Сумерки в полдень

Гости накалывали сандвичи на зубочистки — вместо вилок — и отправляли в рот, говоря коротко и так же тихо:

— Благодарю.

Девушка наклоняла голову с черными густыми волосами, улыбалась, шептала: «Не стоит», — и переходила к другому. На ее узком, бледном лице выделялись большие и необыкновенно синие глаза, которые, как заметил Антон, засветились особенно ярко, будто загорелись синим огнем, когда она смотрела на Беста и Макхэя. Бест что-то шепнул ей на ухо, а Макхэй отечески положил большую ладонь на ее остренькое плечо. Антон, протыкая сандвич зубочисткой, попытался заглянуть ей в глаза, но она отвела их. Поставив тарелку на каминную доску рядом с бутылкой и кувшином, девушка отодвинулась в дальний угол, молча наблюдая за гостями.

— Кто она? — шепнул Антон Горемыкину, кивая на девушку. — Родственница или прислуга?

— Кажется, родственница, — шепотом ответил Горемыкин. — Но в общем-то она работает у Фила в редакции.

— Удивительные глаза! — восхищенно проговорил Антон.

— Да? — равнодушно произнес Горемыкин. — А мне Вирджиния нравится больше.

Он подошел к Вирджинии, стоявшей у камина, в котором зажгли маленькую газовую печь. Взглянув на Горемыкина, девушка снова водрузила на свое красивое лицо победную улыбку. Одетая в дорогой костюм, ладно облегавший ее стройную фигуру, Вирджиния казалась в этой просторной, бедно обставленной комнате такой же яркой и чужой, как букет цветов, стоявший в дешевой вазе на каминной доске. Букет был привезен, как сказала хозяйка, ее подругой, живущей с мужем в деревне. Откуда и как попала сюда Вирджиния, оставалось загадкой, и Антон, воспользовавшись тем, что Бест вышел в коридор встречать новых гостей, наклонившись к Фоксу, спросил про нее.

— Да мы и сами толком еще не знаем, кто она, — ответил Фокс. — Полгода назад появилась у нас и сказала, что хочет помогать, потому что наш еженедельник необыкновенный, а ей нравится все необыкновенное. Сначала мы думали, что Вирджиния подослана к нам полицией, но она проявила полное равнодушие к тому, откуда и как добываем мы свои новости. Она расплачивалась за наши мелкие долги и охотно оказывала небольшие услуги, и мы прозвали ее Ангелочком. Теперь она отзывается, когда ей кричат: «Ангелочек, подай чернильницу!», «Ангелочек, принеси бумагу!».

— Она из обеспеченной семьи?

— Круглая сирота, по родители оставили ей деньги, и она может жить, как ей хочется.

— А что заставило вас принять ее?

Фокс поправил растопыренными пальцами очки и взглянул на девушку, увлеченную разговором с Горемыкиным.

— Сначала она показалась нам просто забавной: богатая, красивая особа ищет острых ощущений. Потом убедились, что она может быть полезной. Она племянница лорда Овербэрри, вхожа в «свет», приносит оттуда слухи, которые помогают нам иногда узнавать, что делается за кулисами.

Антона насторожило имя дяди Вирджинии, и он, стараясь не показать особой заинтересованности, спросил:

— Этот лорд — как вы его назвали? Овербэрри? Лорд Овербэрри не связан с фирмой «Виккерс-Армстронг»?

— Не знаю, — ответил Фокс. — По рассказам Ангелочка, лорды Овербэрри давно обеднели, и родители не оставили ее дяде ничего, кроме титула. А почему он заинтересовал вас?

Антон отвел Фокса в сторонку и рассказал, что в Берлине узнал от своих друзей о встрече агента Круппа с представителем фирмы «Виккерс-Армстронг» лордом Овербэрри и о соглашении между фирмами поставлять друг другу «товары», которые сами не производят. Крупп предлагает своим иностранным клиентам аккумуляторы для подводных лодок и самонаводящиеся торпеды, производимые Виккерсом-Армстронгом.

— Вот это «товары»! — возбужденно прошептал Фокс. — Лучших «товаров» для тех, кто хочет потопить торговый флот Англии, не найдешь. А что же Крупп поставляет англичанам взамен этих «товаров»?

— Об этом его представитель умолчал.

— Ну, конечно же, немецкие «товары» предлагает своим клиентам Виккерс-Армстронг, — саркастически произнес Фокс.

— И заметьте, Эрик, Крупп гарантирует поставку «товаров» даже в случае возникновения войны, — добавил Антон.

— Через линию фронта? — недоверчиво спросил Фокс. — Через блокаду?

— Не знаю, но представитель Крупна сказал, что клиенты могут потребовать неустойку, если фирма подведет.

Фокс взволнованно сорвал очки, протер их фланелькой, которую носил в кармане, и снова водрузил на свой длинный, прямой нос.

— А не «утка» ли это? — тихо спросил он, всматриваясь в лицо Антона пытливо и требовательно.

— Маловероятно, — так же тихо ответил Антон. — Ведь Крупп, делая предложение о поставке аккумуляторов и торпед, добивался получения заказа, а на «утках» бизнеса не сделаешь.

— Да, на «утках» бизнеса не сделаешь, — повторил Фокс и потер указательным пальцем висок: он явно волновался.

Бест ввел в комнату молодого худощавого мужчину в бархатной куртке с большим черным бантом вместо галстука. Знакомясь — он назвал себя Даули, — новый гость гордо вскидывал красивую голову с пышными, зачесанными назад волосами, и голос его был мягкий, бархатистый, говорил он медленно и как-то особенно значительно. Сразу зачислив его в аристократы, Антон подивился: зачем он тут? Вооружившись стаканом с виски, Даули сел в кресло, небрежно закинув ногу на ногу, и Антон не мог не удивиться, обнаружив, что потрепанные, но модные туфли «аристократа» надеты на голые, без носков ноги. Перехватив взгляд Антона, Даули поспешно опустил ногу и одернул брюки.

Синеглазая девушка вновь принесла тарелку с крохотными сандвичами и запасом зубочисток. Хозяйка подвела ее к Антону, сказав, что Пегги — так звали девушку — хочет поговорить с человеком, недавно приехавшим из Москвы. Пегги взглянула на него и улыбнулась, но ее синие глаза не вспыхнули тем огнем, который заметил Антон, когда девушка смотрела на Беста и Макхэя. Она сказала, что у нее так много вопросов, что не знает, с чего начать.

— Начинайте с того, какой вас больше всего интересует, — посоветовал он.

Пегги все же помолчала, прежде чем спросить:

— А у вас много безработных молодых людей?

— У нас нет безработных, — ответил Антон. — Ни среди взрослых, ни среди молодежи.

— Фил тоже утверждает это, — поспешно сказала Пегги, — а Том не верит. Он убежден, что молодые нигде и никому не нужны. Они мало что знают и ничего не умеют, поэтому, говорит Том, они обуза для родителей и общества.

— Том?

Бледные щеки Пегги вспыхнули.

— Извините, я забыла сказать: Том — мой брат. Ему скоро двадцать четыре года, и он еще нигде не работал — с начала его не брали потому, что, мол молод и ничего не умеет, а теперь не берут потому, что нет работы даже для тех, кто умеет. — Она опять поглядела на Антона вопросительно и робко. — Можно спросить еще?

— Ну, конечно, спрашивайте.

— А с чего начинают у вас свою работу молодые? Ведь они тоже мало что знают и ничего не умеют.

— С того, что в особых школах при заводах их учат знать и уметь.