Супергрустная история настоящей любви
Шрифт:
— Да нахуй креативную экономику, — ляпнул я. — В центре города продуктов нет.
Один миг. Его ладонь. Моя щека. Параметры окружающей среды сдвинулись на шестьдесят градусов влево и, звеня, застыли. Я почувствовал, как моя рука прижимается к лицу, хотя не заметил, как ее поднял.
Он закатил мне оплеуху.
Наверное, где-то в недрах моей души всплыло воспоминание о первой отцовской пощечине — рука папы Абрамова разрезает воздух, расставленные ноги по-боксерски пританцовывают, будто он лупит двухсотфунтового здоровяка, а не девятилетнего мальчишку, — но отчего-то думал я лишь о том, что в ноябре мне стукнет сорок. Через три месяца я стану сорокалетним мужчиной, и мне только что закатил оплеуху мой друг, мой босс, мой запасной отец.
И я ринулся на него. Через стол, чьи острые края врезались в живот, в кулаках у меня ворот шелковой
Одна рука отпустила его футболку, занесся кулак. Либо да, либо нет. Либо я выбираю этот последний путь, либо опускаю руку. Но что у меня есть, кроме Джоши? Выберется ли он после всего, что случилось? Разве за падением Рима в итоге не последовал Ренессанс?
Я правда могу ударить этого человека?
Я слишком долго ждал. Джоши уже мягко отрывал мои пальцы от своей футболки.
— Прости, — сказал он. — Мне так стыдно. Боже мой. Сам себе не верю. Это все стресс. У меня стресс. Уровень кортизола. Господи. Все храброго из себя корчу. Но мне, конечно, тоже страшно.
Я попятился. Отошел к стене, будто наказанный ребенок, почувствовал, как альфа-лучи стекловолоконного Будды ласкают мое существо.
— Ну ладно, ладно, — говорил Джоши. — Иди домой. Передай мой пламенный привет Юнис. Скажи Джо Шехтеру снаружи, что его я могу взять обратно на полставки, но с Дэррилом все. Приходи завтра. У нас впереди полно работы. Ты мне тоже нужен, знаешь ли. Не смотри на меня так. Конечно, ты мне нужен.
Я зашел в «Хижину „Пицца Хоть Куда“» и скупил то немногое, что осталось, — три драгоценные пиццы и кальцоне, еще теплые, все за шестьдесят юаней. Когда вышел, меня окатило светом, Ноевым светом, что затопляет город, и ничего не остается, кроме света, — городским экстазом. Я закрыл глаза и подумал: когда открою, прошедшая неделя испарится. Однако увидел я другое — гнусное создание. Прямо на асфальте посреди Грэнд-стрит что-то жевала эта блядская выдра. Япримерился оглоушить мохнатого врага увесистым кальцоне. Пригляделся — нет, не выдра. Это чей-то ручной кролик — вырвался на свободу и теперь наслаждался одиночеством, пировал на мостовой и временами судорожно оглаживал уши лапой; так Ной ощупывал все роскошество своей шевелюры. Набежали облака, и Ноев городской свет обратился в тень, плотную, как сланец. Моего друга больше нет.
У двери меня ждали два набитых туфлями чемодана, однако Юнис не было ни в гостиной, ни в спальне. Что, наконец-то уезжает? Я обыскал 700 из 740 квадратных футов, составлявших мое гнездышко, — никого. Наконец мне подсказала путь включенная вода в ванной, а затем под рокот одинокого вертолета я расслышал тихий вой сломленной женщины.
Я открыл дверь. Она дрожала и икала, у ног стояли две пустые бутылки пива «Президенте» и полбутылки водки. Не поддавайся жалости, сказал я себе. Вспомни злость предыдущей недели, сгусти ее в груди. Ты выше ритуальных унижений. Ты самый богатый человек в Чайнатауне. Она для тебя ничего не сделала. Ты заслуживаешь лучшего. Пусть мир распадается, сейчас выигрышнее одиночество. Отвяжись уже от этого восьмидесятишестифунтового альбатроса. Вспомни, она ведь не утешила тебя, когда погиб Ной.
— Нам вроде не положено пить зерновое, — сказал я, кивнув на пустые бутылки. Она никогда при мне столько не пила.
«Иди нахуй», которого я ожидал, не последовало. Она дрожала ровно, как умирающее животное, колотясь о дешевую плитку на полу. Она шептала по-английски и по-корейски.
— Anna,за что? — молила она отца. А может, свой неработающий эппэрэт. Я раньше не замечал, что названия гаджета, правящего нашим миром, и корейское слово «отец» похожи. Ее футболка — смешно, футболка «Багдадское туристическое агентство», — была вообще-то моей, и от этой странной связки — Юнис в моей одежде — мне захотелось обнять ее самому, почувствовать ее под собой. Я поднял ее — даже от этого крошечного веса вздрогнула простата, но в остальном мой организм замечательно справился, — и отнес на постель, уловив алкогольный дух и клубничный аромат только что вымытых волос. Она вымылась для меня.
