Сумеречный взгляд

Мы подошли к ограде со стороны леса, но между лесом и оградой лежало пустое пространство. На снегу, покрывавшем этот голый ровный склон, мы видели множество следов ног, тянущихся параллельно ограде.

Указав на эти следы, я понизил голос еще сильнее и сказал:

— Похоже, что у них даже постоянный патруль вдоль забора ходит. И охрана, ясное дело, вооружена. Нам придется быть очень осторожными, держать глаза и уши открытыми.

Мы снова набросили на себя мантии призраков и крадучись направились на юг, чтобы обследовать другие части леса.

Мы держали изгородь в поле зрения, но шли достаточно далеко от нее, чтобы не быть замеченными охранниками прежде, чем мы заметим их. Мы направлялись в южную часть Старого кряжа, надеясь оттуда заглянуть вниз, на правление угольной компании. Мы тщательно выяснили путь по подробной карте местности округа, которую купили в магазине спортивных принадлежностей, обслуживающем тех, кто выбирался на выходные на пешие прогулки или устраивал лагерь в лесу.

Чуть раньше, на окружном шоссе, проезжая мимо въезда на территорию «Молнии», почему-то единственного, мы не увидели и следа контор. Холмы, деревья и расстояние скрывали от глаз строения. С дороги нельзя было разглядеть ничего, кроме ворот и будки охранника, возле которой все подъезжающие грузовики должны были останавливаться и подвергаться осмотру, прежде чем им разрешалось въехать. Служба безопасности проявляла просто смехотворную бдительность в том, что касалось добычи угля, и мне стало интересно, как они объясняют такую отгороженность от остального мира.

Возле ворот мы увидели две машины, и в каждой сидели гоблины. Охранник тоже был гоблином.

Сейчас, когда мы пробирались вдоль вершины хребта, лес становился более серьезным препятствием, чем он был до сих пор. На этой высоте лиственные деревья — дубы, клены — уступили место вечнозеленым. Чем дальше мы продвигались, тем больше видели елей и различных пород сосен. Они стояли плотнее, чем раньше, лес на наших глазах будто возвращался в первобытное состояние. Переплетающиеся сучья росли так низко, что порой нам приходилось пригибаться и даже кое-где ползти под живыми, покрытыми иголками решетками, не достающими совсем немного до земли. Под ногами торчали, точно шипы, отмершие сломанные сучья, грозящие пронзить нас насквозь и требующие внимания. В большинстве мест кустарника было немного, потому что не хватало света для его роста. Но там, куда под колючий зеленый полог проникали солнечные лучи, нижний слой растительности состоял из ежевики и вереска, ощетинившегося колючками, острыми, как бритва, и толстыми, как лезвия стилетов.

Наконец, в том месте, где гребень опасно сужался у своего южного конца, мы снова приблизились к изгороди. Согнувшись в три погибели возле цепей, мы смогли заглянуть вниз, в небольшую долину шириной примерно сотни четыре ярдов и — это мы узнали по карте — полторы мили длиной. Там, внизу, не было деревьев, что царили на вершинах. Вместо них к небу сотнями тянулись голые лиственные деревья, черные, с остроконечными ветками — точно тысячи огромных окаменевших пауков, лежащих на спине и растопыривших свои застывшие конечности. Со стороны окружного шоссе и главного входа двусторонняя трасса компании выходила из леса на обширную поляну, расчищенную для административных зданий, ремонтных гаражей и мастерских угольной компании «Молния». Дорога эта пересекала поляну и вновь исчезала среди деревьев, уводя к шахте, находящейся в миле отсюда, на северном конце долины.

Одно— и двухэтажные здания постройки девятнадцатого века были возведены из камня, потемневшего от времени, от угольной пыли, которую сдувало с проезжавших мимо грузовиков, и от выхлопных газов производства. Сейчас они производили впечатление построенных из угля. Окна были узкие, на некоторых — решетки. Свет флюоресцентных ламп с другой стороны грязного стекла не прибавлял теплоты этим злобным окнам. Шиферные крыши и преувеличенно тяжелые притолоки над окнами и дверными проемами — даже над крупными коробками гаражных ворот — придавали зданиям насупленный и сердитый вид.

