Ну что на западном фронте? – интересуется Левушка. – Надеюсь, без перемен?.. Хотя если без перемен – это тоже скучно!
– Нам скучать не дают, – отзывается Гордынский. – Сегодня двоих шуганули. Пытались пролезть через бутафорский цех!
– Чего они добиваются? – удивляется Левушка. – Мы же их предупредили, что если они попытаются воздействовать на нас силой…
– Плевать они хотели на наши предупреждения, – усмехается Боря. – Слышишь, что на улице делается?.. А ведь уже первый час ночи!
– А что плохого в том, что люди митингуют? – беспечно возражает Левушка. – Может, они хотят выразить нам сочувствие…
– Сочувствие? – переспрашивает Гордынский. – Странный у них способ выражать сочувствие. Вот уже час скандируют одно только слово «под-ле-цы!» Подлецы – это мы…
– Почему «подлецы»? – сомневается Левушка. – Во-первых, они кричат неразборчиво… Мне вот, например, слышится «мо-лод-цы!» Да-да, молодцы! Зачем так плохо думать о людях…
…Левушка идет по пустынному ночному коридору… Гулкое эхо усиливает и множит стук его каблуков. Странно выглядит театр ночью. Огромное, пустое, чужое здание с притаившейся по углам враждебной тишиной.