— Я принес пиццу, — сказал я. — И кальцоне со шпинатом. Сейчас больше
ничего нет. Никакой органики.Ее так трясло, что я забеспокоился о медицинских последствиях. Ее тело, вся его мизерность,дрожало, словно бегало по кругу на топливных парах. Я коснулся ее обжигающего лба.
— Все в порядке, — сказал я. — Выпей ибупрофена. Съешь пиццу. Глотни воды. От алкоголя обезвоживание.
— Это я знаю, — прошептала она между содроганиями, и я понадеялся, что к ней возвращается раздражение. Но она все трепетала, и ее лицо, бледная веснушчатая маска, перекосилось влево, словно в припадке. Дитя, просто дитя. — Лен, — сказала она. В ямочке на подбородке собралась вода. — Ленни. Мне… — Ей было стыдно. Как и Джоши. Ко мне подступало решение. Окончательное решение. Губы выпятились, готовясь произнести первые слова роковой фразы. Я их придержал. Наверное, я мог бы заговорить, растолковать все перемены, которые необходимы ей, чтобы мы были счастливы вместе, но что толку? Мне оставалось либо принять как есть эту девушку, что лежит у меня на руках, либо до конца жизни искать что-нибудь другое.
Она задрожала сильнее, повернулась, и ее позвоночник тяжело застучал мне в грудь. Я видел ее косточки, обтянутые моей футболкой, а в ее конвульсиях различал динамику скелета. Она всхлипнула из глубин, которые прослеживались до далеких заморских краев, до времен, когда наши народы едва сформировались. Впервые с нашего знакомства я увидел, что Юнис Пак, в отличие от ее сверстников, не вовсе лишена истории. Я обнимал ее мягкий зад, ее единственную уступку женственности. Касание моих ладоней слегка ее утихомирило. Я сполз вниз и расстегнул «ПолнуюКапитуляцию». Вкус был как всегда — не медовый, вопреки заявлениям уличных музыкантов, но густой и мускусный, смутно отдававший мочой. Я обхватил ее губами и замер, стал ждать, когда стихнет дрожь, когда к нам обоим придет сон, забыл мечту о пицце, что грызла под ложечкой. Я думал о слове «правда». О Юнис Пак многое можно сказать, но она была совершенно правдива.
Советы для тех, кто идет на свидание
Почтовый ящик Юнис Пак на «Глобал Тинах»
4 августа
Юни-сон — АрмияАзиза-Инфо:
Дэвид, ты тут? Господи боже! Я видела последние медийные сливы. У тебя кровь шла. Лицо. И рука. Бедный мой Дэвид. Я чуть в обморок не упала. Я пыталась добраться до Томпкинс-сквер, я тебе клянусь, я пыталась, но ничего не вышло. Меня не пускали. Ты как? МОЯ СЕСТРА ТОЖЕ БЫЛА В ПАРКЕ? Я знаю, что она по выходным иногда забегает. Пожалуйста, ответь мне как можно скорее. Я по-прежнему в тебя верю. Я по-прежнему думаю о том, чему ты меня учил, про мою жизнь и про отца, твои Наглядные Уроки и Наблюдения. Ты совершенно прав. Я не стану думать, как ПИИ. Ты сможешь мною гордиться. Я боец, и я никогда не отступлю. Дэвид, поговори со мной!
С любовью, Юнис
Автоматическое сообщение «ГлобалТинов»: ошибка 01121111
Мы УЖАСТНО извиняемся. Нам не удалось связаться со следующим местоположением: Нью-Йорк, Нью-Йорк, США. Пожалуйста, подождите, и проблема должна разрешиться сама собой, типа, когда-нибудь.
Бесплатные советы «ГлобалТинов» для тех, кто идет на свидание: Парни обожают, когда ты смеешься над их шутками. Но нет ничего менее сексуального, чем девушка, которая сама пытается быть «ржачной»! Когда он пошутил, улыбнись так, чтоб он увидел твои зубы и как ты его «хочешь», потом скажи: «Ты такой забавный!» Оглянуться, сука, не успеешь, как будешь его сосать.
Юни-сон — Зубоскалке:
Пони, ты где? Что происходит? Я неделю пытаюсь тебе вербализовать, мой эппэрэт не коннектится, ни ЧАТА, ни КАНАЛОВ, приходят только сообщения об ошибке, и я уже психую. Напиши мне. Я по тебе скучаю. Я волнуюсь за тебя. Я ТАК по тебе соскучилась. Что у вас? В Эрмосе тоже стреляли? Что с фабрикой твоего отца? СРОЧНО напиши! Я волнуюсь, Дженни Кан. Поговори со мной, милая Прекрасная Пони. Я только и делаю, что целыми днями рыдаю. Я не знаю, что с родителями и Сэлли. Не знаю, что с моим другом Дэвидом. По-моему, Ленни меня больше не хочет. Мы, по-моему, вообще расстались, только он не может меня выгнать, потому что обстановка не располагает. Прошу тебя, напиши или выйди в ЧАТ. Я не хочу быть одна, мне страшно. Ты моя лучшая подруга.