Сумма теологии. Том VII
Шрифт:
И рабский страх не должно полагать одним из семи даров Святого Духа, поскольку хотя он и исходит от Него, однако, согласно Августину, он совместим с желанием грешить [192] , тогда как дары Святого Духа несовместимы с желанием грешить, поскольку они, как было показано выше (II-I, 68, 5), неотделимы от любви.
Из всего этого следует, что тем страхом Господним, который перечислен среди семи даров Святого Духа, является сыновний, или целомудренный, страх. В самом деле, как уже было сказано (II-I, 68, 3), дары Святого Духа – это некоторые совершенствующие способности души навыки, благодаря которым человек располагается к повиновению подвигающему Святому Духу, что подобно тому, как благодаря нравственным добродетелям желающие способности располагаются к повиновению подвигающему разуму. Но для того, чтобы вещь была подчинена движению движущего, первым необходимым условием является отсутствие с ее стороны противления движущему, поскольку противление подвигаемого субъекта препятствует движению. И именно это [отсутствие
192
De Nat. et Grat. LVII.
Ответ на возражение 1. Сыновний страх не противоположен добродетели надежды, поскольку им мы боимся не того, что нам не удастся обрести то, что мы чаем обрести с помощью Бога, а того, что мы сами отстранимся от этой помощи. Поэтому сыновний страх и надежда держатся вместе и совершенствуют друг друга.
Ответ на возражение 2. Надлежащим и главным объектом страха является избегаемое зло, и в этом смысле Бог не может являться объектом страха, о чем уже было сказано (1). Указанным образом Он является объектом надежды и других теологических добродетелей, поскольку посредством добродетели надежды мы верим в божественную помощь не только в том, что касается обретения каких-либо иных благ, но в первую очередь в том, что касается обретения главного блага, то есть Самого Бога. И то же самое со всей очевидностью можно сказать обо всех остальных теологических добродетелях.
Ответ на возражение 3. Из того обстоятельства, что любовь является источником страха, вовсе не следует, что страх Божий не является навыком, отличным от любви Божией, поскольку любовь – это источник всех душевных чувств, а мы в отношении различных душевных чувств совершенствуемся различными навыками. Впрочем, как добродетель любовь превосходнее страха, поскольку она связана с благом, к которому, как было показано выше (II-I, 55, 3), добродетель определена первичным образом по самой своей природе, по каковой причине причислена к добродетелям и надежда. Страх же, со своей стороны, первичным образом связан со злом и указывает на его избегание, и в этом смысле он уступает теологическим добродетелям.
Ответ на возражение 4. Согласно сказанному [в Писании], «начало гордости – удаление человека от Господа» (Сир. 10:14), то есть отказ от смирения перед Богом, и это противоположно сыновнему страху, побуждающему к почитанию Бога. Таким образом, страх пресекает источник гордыни, по каковой причине он и дарован как средство от гордыни. Однако из этого вовсе не следует, что он суть то же, что и добродетель смирения, но только то, что он суть ее источник. В самом деле, как было показано выше (II-I, 68, 4), дары Святого Духа являются источниками умственных и нравственных добродетелей, в то время как теологические добродетели, как было показано там же, являются источниками даров.
Сказанного достаточно для ответа на возражение 5.
Раздел 10. УБЫВАЕТ ЛИ СТРАХ С ВОЗРАСТАНИЕМ ЛЮБВИ?
С десятым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что с возрастанием любви страх убывает. Ведь сказал же Августин, что «возрастание любви умаляет страх».
Возражение 2. Далее, страх убывает с возрастанием надежды. Но, как было показано выше (17, 8), с возрастанием надежды возрастает и любовь. Следовательно, с возрастанием любви страх убывает.
Возражение 3. Далее, любовь подразумевает соединение, тогда как страх подразумевает отделение. Но с возрастанием соединения отделение убывает. Следовательно, с возрастанием любви к горнему страх убывает.
Этому противоречат слова Августина о том, что «страх Божий есть не только начало, но и совершенство мудрости, посредством которой мы любим Бога более всего остального и ближнего как самого себя» [193] .
Отвечаю: страх, как было показано выше (2), бывает двояким: первый из них – это сыновний страх, каким сын боится оскорбить своего отца или быть отделенным от него; второй – это рабский страх, каким боятся наказаний.
193
Qq. LXXXIII, 36.
Итак, сыновний страх с возрастанием любви необходимо должен возрастать, поскольку с возрастанием причины возрастает и следствие. В самом деле, чем больше мы любим человека, тем больше боимся его оскорбить или быть отделенными от него.
С другой стороны, рабский страх в том, что касается его рабства, с приходом любви полностью исчезает, хотя в том, что касается его субстанции, страх перед наказанием остается, о чем уже было сказано (6). Этот страх убывает с возрастанием любви в первую очередь в том, что касается его акта, поскольку чем больше человек любит Бога, тем меньше он боится наказания, – во-первых, потому, что он меньше печется о своем собственном благе, которому противостоит наказание; во-вторых, потому, что чем крепче он прилепляется, тем
более уверен в награде и, следовательно, менее страшится наказания.Ответ на возражение 1. Августин в настоящем случае говорит о страхе перед наказанием.