Мы стояли бок о бок, Райа и я, наше дымящееся дыхание смешивалось в сверхъестественно спокойном воздухе. Мы глядели вниз на работников угольной компании со все возрастающим беспокойством. Мужчины и женщины входили и выходили из гаражей и мастерских, откуда несся непрерывный лязгающий, клацающий и грохочущий шум работавших механизмов. Все они двигались быстро, словно наполненные энергией и решимостью, как будто все до единого стремились принести хозяевам не меньше ста десяти процентов прибыли за свое жалованье. Не было ни одного бездельника или лодыря, никто не прохлаждался на свежем воздухе, наслаждаясь сигаретой, прежде чем вернуться на рабочее место. Даже те, кто был в костюмах и при галстуках, — очевидно, руководящие работники и прочие «белые воротнички», которые могли бы в принципе и не так спешить, а ходить с сознанием своего высокого положения, — даже они сновали между своими автомобилями и мрачными административными корпусами, не останавливаясь, явно горя служебным рвением.

Все они были гоблины. Даже на таком отдалении я не сомневался в их принадлежности к этому демоническому братству.

Райа тоже почувствовала их истинную сущность. Прошептала:

— Если Йонтсдаун — место их гнездования, тогда это — гнездо внутри гнезда.

— Улей, черт его возьми, — согласился я. — И все жужжат вокруг него, словно трудовые пчелы.

Время от времени грузовик, груженный углем, с ворчанием двигался с севера, пробираясь среди облетевших деревьев по дороге, делящей поляну на две части, в другой конец леса, по направлению к воротам. По другой стороне шли пустые машины — к шахте, на погрузку. Водители и их помощники все были гоблины.

— Что они здесь делают? — поинтересовалась Райа.

— Что-то важное.

— А что?

— Что-то, что не обещает ничего хорошего ни нам, ни всему нашему роду. И я думаю, что центр этого вовсе не в тех зданиях.

— А где тогда? В самой шахте?

— Точно.

Мрачный, еле пробивающийся сквозь тучи свет быстро слабел. Приближался ранний зимний вечер.

Ветер, которого не было целый день, вернулся, полный энергии, изрядно посвежевший за время своего отдыха. Он свистел среди цепей ограды и гудел в ветвях елей и сосен.

Я сказал:

— Нам надо будет прийти сюда завтра пораньше с утра и пройти как можно дальше на север вдоль ограды, чтобы взглянуть на саму шахту.

— И ты прекрасно знаешь, что будет потом, — мрачно сказала Райа.

— Да.

— Мы не сможем увидеть достаточно, так что нам придется отправиться внутрь.

— Возможно.

— Под землю.

— Думаю, да.

— В туннели.

— Ну...

— Как во сне.

Я ничего не ответил.

Она сказала:

— И как во сне, они обнаружат, что мы там, и отправятся в погоню за нами.

До того, как темнота смогла поймать нас в ловушку на гребне, мы покинули ограду и направились обратно — вниз, по направлению к окружному шоссе, на котором оставили автомобиль. Темнота как будто била ключом из-под корней деревьев, капала соком с тяжелых ветвей сосен и елей, сочилась из каждого спутанного куста. К тому времени, когда мы вышли на открытые места и склоны, мерцающее одеяло снега было светлее, чем небо. Мы разглядели свои собственные старые следы. Они казались ранами на этой алебастрово-белой коже.

Когда мы дошли до машины, начал падать снег. Пока что редкие снежинки. Они витками спускались на землю со стремительно темнеющих небес, точно хлопья пепла, слетающие с давно обгорелых балок потолка. Однако в страшной тяжести, повисшей в воздухе, и в лютом холоде скрывалось не поддающееся описанию, но несомненное предзнаменование грядущей сильной бури.

* * *

Все время, пока мы ехали домой на Яблоневую тропу, снег шел не переставая. Он падал крупными хлопьями, которые кружили неустойчивые потоки ветра, еще не набравшего полную силу. Снег покрывал дорогу матовой пеленой, и мне почти казалось, что черная щебенка — на самом деле толстый слой стекла, а покрывала снега — просто занавеси, и мы едем по огромному окну, рвем шинами колес занавеси и давим на стекло, хотя оно и толстое. Это было окно, которое, возможно, отделяло этот мир от иного. В любой момент окно могло треснуть, и мы провалились бы в геенну.