Сумеречные Врата

Ренилл кивнул. Зулайсанские саперы за эти дни несомненно могли проложить ходы к нижнему этажу здания. Протектор разместил часовых во всех погребах и подвалах, но часовые могут и задремать, так что дополнительный обход не помешает.

– Я возьму в'Икве и Зувилля со слугами, если они свободны, - сказал Ренилл.

– Его лакей… как там его…?

– НайВук.

– Да, верно. Лакей ночью дежурил на стене, и сейчас от него будет мало проку. И еще один… повар, кажется… в БЗ, на сегодня освобожден от службы.

Банкетный зал, или БЗ, как его теперь называли, с началом осады был превращен в госпиталь и быстро наполнялся ранеными. Запас бинтов и обезболивающих подходил к концу. Учитывая знойное авескийское лето и первобытные условия импровизированного госпиталя, рана, требующая ампутации, автоматически означала смертный приговор. На площадке у банкетного зала уже появилось несколько свежих могил.

– А как насчет вашего дяди?
– предложил протектор.

– Он не годится, - возразил Ренилл.
– Поставьте его на пост, так он, заметив незнакомого авескийца, закричит: «Эй, парень, ну-ка, живо сюда и объясни, чем ты тут занимаешься, живо!». Я сам слышал.

– Научится.
– Во Трунир позволил себе сдержанно улыбнуться.
– Дайте ему шанс. И начните с подвала самой резиденции. Там настоящий лабиринт, самое слабое наше место.

– Слушаюсь. От Восемнадцатого никаких вестей?

– Никаких.

– Вы думаете, они получили известие?

– Скорее всего. Хотя бы один из посыльных должен был добраться. Через несколько дней получим подкрепление.

Если продержимся так долго. Вслух Ренилл сказал:

– Так, я займусь погребами. Да, еще мадам Зувилль просила вашего разрешения на организацию Женского вспомогательного отряда БЗ…

– Сиделки для госпиталя? Прекрасно.

– Учебно-игровой группы для детей…

– Очень хорошо.

– И дамского стрелкового отряда.

– Что?!

– Мадам Зувилль объявила, что она и еще кое-кто из женщин отлично стреляют и вполне способны оказать помощь в обороне резиденции.

– Очаровательная была бы картина!

– Мадам Зувилль высказывалась на эту тему весьма решительно.

– Вы хотите сказать, что она серьезно допускает такую возможность?

– По-моему, да.

– Мы не можем терять время на подобные глупости.

– Я склонен прислушаться к ее доводам.

– Значит, вы сами лишились способности рассуждать. Даже если она бьет без промаха… допустим. Она, видимо, не понимает, что стрелять зверушек или птичек на берегу Золотой Мандиджуур - совсем не то же самое, что стрелять в человека, который, кстати, может и сам ответить выстрелом. Супруга Зувилля не дура - она должна осознавать, что женщины, даже современного, мужественного типа, просто не годятся для боевых действий. А если нет, придется вам ей это объяснить.

– Сомневаюсь, что мне удастся ее переубедить, протектор. Она захочет лично побеседовать с вами.

– У меня нет ни времени, ни желания.

– Она, вероятно, будет настаивать. Эта дама славится твердостью характера.

– Избавьте меня от амазонок, воительниц и всех женщин, забывших свой пол. У нас есть заботы поважнее.

– Я сообщу мадам Зувилль ваше мнение, протектор. Вероятно, вы скоро увидите ее саму.

– Не сомневаюсь. И хватит об этом, Чаумелль. Найдите себе людей и начинайте.
– Ренилл вышел из кабинета. Внизу, в относительной прохладе прихожей, он нашел Зувилля и недавно овдовевшего в'Икве, и сообщил им задание. Пара рекрутов из числа писцов счетной палаты присоединились к отряду, который первым делом спустился в подвал резиденции - сложный лабиринт складов, прачечных и чуланов, который уже обходили трое часовых. Никто из охраны не видел и не слышал ничего, достойного внимания. На стенах не обнаружилось ни трещин, ни иных признаков разрушения.

