Сумма теологии. Том IV

Ответ на возражение 1. У неразумных животных определение желания к частной вещи является пассивным, тогда как согласие подразумевает скорее активное, чем просто пассивное определение желания.

Ответ на возражение 2. Если удаляется первое, то последующее удаляется в том случае, если оно следует только из этого [первого]. Но если нечто может следовать из нескольких вещей, то с удалением одной из них оно не удаляется; так, если затвердение является результатом жары и холода (например, кирпичи затвердевают от жары, а вода – от холода), то удаление жары не приводит к удалению затвердения. Однако выполнение действия следует не только из согласия, но также и из побуждения желания, каковое обнаруживается и у неразумных животных.

Ответ на возражение 3. Человек, который действует в связи со страстью, способен не следовать этой страсти, в то время как неразумные животные на это не способны. Следовательно, [приведенная] аналогия неуместна.

Раздел 3. Направлено ли согласие к цели или к средствам?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что согласие направлено к цели – ведь то, благодаря чему вещь именно такова, в еще большей степени является таковым. Но наше согласие со средствами следует из цели. Поэтому мы в еще большей степени соглашаемся с целью.

Возражение 2. Далее, целью невоздержанного, равно как и добродетельного, является его действие. Но невоздержанный соглашается со своим действием. Следовательно, согласие может быть направлено к цели.

Возражение 3. Далее, как было показано выше (13, 1), желание средств является выбором. Если бы, таким образом, согласие было направлено только к средствам, то оно ничем бы не отличалось от выбора. Но Дамаскин доказал, что это не так, поскольку, по его словам, «после одобрения», которое он называет «настроением», осуществляется «избрание» [285] . Следовательно, согласие направлено не только к средствам,

285

Ibid.

Этому противоречит сказанное Дамаскином о том, что «настроение», то есть согласие, имеет место, «когда человек свободно одобряет и избирает» [286] . Но избрание относится только к средствам. Следовательно, то же самое справедливо сказать и о согласии.

Отвечаю: согласие – это приложение движения желания к тому, что уже является возможным для того, кто причиняет указанное приложение. Далее, порядок действия таков: сперва – схватывание цели; затем – желание цели; затем – принятие решения относительно средств; наконец – желание средств. Но желание по природе склонно к конечной цели, и потому приложение движения желания к схваченной цели имеет природу не согласия, а воли. А вот что касается тех вещей, которые в порядке рассмотрения последуют конечной цели, то в той мере, в какой они направлены к цели, они подпадают под принятие решения, и потому принятие решения прилагается к ним постольку, поскольку движение желания прилагается к следующему из решения суждению. Но движение желания к цели не прилагается к принятию решения, скорее напротив – принятие решения прилагается к движению, поскольку принятие решения предполагает желание цели. С другой стороны, желание средств предполагает принятие решения. И потому приложение движения желания к принятию решения в собственном смысле слова и есть согласие. Следовательно, коль скоро решение принимается только относительно средств, то и согласие в собственном смысле слова направлено исключительно к средствам.

286

Ibid.

Ответ на возражение 1. Как знание заключений через посредство начал является наукой, в то время как знание начал является не наукой, а чем-то большим, а именно мышлением, точно так же и наше согласие со средствами ради достижения цели, будучи приложенным к нашему действию, является не согласием, а чем-то большим, а именно волей.

Ответ на возражение 2. Целью невоздержанного является не столько действие, сколько удовольствие от действия, и ради этого удовольствия он соглашается на свое действие.

Ответ на возражение 3. Выбор подразумевает нечто, чего лишено согласие, а именно некоторое отношение к тому, чему предпочтено нечто другое, и потому после согласия все еще остается выбор. В самом деле, иногда случается так, что в результате рассмотрения обнаруживается несколько соответствующих цели средств, и на каждое из них, в связи с его одобрением, мы даем наше согласие; однако, одобрив многое, мы посредством выбора предпочитаем одно. Впрочем, последующие одобрению согласие и выбор отличаются не в действительности, а только с точки зрения способа рассмотрения; так, мы говорим о согласии в связи с тем, что мы одобряем выполнение того или этого, а о выборе – в связи с тем, что мы предпочитаем нечто из одобренного.

Раздал 4. Принадлежит ли согласие на акт только высшей части души?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что согласие на акт не всегда принадлежит высшему разуму. В самом деле, «удовольствие возникает попутно деятельности и делает ее совершенной, как красота делает совершенными людей в расцвете лет» [287] . Но согласие на удовольствие, согласно Августину, принадлежит низшему разуму [288] . Следовательно, согласие на акт принадлежит не только высшему разуму.

287

Ethic. X, 4.

288

De Trin. XII, 12.

Возражение 2. Далее, акт, на который мы даем наше согласие, считается произвольным. Но осуществление произвольных действий доступно многим способностям. Следовательно, не только высший разум дает согласие на акт.

Возражение 3. Далее, высшим разумом, согласно Августину, является тот, «который поглощен созерцанием и рассмотрением вечных вещей» [289] . Но человек нередко дает согласие на акт не ради вечного, но ради преходящего, а порой – даже в связи с некоторой душевной страстью. Следовательно, согласие на акт принадлежит не только высшему разуму.

289

De Trin. XII, 7.

Этому противоречит сказанное Августином о том, что «невозможно, чтобы человек измыслил совершение греха, если только та его мыслительная способность, которая наделена верховной властью склонять его члены к действиям или удерживать от них, не уступает злу, делаясь его рабыней» [290] .

Отвечаю: окончательное решение принадлежит тому, кто занимает наивысшее положение и судит обо всем остальном, поскольку окончательное решение не принимается до тех пор, пока суждение не вынесено и не объявлено. Но очевидно, что вынесение суждения обо всем принадлежит высшему разуму; в самом деле, именно посредством разума мы судим о чувственных вещах, а о вещах, относящихся к человеческим началам, мы судим в соответствии с божественными началами, каковое суждение является прерогативой высшего разума. И до тех пор, пока человек не удостоверится в том, что его решение не противно божественным началам, никакое суждение разума не может рассматриваться в свете окончательного решения. Но подлежащее исполнению окончательное решение – это и есть согласие на акт. Поэтому согласие на акт принадлежит высшему разуму, в том, впрочем, смысле, в каком воля находится в разуме, о чем уже было сказано (1).

290

De Trin. XII, 12.

Ответ на возражение 1. Согласие на удовольствие исполненным делом, равно как и согласие на само дело, принадлежит высшему разуму, а вот согласие на мысленное удовольствие принадлежит более низкому разуму, поскольку и само помышление принадлежит более низкому разуму Тем не менее в той мере, в какой мышление и связанное с ним удовольствие являются актами, суждение о том, следует ли мыслить и получать от этого удовольствие, выносит именно высший разум. А вот в той мере, в какой акт мышления рассматривается как определенный к последующему акту, он принадлежит более низкому разуму. В самом деле, определенное к цели принадлежит более низкому искусству или способности, чем сама цель, к которой оно определено, по каковой причине относящееся непосредственно к цели искусство называется господским или главенствующим искусством.

Ответ на возражение 2. Из того обстоятельства, что действия называются произвольными постольку, поскольку мы на них соглашаемся, следует не то, что согласие является актом любой способности, а то, что, как уже было сказано (1), оно является актом находящейся в разуме воли, от которой акт и получил именование произвольного.

Ответ на возражение 3. О согласии высшего разума говорится не только потому, что он подвигает к действию согласно вечным причинам, но также и потому, что он впадает в заблуждение на основании тех же причин.