Сумерки

– Долго ли я был болен? Какой у меня слабый голос и ужели это я… – мелькнуло у меня.

– Четыре месяца, – ответил папа. – Зима уже кончается…

Я попросил посадить меня подле окна. Какая дивная, меланхолическая картина. Снег, повсюду снег! И кругом такая мягкая белизна, что можно заплакать. Гора приветливо и задумчиво как бы кивала мне всеми своими буграми, белыми, чистыми, и жизнь вдруг показалась мне удивительно томительной, долгой, печальной…

– Ты плачешь? – произнесла мать, обняв меня. – Почему?

Я сидел у окна, не отрывался, не отвечал.

– Вот и гора белая, – думал я! – Была осень, теперь зима. Алёша умер! И ничего нового. Страдания – и ничего нового!

Вошла горничная, не Маша, а новая, и почтительно сказала:

– Бульон готов для панича. Можно подавать?

– Конечно, конечно, – засуетилась мать.

– Есть!.. пить… – подумал я. – Они ничего не понимают…

Я не сказал ни слова и тихо заплакал. Меня ласкали, меня спрашивали, а я всё сидел у окна, глядел на пустынную белую гору, которая молчаливо кивала мне буграми. Я сидел и думал и, как в сумерках, было смутно, тоскливо на душе. О жизнь, жизнь. Желанная, печальная загадка! О жизнь!..