Из резиденции через забитый, пропеченный солнцем двор перешли в банкетный зал-госпиталь. Окна здесь были заставлены щитами, и глаза отдыхали в приятном полумраке. Зато жара стояла немилосердная. Застоявшийся воздух пропах кровью, потом, экскрементами, рвотой, грязным бельем, грязными телами и гангреной. Одного из писцов вырвало. Ренилл мучительно сглотнул, сдерживая тошноту, и постоял, часто дыша, пока глаза не привыкли к темноте. Тогда он неохотно осмотрелся.

Огромный стол и множество стульев, стоявшие здесь прежде, исчезли. Их драгоценная древесина, несомненно, пошла на баррикады или сгорела в ночных кострах часовых. Зал был забит лежаками, кушетками, матрасами и перинами, на которых лежали больные и раненые.

Сколько же их!

Всего три дня в осаде, а госпиталь уже забит десятками несчастных, многие из которых, несомненно, обречены. Сколько же человек окажется здесь через несколько дней?

Ни одного, если авескийцы прорвут оборону.

И всего два врача на всю резиденцию. Слишком мало.

Горсточка добровольных сиделок. Нехватка медикаментов. Жара, вонь, мухи.

Тысячи мух повсюду, их басовитое жужжание перекрывает стоны раненых и еле слышные мольбы: о помощи… о воде… о смерти… Кое-где над беспомощными телами добровольцы с пушистыми метелками отгоняют мух, но их хватает не на всех. Далеко не на всех. Обнаглевшие паразиты: крысы, падальщики, змеи и аспиды - повсюду. Хватают еду с тарелок страдальцев и жиреют на этой добыче.

Обход спустился в погреб, удостоверился, что охрана начеку и стены целы. Дальше перешли в ближайший склад, потом в «Блокгауз» - трехэтажный муравейник архивов и кабинетов. В подвале блокгауза они нашли на полу убитого часового, пару вполне живых туземцев-саперов и солидную дыру в стене, ведущую в темный тоннель. Два пистолетных выстрела, оглушительно прогремевших в низком погребе, покончили с саперами. Один из писцов побежал за рабочими, которые скоро появились, вооруженные мастерками и ведрами с раствором. Выломанные из стены камни быстро вернули на место и укрепили досками и подпорками. Но туннель никуда не делся и оставался постоянной угрозой - следовательно, подвал придется круглые сутки охранять.

Других признаков вражеского вторжения в этот день не обнаружили. Однако обширный периметр крепости предоставлял множество мест для подведения мин. Противник не сидел сложа руки, и новый прорыв был всего лишь делом времени.

Спустился вечер, и душная тьма залила город. На небо взошла луна, обняла Нуумани, и начался небесный танец. С земли танцоров приветствовало пение человеческих голосов, и Ренилл во Чаумелль, единственный из внимающих ритмичной мелодии вонарцев, узнал Гимн Богине, который обычно звучал во время двухдневного Празднества Танца.

Поздно ночью голоса затихли. Крики часовых «Все спокойно!» с равными промежутками прорезали темноту, без умолку звенели москиты.

Повстанцы напали на рассвете, внезапно. Только что стояла зыбкая тишина, и вот улицы ожили, и черные человеческие фигурки муравьями облепили стены.

Часовые на бастионах открыли огонь и подняли тревогу. Через несколько секунд к редутам отовсюду сбежались штатские. Глаза у всех были ошалелые, но ни один не забыл прихватить винтовку. Даже раненые, которые еще держались на ногах, выбрались из коек в банкетном зале. Под стенами резиденции кипело море голов и блестела сталь оружия. Авескийские рожки звали к наступлению. Артиллеристы выдвинули вперед тяжелые пушки.