Сулла
Шрифт:
Сципион уже не реагировал. Теперь он ясно видел ловушку, в которую попал. Оказывается, не имеет значения ни благородство рода, ни воля римлян, избравших его, ни честное отношение к другим, ни кровное родство с Суллой. Все это не имело никакой – ровно никакой! – цены. Оставалось лишь животное чувство самосохранения и глубокое сознание позора, который пал на его голову. Под плевками грубых солдат исчезли поэзия и искусство, возвышенная любовь и письмо, то есть все, что мало-мальски отличает человека от зверя. Может быть, в эту минуту горше всего было именно это ощущение, а не физическая
В это самое время там, за палаткой, вдруг почудилось какое-то движение. Приглушенный смех и приветствия. Все это доносилось откуда-то издалека, и не верилось в его реальное существование. Сон, сплошной сон!
Децим и его товарищи вроде бы заволновались, перестали гоготать, плеваться, бить, сквернословить. Они отошли в сторону и негромко переговаривались: о чем говорили они – этого не понимал Сципион. В ушах его стоял шум, точно от морских волн в штормовую погоду.
И он не заметил, как вошел Сулла вместе с Фронтаном и Руфом, как стал он посреди палатки, как обвел холодным, казалось, ничего не видящим взглядом вытянувшихся солдат и жалкого Сципиона, повалившегося грудью на стол.
– Что это? – спросил сердито Сулла, скашивая глаза на Сципиона.
Ответил Децим:
– О великий! Этот ублюдок называет себя консулом…
– Консулом? – Сулла усмехнулся. – Римский консул здесь, на берегах Вольтурна? Ему надлежит восседать на Капитолии. Ты, наверно, ошибся, Децим.
Децим разыгрывал из себя оскорбленную невинность:
– Я, ошибся? Нет, о великий, ошибся этот тип, этот негодяй, который залез в чужую палатку и выдает себя за консула.
– Любопытно, – проговорил Сулла и обратился к своим помощникам: – Неужели этот господин ошибается?
– Наверняка! – отрезал Фронтан.
– Децим, – приказал Сулла, – а ну, покажи нам харю этого самозванца!
Децим живо подбежал к столу, схватил Сципиона за волосы и ловко продемонстрировал его лицо.
– О! – воскликнул Сулла. – Так это в самом деле Сципион! Ребята, что вы с ним сделали? Дайте ему глоток вина. Может, заговорит.
Сципион медленно открыл глаза. Они были сухие. И не было слез. Но в них горел такой сгусток человеческого горя, что он мог разорвать не очень крепкое человеческое сердце.
– М-да, – ухмыльнулся Сулла. – Верно, это консул… Что ему угодно здесь, Фронтан?
Фронтан доподлинно знал, что угодно консулу в этой палатке. И не преминул обнародовать сокровенные свои мысли по этому поводу.
– О Сулла, – сказал он с очень серьезным видом, – этот господин, именующий себя консулом, – просто болван, пусть благодарит нас, если не лишится своей дурацкой головы, которая его окончательно оболванила.
Солдаты рассмеялись. Никто их не остановил, поэтому смеялись они довольно долго. И громко.
Словно придя в себя от обморока, Сципион медленно поднялся. Его мутный взор долго блуждал по лицам,
пока не остановился на Сулле.– Ты? – прохрипел он.
– Я, – твердо выговорил Сулла.
– Что здесь происходит, Сулла?
– Где «здесь»?
Сципиону нелегко произносить слова. Он делает огромное усилие, пытается подчинить себе одеревеневшие губы.
– Это все по твоему приказанию, Сулла? – хрипя говорит Сципион.
Сулла бросается на скамью. И грубо кидает:
– Ты что? Меня допрашиваешь?
– Я только спрашиваю… – Голос Сципиона заметно окреп.
– Дурак ты! – говорит Сулла.
Децим подбежал к Сципиону, схватил его за плечи и основательно встряхнул его.
– Ну?! Просыпайся, консул!
И удалился на свое место.
– Сулла, – сказал подавленный Сципион, – я надеюсь, ты помнишь наш разговор?
– Какой разговор? – Сулла не глядел на него.
– Какой? – Сципион покачал головой.
– Живее, Сципион! Мне некогда. Мне надо делом заниматься.
– Каким делом? Я хочу знать, что все это значит?
Сулла недовольно махнул рукой. Сплюнул. Попросил Руфа:
– Будь добр, объясни этому господину все, как полагается.
Руф выступил вперед:
– О квирит, мы предлагаем тебе нижеследующее: тебе, как военнопленному…
Сципион перебил его:
– Как, я разве военнопленный?
– Да.
– С каких пор?
– С этого часа.
– Во-первых, я – консул.
– Об этом надо забыть, – сказал Руф.
Сулла проявлял крайнее нетерпение. Руф это отлично понимал. И он торопился.
– Сципион, о консульстве надо забыть. Эта должность потеряна для тебя, если даже мир перевернется вверх дном или станет дыбом. Об этом забудь и думай о своем спасении. Тебе предлагается выбор: или мы тебе отрубим голову…
Руф показал, как это делается, рассекая воздух ребром ладони. Повторил несколько раз, словно у Сципиона, как у восточного сказочного чудища, было пять голов вместо одной.
– Мне?.. Отрубить?.. На каком основании?
Руф улыбнулся:
– Как пленнику. Это право победителя.
Сципион повернул голову в сторону Суллы: тот сидел безучастный, будто все, что делается в этой палатке, его вовсе не касалось: раздобыл тоненькую палочку и ковырял ею в зубах.
– Это все?
– Нет, не все, – продолжал Руф. – Или мы отрубим тебе голову, или отпустим на все четыре стороны. Но с одним условием: ты подписываешь официальную декларацию о том, что уходишь на покой, в частную жизнь. Ясно ли я выразился, Сципион?
Сципион спросил:
– Сулла ничего не добавит?
– Нет, – небрежно бросил Сулла. – Надо кончать эту комедию!
– Мне будет дано время на размышление?
– Да, – сказал Сулла.
И кивнул Дециму. Центурион вышел на середину, обнажил меч и замахнулся им. Меч сверкнул, точно молния, и где-то вверху застыл. Застыл в ожидании приказа…
– У тебя есть время на размышление, – усмехнулся Сулла.
Руф позвал писца с пергаментом и чернильным прибором. По-видимому, писец был уже готов. Более того, у него на пергаменте написано все, что необходимо. Он положил декларацию перед окаменевшим Сципионом и вложил перо в его безжизненную руку.