Ответ на возражение 2. Страх, который убывает с возрастанием надежды, – это страх перед наказанием. Однако сыновний страх с возрастанием надежды возрастает, поскольку чем более определенно человек чает обрести благо с помощью кого-то другого, тем более он боится его оскорбить или быть от него отделенным.
Ответ на возражение 3. Сыновний страх подразумевает не отделение от Бога, а смирение перед Ним, и в силу этого смирения – избежания отделения. Впрочем, в некотором смысле он подразумевает отделение, поскольку не [позволяет человеку] самонадеянно приравнивать себя к Нему тем самым покоряя Ему, каковое отделение можно наблюдать даже в любви, поскольку человек любит Бога больше, чем самого себя и что бы то ни было еще. Следовательно, возрастание любви к горнему подразумевает не убывание, а возрастание смиренного страха.
Раздел 11. СОХРАНЯЕТСЯ ЛИ СТРАХ НА НЕБЕСАХ?
С одиннадцатым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что на небесах нет страха. Ведь сказано же [в Писании], что слушающий «будет жить безопасно и спокойно, не страшась зла» (Прит 1:33), что должно понимать как сказанное о том, кто уже наслаждается мудростью в неизменном блаженстве. Но любой страх – это боязнь некоторого зла, поскольку, как уже было сказано (2), объектом страха является зло. Следовательно, на небесах не будет никакого страха.
Возражение 2. Далее, на небесах люди будут уподоблены Богу, согласно сказанному [в Писании] о том, что «когда откроется, будем подобны Ему» (1 Ин. 3:2). Но у Бога нет страха ни перед чем. Следовательно, на небесах у людей не будет никакого страха.
Возражение 3. Далее, надежда совершеннее страха, поскольку надежда относится к добру, а страх – к злу. Но на небесах надежды не будет. Следовательно, не будет на небесах и страха.
Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Страх Господень – чист, пребывает вовек» (Пс. 18:10).
Отвечаю: рабского страха, или страха перед наказанием, никоим образом не будет на небесах, поскольку такой страх исключается безопасностью, которая, как уже было сказано (II-I, 5, 4), присуща неизменному блаженству
Что же касается сыновнего страха, то поскольку он не только возрастает с возрастанием любви, но и совершенствуется вместе с ее совершенствованием, его акт на небесах будет иным, нежели он есть теперь.
Дабы прояснить это положение, должно напомнить, что надлежащим объектом страха является возможное зло, тогда как надлежащим объектом надежды – возможное благо, и так как движение страха есть своего рода избегание, то страх подразумевает, что речь идет об избегании возможного и трудного для избегания зла, поскольку малое зло не возбуждает никакого страха. Затем, как благом для вещи является ее пребывание в надлежащем ей порядке, точно так же злом для нее является оставление этого порядка. Далее, порядок разумной твари заключается в том, что она должна находиться под Богом и над другими тварями. Следовательно, как злом для разумной твари является подчинение ее посредством любви какой-либо более низкой твари, точно так же злом для нее является неподчинение Богу, самонадеянное восстание против Него или презрение к Нему Но подобное зло возможно для разумной твари, если рассматривать ее со стороны ее природы, вследствие природной изменчивости ее свободной воли, тогда как для блаженного подобное становится невозможным вследствие совершенства славы. Поэтому возможное для природы избегание зла неподчинения Богу является невозможным в том состоянии блаженства, которое будет на небесах, в то время как в этой жизни избегание такого зла есть нечто вполне возможное. Поэтому Григорий, комментируя слова [Писания]: «Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его» (Иов. 26:11), говорит: «Силы небесные, которые пристально и непрерывно всматриваются в Него, созерцая, дрожат Однако этот их трепет не обладает природой вины и вызван не страхом, а благоговением» [194] , поскольку, если так можно выразиться, они благоговеют перед высотой и непостижимостью Божией. Августин, со своей стороны, тоже допускает наличие страха на небесах, хотя и оставляет этот вопрос открытым. «Если, – говорит он, – этот целомудренный и пребывающий вовек страх будет и в будущем веке, то это будет не страх, пугающий злом, которое может случиться, а страх, удерживающий в добре, которое не может быть оставлено. Там, где есть неизменная любовь к благу достигнутому, там существует страх, если можно так выразиться, свободный от опасения зла. Именем целомудренного страха названа, несомненно, та воля, по которой мы, узнав грех, будем естественно остерегаться греха не вследствие опасения за свою слабость, которая могла бы расположить к греху а по чистоте любви. Или же, если там не будет иметь места решительно никакого вида страха, то, пожалуй, этот страх назван пребывающим вовек потому, что пребудет вовек то, к чему этот страх приводит» [195] .
194
Moral. XVII.
195
De Civ. Dei XIV, 9.