Сумерки грядущего
Шрифт:
Коллеги Виктора, политруки и комиссары различных рангов, скорее мешали погрузке, не к месту читая солдатам длинные речи, выкрикивая лозунги, а иногда и угрожая табельным оружием. Особо пламенные представители политсостава иногда прерывали процесс посадки в вагоны и заставляли бойцов петь революционно-патриотические песни. Холодову даже начало казаться, что коммунисты воевали исключительно на стороне Гитлера, настолько сильной помехой они были для армии.
Наконец, колонна хлама, именуемого танками, проехала, и «Студебеккер» двинулся, покидая станцию. Далее дорога была сплошь изрыта воронками. Непривычный к тряске Холодов с нетерпением ждал, когда, наконец, они доберутся
«Студебеккер» миновал поляну возле дороги, на которой расположился отряд крепких молодых парней в превосходно сидящей чистенькой форме, в фуражках с синими околышами и до зубов вооружённых. Некоторые из них чистили пулемёты, другие жевали сервелат с белым хлебом или копчёную свинину.
— Заградотряд, — процедил сквозь зубы водитель. — Жрут, сволочи, от пуза, и горя не знают!
Виктор обернулся к спутнику, и тот моментально рассвирепел:
— Что смотришь?! — сердито спросил он, нарушая субординацию переходом на «ты». — Твои собратья жрут!
Холодов только сейчас заметил, что его собственная фуражка, лежащая на коленях, тоже имеет синий околыш. Виктор начал вспоминать, имели ли политруки в войну синие околыши, а водитель тем временем развил свою мысль:
— Вон какие морды наели! На нашей кровушке жируют.
— На чьей кровушке? — не понял меморист.
— Известно на чьей. На кровушке простого мужика. Я, помню, в штрафбате воевал, так эти нелюди нас в спину расстреливали из крупнокалиберных пулемётов. Мы — в атаку с голыми руками против миномётов и танков, а эти сволочи в тылу отсиживаются с пулемётами и гаубицами. И пулемёты эти не на фашистов нацелены, а на нашего солдатика!
Водитель будто бы цитировал Историческую доктрину на память. Для уточнения Виктор решился на лёгкую провокацию.
— Если за товарища Сталина, то можно и голыми руками врага душить! — осторожно возразил он собеседнику.
Водитель так зло рассмеялся, что чуть не вырвал баранку с мясом:
— За Сталина?! Кто пойдёт за него умирать?! Разве что вы, комиссары-горлопаны! Или оболваненные вашей пропагандой дурачки. А мы, простые мужики, воюем не за Сталина, не за коммунистов, которые в тылу жируют…
«Простой русский мужик», вертя одной рукой баранку, другую запустил под гимнастёрку и бережно вынул нательный крест, обёрнутый в георгиевскую ленту. Его лицо посветлело и стало добрым и благостным.
— Мы за Россию воюем! — проникновенно произнёс водитель и поцеловал крестик. — За берёзки наши, за просторы родные. Большевики приходят и уходят, а земля русская стояла и стоять будет.
«Неплохо работал местный эпохальный инспектор, — отметил про себя Виктор, — Зря на него Бурлаков бочку катит. Вон как прошляки по Доктрине шпарят! Как будто наизусть учить заставляли».
Солдат расценил задумчивый взгляд Холодова по-своему:
— Расстрелять меня хочешь? Так стреляй, комиссар-иуда! Умру с именем господа нашего на устах. Ибо веру в бога вы, коммуняки, никогда не вытравите из народа русского!
Что-то похожее Виктор уже слышал совсем недавно. Похожие слова говорили в Таёжном повешенный красными мужик и юный русский князь фон Кугельштифт. Знакомый почерк: видимо, тут постарался
один и тот же мемсценарист.Холодову уже немного надоел пафосный спутник. Ему неожиданно захотелось в самом деле вытащить водителя из кабины, довести до ближайшего лесочка и пустить в расход, чтобы тот хоть ненадолго замолчал. Но тогда пришлось бы топать пешком до места назначения, которого Виктор не знал.
6
К счастью, они скоро добрались до расположения штрафбата, и поток речей водителя насчёт церквушек, берёзок и сволочных коммунистов прервался. Виктор выскочил из кабины и огляделся. Теперь необходимо было найти Твердынина. Неподалёку возле старой воронки грелось несколько здоровенных татуированных мужиков самого криминального вида — бойцов штрафного батальона. Штрафники, видимо, недавно отобедали: рядом валялись пустые грязные котелки. Скинув гимнастёрки, уголовники подставляли спины, усеянные русалками и куполами, майскому ласковому солнышку.
— Опаньки, краснопузый пожаловал! — противно обрадовался один из татуированных, самый матёрый, и вся эта шайка-лейка разом подскочила. — Что за кипиш на болоте?
Сколько раз уже твердили мемсценаристам, что уголовники воевали не в штрафных батальонах, а в штрафных ротах! Насмотрятся сериалов и городят, что ни попадя!
— Мы не боимся тебя, вертопрах! — сказал матёрый с присвистом, растопырив пальцы. — Дальше штрафбата не пошлёшь, тыловая крыса!
— Не «вертопрах», а «вертухай»! — раздражённо осёк уголовника Виктор. — Неуч!
Резко выхватив наган, он выпалил в матёрого и прострелил ему плечо. И сам себе удивился, насколько у него это получилось виртуозно и профессионально. Уголовник повалился на землю и неприятно заверещал, зажимая рану и катаясь по грязи. Его дружки застыли столбами, поглядывая то на опасного краснопузого, то на своего поверженного авторитета.
Виктор, не удостоив взглядом раненого прошляка, отправился туда, где толпа разношёрстных солдат, одетых в лохмотья, принимала пищу. На большой поляне было шумно — человек пятьсот разом стучали ложками, чавкали и успевали при этом переговариваться. В центре поляны расположилась полевая кухня, и с десяток поваров орудовали огромными черпаками, разливая по котелкам мутно-серую баланду. От варева на поляне стояла кислая вонь. Возле кухни толпились очереди. Попробуй-ка, разыщи Твердынина, такая толпища! Надо спросить у кого-нибудь, только выбрать собеседников поспокойнее, решил Холодов.
Чуть в сторонке от принимавших пищу бойцов сидел священник с одухотворённым лицом. Он с достоинством вкушал из солдатского котелка, время от времени обращая взор к небу и истово крестясь. Скорее всего, он был новоделом — так мемористы называли смоделированных персонажей, внедрённых в ту или иную эпоху. Явно по недосмотру меминженеров, священника не переодели в военную форму, и его ряса смотрелась несколько неуместно на фоне драных гимнастёрок и телогреек с вылезшими клоками ваты. Виктор вспомнил о персометре и, прищурившись, внимательно посмотрел на священника. Синяя аура: так и есть, новодел наш иерей или как его там по сану!
— Здравствуй, батюшка, — почтительно обратился к священнику Виктор и на всякий случай поклонился. — Как воюется?
— С божьей помощью, сын мой! — чинно ответил батюшка, погладив окладистую бороду и перекрестившись. — Ибо от танков и пушек проку мало, если господь не будет благоволить ратникам. Без нас, священников, он бы давно отвернулся и от России-матушки и от большевиков-антихристов.
— Это само собой, — согласился Холодов. — Мне бы человечка одного найти, отец родной. Раба божьего рядового Твердынина…